Это редчайшее и ценнейшее интервью Бродского. Хотя, не интервью даже, а просто беседа с друзьями, когда-то записанная и только теперь изданная и переведенная. Иосиф Александрович говорит о поэзии и поэтах того времени ровно те слова, которые сейчас можно было бы приложить к любому искусству, к любому делу, к любому случаю, политическому событию - ко многим-многим вещам, что происходят в нашей повседневности.
[показать]

Вот например: "в русской поэзии вообще не было своей строфы почти ни у кого — вот, скажем, пушкинская, онегинская строфа. Вот что погубило Блока с его «Возмездием» — что он не свою строфу взял, а пушкинскую. Ахматова говорила, между прочим… Вот, кстати сказать, пример: строфа в «Поэме без героя». Она говорила, что нужно иметь свою строфу. И когда это есть, то можно делать почти уже все что хочешь. Это, конечно, не совсем так, но это так". И ведь вся наша жизнь - стихи, поэзия. Если ты сумел найти свою строфу - ты не то, чтобы герой, но большой молодец. Это значительно облегчит твой путь и избавит от некоторых душевных терзаний. Правда, добавит каких-то других обязательно. Вроде творческого кризиса, вопросов веры, стремлений к вершинам. Но всё это не так огромно по сравнению с поисками пути. Того, по которому тебе хотелось бы идти.

Или вот. Иосиф Александрович говорит о своих когда-то друзьях. Говорит с такой болью, с таким сожалением о том, что они сменили поэзию на другие виды литературной деятельности, перестали играть словами, жонглировать и плести кружева. Тонкую, ювелирную работу поэта заменили грубой обточкой кирпича: "Анна Андреевна называла нас «волшебный хор». Но вот она умерла — и купол рухнул. И волшебный хор перестал существовать, разбился на отдельные голоса. Это Евгений Рейн, Анатолий Найман и Дмитрий Бобышев. Нас было четверо. Но теперь они… Рейн зарабатывает на жизнь статьями в каких-то журналах, сочинением научно-популярных сценариев, в общем, превращается понемножечку в монстра. Это человек уже в некотором роде сломленный. Своими личными обстоятельствами, персональными. В общем, уже не знающий, на каком свете он живет — на том, где он думает о себе как о поэте, на том ли, где он пишет все эти поделки, поденщину. Найман — он переводчик. Он вообще не был очень самостоятельной фигурой, и все-таки в нем что-то было, какая-то острота, какая-то тонкость была. Но переводы и все эти самые дела — они его малость погубили. Потому что он уже не помнит, где свое, где чужое. Слова для него просто — как, впрочем, для всех переводчиков рано или поздно — кирпичики. А не самостоятельная ценность. Это, впрочем, и для меня тоже. И Бобышев, о котором я знаю несколько меньше. Это довольно талантливый человек, с очень высоким чувством языка и понятием того, что он делает в языке. Это было его такое основное преимущество, и он это преимущество стал бесконечно эксплуатировать. Он не искал новых средств. И не то чтобы «не искал новых средств» — если бы была какая-то аудитория, была бы какая-то конкуренция, понимаете? Это смешно говорить про поэзию, но там это тоже есть. То… может быть, что-нибудь бы и вышло. А так, я думаю, они, в общем, все более или менее сходят с рельсов. Или переходят на другие, или я уже не знаю.". Сколько сожаления, сколько горечи здесь. И от того, что дружба исчерпала себя, и от того, что страна, режим сломили таланты, задушили, заставили уйти в тень.

"Весь вопрос состоит в том, во имя чего выжить. Человек ведь не камень, он не является выражением самого себя. И всегда вопрос: «Во имя чего»?" - а вот здесь мне даже и добавить-то нечего.

Я всегда говорю, что любые радости и сложности мы заслуживаем сами. Самостоятельно выбираем людей, которые нас мучают (исключительно потому что нам нравится снова и снова переживать страдания, мучиться мыслями и находиться в уверенности, что вокруг одни мудаки). Но также мы сами ступаем на путь, который приводит нас к радостям. Мелким и огромным. Мы заслуживаем счастье, идем к нему, зарабатываем на него. Даже если счастье это мимолетное, минутное, секундное - это всегда результат наших собственных трудов. Не более того. Это не может быть чьей-то заслугой, не может быть чьей-то наградой, не может быть подарком свыше. Потому что даже если рядом с тобой восхитительные люди, но тебе хочется страдать - ты будешь страдать. Пока не осознаешь, что на счастье нужно работать. "... что-то хорошее может быть только как награда, а не как априорное нечто".

Бродский - был человек безумно к себе требовательный, самокритичный, стремящийся вверх. Но со многим сказанным им я не согласна. О Евтушенко, о Мейлахе (который, кстати, сейчас жив-здоров), частично даже о Вознесенском (хоть и не слишком его люблю воспринимаю). Иосиф Александрович - при всём моем уважении - говорит слишком негативно о людях, слишком критично что ли. Хотя, в общем, понятно, что его планка очень высока (в первую очередь, по отношению к самому себе), по этой планке и людей "отмеряет". И без этого он не был бы Бродским в том масштабе, в котором его знаем мы. Но самое прекрасное, что во многих своих ответах он сомневается, не пытается сделать их "голосом эпохи", не говорит, что только лишь он прав. Это прекрасно. Всегда

Иосиф Бродский: неизвестное интервью