Чаще всего люди покидают маленький город, чтобы мечтать туда вернуться.
А другие остаются, чтобы мечтать оттуда уехать.
Чак Паланик, «Рэнт: Биография Бастера Кейси»

Шум листвы; плоские крыши утопают в облаках зелени, дикая трава курчавится по пыльным обочинам. Тишина. Звонкая, упоительная тишина несмотря на шепот шин по асфальту, несмотря на веселые детские голоса, разлитые в прозрачности майского полудня, на смех, оклики, редкий свист. Тишина несмотря на далекие гудки паровозов, грохот проносящихся товарных составов, лай собак, далекий крик петухов. Словно все вокруг: дома, остановки, палатки, магазины, машины, люди - медленно перемещается в зыбком пронзительно - прозрачном желе. Секунды стекают густыми медовыми каплями в бочонок вечности.
Воздух так плотен, что можно черпать ладонями, подносить к лицу и дышать, захлебываясь, ароматами тополиных почек, пряной пыли, приторной карамели и клейких новорожденных листочков. Запах детства, уюта и надежд.
Из окна видно небо; ослепительная бирюза так близко, что кажется, протяни руку - и с легкостью схватишь охапку воздушной, как сахарная вата, дымки. Город как будто за последние годы усох: непривычно низко обрываются стены домов; неожиданно быстро заканчиваются парки, сквозь которые идешь бодрым шагом; игрушечным макетом стоит на углу некогда колоссальная громада кинотеатра;удивительно невысокий холм с прыщами домишек морщится на границе города. И только деревья по-прежнему величавыми стрелами тянутся к солнцу, и не обхватишь в одного мощный дуб в центральном сквере - они для меня все еще огромны.
А если так - значит я снова здесь, в своем отрочестве.
Утро начинается с пробежки по сонным улицам и заброшенному аэродрому, со знакомо скрипящей двери соседки-партизанки, с цокота когтей двух маленьких гротескно непохожих друг на друга собак (той-терьера-переростка и бракованного пекинеса), с почерневшей турки, клокочущей дешевым кофе на родниковой воде, со звонка престарелой одинокой тетушки,с ее жалоб на здоровье, бессонницу и сварливых придирок по поводу и без, с выгравированного на извилинах номера лучшей подруги и привычной путаницы с идентификацией Ирки и её мамы по голосу, с договоренности о вечерней прогулке, со сборов на дачу, похода в магазин и пахнущей бензином папиной "Волги".
Все как всегда. Словно не было семи лет, словно живы все любимые и родные, словно ничего не изменилось вовсе за те пару дней, на которые я покидала уют родного города.
Но нет. Я иду по улицам и встречаю своих однокашников: серьезных, надутых, важных, толкающих коляски с младенцами или тянущих за руку сопливых трехлеток. Они жалуются на проблемы с детскими садами, дороговизну подгузников, разбитые вазы, сломанные шкафы, гадящих домашних питомцев, нелюбимую работу и тяжкий быт молодых семей. Они говорят о квартплате, кредитах, телевизорах и машинах. Я слушаю, и мне становится стыдно за себя - наглую, легкомысленную, шестнадцатилетнюю, с беззаботной ухмылкой на лице и полным безразличием к тонкостям нового рецепта борща. Кажется, это все будет, но там, далеко в будущем, и какой смысл об это говорить, если только отзвенел последний школьный звонок и в жизни сейчас есть гораздо более приятные темы для разговоров. Они смотрят со злобной снисходительностью, видя мое старание изобразить солидарность и заинтересованность, думают наверняка, что в моей голове гуляет ветер. Я же не могу понять, зачем они притворяются взрослыми, зачем надели на себя маски смиренной обреченности, почему в момент превратились в брюзгливых молодых старичков с печатью озабоченности на лице - какой такой волшебник сыграл с моими приятелями злую шутку. Мы плохо понимаем друг друга теперь. Болтаем скорее по привычке, нежели из удовольствия, о непонятных друг другу вещах: плоскости слов "счетчик", "сцеживаться" и "огород" едва ли пересекаются с плоскостями "экзистенциализма", "свидания" и "свободы", да и на стандартный вопрос "замуж не собираешься?" я пожимаю плечами. Есть что вспомнить - и это единственное, что объединяет, хотя большая часть этих событий мелка и посредственна.
Колечек, бывший коллега по детскому лагерю, ныне Николай Александрович, учитель физкультуры, встретив, улыбается, и говорит, что я совсем-совсем не изменилась;семнадцатилетний боксер, ученик выпускного класса Данил строит глазки и предлагает вместе прогуляться - есть доказательства ощущаемого мной возраста.
И знаете что? Я горячо люблю родной город, но все-таки сделала очень правильно, покинув его рано: теперь, что бы ни случилось, о каком возрасте не шептал бы паспорт, на свете есть место, над которым время не властно - там мне всегда шестнадцать. И пусть в Москве или где-то еще мне будет 25, 30, 40...В Кузнецке я буду юна и весела.
И, черт, мне дико жаль приятелей и знакомцев, которым отныне уже точно не будет меньше 23.
[480x640]