[256x400]И силлогизм: первое – он никогда не видел ничего подобного; второе – ни о чем подобном никогда не писал домой. Вывод: домой об этом писать не стоит…

***
Розенкранц. Ужасно, если мы опоздали.
Небольшая пауза.
Гильденстерн. Опоздали – куда?
Розенкранц. Откуда я знаю? Мы же еще не там.

***

Розенкранц. То есть я имею в виду – что именно вы делаете?
Актер. Обычные вещи, сэр, только наизнанку. Представляем на сцене то, что происходит вне ее. В чем есть некий род единства – если смотреть на всякий выход как на вход куда-то.

***

Слушай, бывало с тобой когда-нибудь – внезапно – без всякого повода – идиотское ощущение, что не знаешь, как пишется «жена» – или «дом», – хотя сто раз писал эти слова – но ощущение такое, будто никогда не видел букв, стоящих в таком порядке?

***

Единственный вход: рождение, единственный выход – смерть. Какие тебе еще ориентиры?

***

Гильденстерн. Но мы не знаем, что происходит. И что нам с собой делать. Мы не знаем, как нам поступать.
Актер. Как? Естественно. Вы же знаете по крайней мере, зачем вы здесь.
Гильденстерн. Знаем только то, что нам говорят. А это – немного. И, кроме того, мы не убеждены, что это – правда.
Актер. В этом никто не убежден. Все приходится принимать на веру. Правдиво только то, что принимается за правдивое.

***

Розенкранц. Разговаривает сам с собой. Что есть несомненный признак безумия.
Гильденстерн. Если не говорит разумные вещи. Что он делает.
Розенкранц. Что означает обратное.
Актер. Чему?
Короткая пауза.
Гильденстерн. Думаю, я понял. Человек, разговаривающий сам с собой, но со смыслом, не более безумен, чем человек, разговаривающий с другими, но несущий околесицу.

***

Где тот момент, когда человек впервые узнает о смерти? Должен же он где-то быть, этот момент, а? В детстве, наверно, когда ему впервые приходит в голову, что он не будет жить вечно. Это должно бы было быть потрясающе – надо порыться в памяти. И все же – не помню. Наверно, это никогда меня не заботило Что из этого следует? Что мы, должно быть, рождаемся с предчувствием смерти. Прежде чем узнаем это слово, прежде чем узнаем, что существуют вообще слова, являясь на свет, окровавленные и визжащие, мы уже знаем, что для всех компасов на свете есть только одно направление, и время – мера его.

***

Перестань ковырять в носу. Королевы совершают это… умственным путем… Это у них наследственное.

***

Розенкранц. Да как же – я полагаю, люди пришли отдохнуть, развлечься – а не за грязным и бессмысленным развратом.
Актер. Ошибаетесь – именно за этим. Убийство, обольщение и инцест, – а вам чего нужно – хохмочек?

***

Публика знает, чего она хочет, и только этому она согласна верить.

***

Розенкранц. Но мы не хотим возвращаться.
Гильденстерн. Это, может, и так, но хотим ли мы идти?

***

Розенкранц делает вдох – с удовольствием – и выдох – уже со скукой.

***

Гильденстерн (оборачиваясь к нему, яростно). Почему ты не можешь сказать ничего оригинального, своего?! Неудивительно, что топчемся на месте. От тебя никакого проку – только повторяешь на разные голоса.
Розенкранц. Мне ничего не приходит в голову оригинального. Но я хорошая поддержка.

***

Розенкранц. О чем последнем договорил, а потом мы отклонились?
Гильденстерн. Это когда?
Розенкранц (беспомощно). Я не помню.
Гильденстерн (вскакивая). Что за бессмыслица! Так мы ничего не достигнем.
Розенкранц (понуро). Даже Англии. И вообще я в это не верю.
Гильденстерн. Во что?
Розенкранц. В Англию.

***

Жизнь – игра азартная, с ничтожными шансами. Будь она пари, никто б не принял.

***

Гамлет подходит к рампе и смотрит в публику. Остальные молча за ним наблюдают. Гамлет громко отхаркивается и плюет в зал. Секундой позже он подносит руки к глазам и, протирая их, уходит в глубь сцены.
Розенкранц. Потребность в философской интроспекции – его, можно сказать, главная черта. Что не значит, что он безумен. И не значит, что нет. Чаще всего это вообще ничего не значит. Что может быть и не быть разновидностью безумия.