О грустном


    - Добрый вечер, друзья.  Спасибо, что вы сегодня сюда пришли, - приветствует публику Игорь Губерман - седой, хмурый и как будто немного уставший. - Надеюсь, вам будет интересно.  Однажды в Москве я получил записку от  целой семьи.  Они мне написали:  «Спасибо вам, мы каждый раз с огромной радостью уходим с вашего концерта»...      Я буду читать старые стишки, новые стишки, - говорит он. - Но с новыми беда, сразу же хочу вас предупредить...              Если начал новую книжку с грустного стиха, она такой и пойдет.  А я как раз прошлую книжку начал с грустного стиха:

    Нынче бледный вид у Вани.
    Зря ходил он мыться в баньку.
    Потому что там по пьяни
    Оторвали Ваньке встаньку.

    Вот такие грустные стишки я вам буду читать, уж извините — предупреждает Губерман и продолжает чтение под          пока еще скромный смех и аплодисменты:

    Я прежний сохранил в себе задор,
    Хотя уже в нем нет былого смысла,
    Поэтому я с некоторых пор
    Подмигиваю девкам бескорыстно.
    ***
    Я нелеп, недалек, бестолков,
    Да еще полыхаю, как пламя
    Если выстроить всех муд…в
    Мне б, конечно, доверили знамя.
    ***
    Когда к нам денежки с небес
    Летят, валясь у изголовья,
    То их, конечно, шлет нам бес
    Дай Бог и впредь ему здоровья.

    - Сразу должен вас предупредить, - обращается к настороженно-внимающему залу Губерман. -                                        У меня в стишках попадаются крылатые строчки из русской классики, которые я очень люблю.  Один мой стишок известен практически всем с детства:  «В лесу раздавался топор дровосека.  Мужик топором отгонял гомосека».  Второе предупреждение: у меня в стишках будет попадаться неформальная лексика.  Вы знаете, меня за неформальную лексику осуждают интеллигенты среднего возраста.  А старики и старушки смеются и наслаждаются.    Я не знаю почему.  Но я вас честно предупредил и хочу прочитать вам стишок, который мы написали  с Пушкиным, когда у нас в Израиле началась зима.

    Зима, крестьянин, торжествуя,
    Наладил санок легкий бег,
    Ему кричат: «Какого ...я?
    Еще нигде не выпал снег!»

    Зал взрывается хохотом.  Смех практически не прекращается, пока со сцены звучат «гарики» о политиках:

    Слушаю слова и обороты,
    Странная в душе клубится смута:
    Так Россию хвалят патриоты,
    Словно продают ее кому-то
    ***
    Ни вверх ни глядя, ни вперед,
    Сижу с друзьями-разгильдяями..
    И наплевать нам, чья берет
    В борьбе мерзавцев с негодяями
    ***
    Одна мечта все жарче и светлей.
    Одну надежду люди не утратили:
    Что волки превратятся в журавлей
    И клином улетят к е…не матери.

    Переждав бурные аплодисменты, Губерман, наконец-то, подбирается к своей любимой теме — еврейской.
    - Обязательно поделюсь своей научной гипотезой, - говорит он. - Я много повидал представителей своего любимого народа.  Идея моя состоит в том, что мы народ очень необыкновенный, в том смысле, что мы очень поляризованный народ.  На одном полюсе - ум, смекалка, быстрота реакции — словом, все, за что одни евреев уважают, а другие не любят до ненависти.  Но зато на противоположном полюсе у нас такое количество дураков и даже идиотов, что любо дорого смотреть.  Причем, я в этом смысле, националист:  еврейский дурак страшнее всех других, потому что он с амбицией, с апломбом, часто эрудированный, с дикой энергией и все может объяснить.  Чтобы не быть голословным,     я вам приведу пример.  Жил такой уже начисто забытый скрипач Буся Гольдштейн.  В 1934 году ему было 12 лет.           В Колонном зале Дома Союзов в Москве его награждал орденом всесоюзный староста Калинин.             Перед началом церемонии мама его отзывает и говорит:  «Буся, когда тебе дедушка Калинин пришпилит орден, ты громко скажи:  «Дедушка Калинин, приезжайте к нам в гости».  Он говорит:  мама, неудобно... Она:  «Буся, ты скажешь».  Начинается церемония, мальчик послушно говорит, что велела мама.  И тут же из зала хорошо поставленный на испуг дикий крик мамы:  «Буся, что ты говоришь, мы ведь живем в коммунальной квартире!».  На следующий день они получили ордер.

    Губерман и коробочка

    На столике перед Губерманом — небольшая коробочка.  В ней — записки из зала.

    - Вы знаете, я очень люблю записки, - говорит Губерман. - Лучшую в своей жизни записку я получил в Донецке.       Одна молодая женщина мне написала:

     «Игорь Миронович, можно ли с вами хотя бы выпить, а то я замужем».

    Вообще очень много записок, связанных с еврейской тематикой.  А в Саратове одна женщина написала мне       грустную записку:  «Игорь Миронович, что вы все читаете про евреев, есть ведь и другие не менее несчастные».

    Бывают, впрочем и ругательные записки...

    Дивную записку я получил совсем недавно в Питере от какой-то богобоязненной и явно религиозной старушки, - продолжает Губерман. - Записка гениальная по лаконичности.  Она написала:  «Игорь Миронович, много материтесь.  Боженька услышит — язык отх.....т».

    Словом, пишите записки.

    На тему популярности у Губермана припасена такая история: однажды в Одессе накануне 70-летия Губерман шел      по знаменитой Дерибасовской, когда его обогнал невысокий мужичонка, узнал, остановился и сказал:                                     «Я извиняюсь, Вы — Губерман или просто гуляете?».
    - Если бы вам предложили издать закон, какой бы вы издали, и стали бы его соблюдать или нет? - зачитывает Губерман еще одну записку. - Вы знаете, это очень хороший вопрос.  Если бы мне предложили издать закон, я бы предложил проходить текст на интеллектуальную полноценность членам Госдумы..
    Судя по реакции зала, народонаселение России закон Губермана поддержало бы.

    Не в хитрых домыслах у грека,
    А в русской классике простой
    Вчера нашел я мудрость века:
    «Не верь бл...ям», -сказал Толстой.
    ***
    Россияне живут и ждут,
    Улавляя малейший знак,
    Понимая, что на....ут,
    Но не зная когда и как.
    ***
    Я Россию часто вспоминаю
    Думаю о давнем, дорогом.
    Я другой такой страны не знаю,
    Где так вольно, смирно и кругом..

    - А этот стишок я написал в 91 году, когда в Москве случился путч.  Я просто предупреждал своих друзей на Западе:

    Получив в Москве по жопе
    Полон пессимизма
    Снова бродит по Европе
    Призрак коммунизма.

    - Я всегда расстраиваюсь, читая о России, - говорит Губерман.  И, прочитав напоследок веселые «гарики» о семье, любви и старости, заканчивает традиционным финальным:


    И спросит Бог:  «Никем не ставший,
    Зачем ты жил, что след твой значит?»
    – Я утешал рабов уставших,
    Отвечу я, и Бог заплачет.