Сегодня в Тарасиках нас встречали только болящие: вся администрация была вызвана «на ковер» к начальству из-за внезапной беды: несколько дней назад ушла и замерзла насмерть на болоте одна из насельниц интерната, Диана.  Болезнь и характер ее были тяжелы, - все уверены, что это суицид, все переживают, что директора и любимую всеми Ларису Владимировну ждет наказание. Сочувствуют больше им, чем погибшей.

Сергей, как обычно, говорит хорошую проповедь, но кажется уставшим и растерянным, и в какой-то момент внимание аудитории берет на себя Анна, женщина лет пятидесяти, с колючими серыми глазами. Она грозно потряхивает кулаком в небо, обещая, что если по вине Дианы пострадает кто-нибудь из начальства… то она сделает то же самое, что и замерзшая…

На нее шикают, - и внезапно она начинает рассказывать свою историю: о повесившейся на ее глазах маме, которая, пока была жива,- пила, нещадно била ее и выгоняла раздетой на мороз… Сергей и Володя  предлагают Анне молиться об упокоении, - но она  возражает: «Не могу простить»…

А вот кого она точно никогда не сможет простить, так это старшего брата, бросившего в колодец младшего, полуторагодовалого… Тот долго плакал там, на глубине, но когда его, наконец, достали – «ножки его подкосились»... Малыш не выжил.

После окончания беседы, она находит меня глазами – и пробивается ко мне, расталкивая остальных слушателей. Беру ее за руки, - они холодные. Меня выбрала – мне и говорить…  то самое, что пытались выразить уже и Сергей и Володя: она их не слушала тогда, но вдруг…

«Мы не можем судить друг друга, - говорю, - ты попробуй простить, и маму, и брата, я не знаю, изменится ли что-то для них, но с твоих плеч упадет та тяжесть которая сейчас, я вижу, на них лежит…»

И вдруг прямо на моих глазах  Анины приподнятые плечи расправляются и сухие колючие глаза оттаивают, - и передо мной, всего на несколько мгновений - девочка, с которой еще не произошло все то страшное, которое так необратимо ее изменило. «Я попробую», - кивает растерянно, - «Я попробую…»