Это цитата сообщения elfochka07 Оригинальное сообщение

Ехала домой уже в сумерках. Подходя к подъезду, замечаю, что на
дереве возле него, на высоте чуть выше моего роста, сидит котенок
(или маленькая кошечка). Зная за кошками забавную привычку залезать
на деревья, а потом не знать, как оттуда спуститься, подхожу ближе.
Котенок не орет истошно, как они обычно это делают, но, судя по
глазам, округлившимся от ужаса, очень напуган.

Подслеповато щурясь в темноту, ласково спрашиваю:

- Кис-кис, ты слезть не можешь?

- Угу, - печально отозвалась кошка, взмахнула крыльями и улетела...

Так я впервые в жизни увидела сову. Не в клетке или по
телевизору, а вот так, на дереве. От неожиданности чуть не стала
легче на полкилограмма.



* * *

В середине 90-х годов прошлого века мы с женой впервые в жизни
увидели Средиземное море. И мне захотелось нырнуть. Срочно! Это было
в Антибисе, маленьком городке около Ниццы, недалеко от ресторана "Le
Bastion".

После того, как мы не обнаружили кабинок для переодевания, у жены
желание купаться пропало. Чужая страна, да ещё и без кабинок...

Но я сдаваться не собирался! Перед глазами проплывали миражи
купающихся римских легионеров, которые наверняка тоже здесь
освежались после тяжелых переходов. Хотелось приобщиться к античной
истории прямо сейчас, и решение было найдено.

В конце набережной был
узкий проход вдоль крепостной стены до одинокого камня невдалеке от
берега, торчащего из воды чуть выше, чем на метр. Это место
показалось мне вполне подходящим, чтобы переодеться. И деньги на
месте, и шмотки сухие. Да и мы все в Союзе были наслышаны о лёгкости
западных нравов. Я туда и направился - а чем мы хуже?!

Стараясь сохранять непринуждённый вид, я стал на вершину камня
передом к морю, а задом к крепостной стене. Затем, не торопясь - как
будто я этим делом каждый день занимаюсь - нагнулся, снял трусы и
одел плавки. Как всё просто оказывается: трусы снял - плавки одел! И
всё! Красота!

Подняв руки вверх, я собрался уж было нырнуть, как вдруг откуда-то
сверху раздались бурные аплодисменты.

Замерев в позе ныряльщика и втайне надеясь, что хлопают кому-то
другому, я медленно оглянулся. На самом краю крепостной стены, на
высоте 10 метров, стояла группа пожилых японских туристов и,
радостно улыбаясь, продолжала аплодировать. Явно мне - потому что
рядом больше никого не было...

Когда я разглядел, какими объективами оснащены их фотоаппараты, мне
немного стало не по себе. Ведь если объектив размером с тульский
самовар, то сколько же раз они успели увековечить для самурайских
фотоальбомов мою голую задницу?

Выдавив из себя подобие улыбки и помахав им рукой, я нырнул. Плавал
я долго, хотя стоял конец сентября, и водичка была уже не очень
тёплой.

Когда самураи-пенсионеры ушли, я выбрался на берег и спросил жену:

- Ты их тоже не заметила?

Отрицательно покачав головой, она добавила:

- Вот так и рождаются легенды о французской простоте нравов!




* * *

Сегодня на моих глазах стая собак решила пересечь проспект. Шансы у
них какие-то были, но проспект широченный. Передний пёс, самый
решительный, дождался просвета и проскочил его пулей. Остальные
ломанулись было следом, да замешкались. Ну, и заметались на середине
дороги под колёсами, как стадо баранов. Визг тормозов, маты шофёров
- ужас.

Задний пёс, самый крупный, был неопределённой породы по мотивам
немецкой овчарки. Он так и остался на обочине, строго всех облаял и
потрусил перпендикулярно - по тротуару. В подземный переход...



* * *

Мой папа был большой поклонник творчества Владимира Высоцкого.
Сколько себя помню, голос Высоцкого звучал в его доме всегда. И я,
конечно, знал все песни наизусть (Недавно смотрел передачу про
Владимира Семёновича, и я вдруг поймал себя на том, что подпеваю.
Помню слова даже тех песен, которые лет двадцать уже не слышал!).

После того, как однажды воспитательница пожаловалась моей маме, что
я пою похабные песни в садике (А пел я: "Помню, Клавка была, и
подруга при ей, целовался на кухне с обоими."), у родителей состоялся
серьёзный разговор. Папе было дозволено слушать в моём присутствии
только песни про горы, про войну и про коней привередливых. Папа
согласился, и обещание своё выполнял безупречно. Да толку-то? Я же
успел уже всё послушать и выучить!

А теперь, собственно, сама история.

Было мне тогда лет шесть. Однажды папе нужно было ехать по делам в
Москву (он в Академии учился заочно), и он решил взять меня с собой.
Он вообще любил брать меня в поездки: путешествовать я обожал, вел
себя всегда хорошо, да и ему со мной никогда скучно не было.

В Москве мы остановились у родственников. Днём папа уходил, оставляя
меня на попечение тёти и дяди, а вечером мы шли с ним гулять по
городу.

И вот однажды папа сказал мне, что нас приглашает в гости какой-то
профессор. А у профессора есть внучка, моя ровесница.

Я был довольно стеснительным ребёнком, в обществе незнакомых людей
робел и старался забиться в какой-нибудь укромный уголок, поэтому
папа добавил:

- Я тебя очень прошу, не сиди букой. Мне нужно обсудить с
профессором очень важные дела, а ты поиграй с его внучкой и
пообщайся с его женой.

И я пообещал.

Пришли мы в гости. Квартира профессора меня потрясла: старинная
мебель, раздвижные двери, огромные люстры, кресла-качалки - музей, а
не квартира. Сам профессор такой холёный, вальяжный... И в халате!
Халат произвёл на меня неизгладимое впечатление: до тех пор я мужчин
в халатах никогда не видел, у нас в семье это как-то было не
принято.

Профессорская жена - маленькая худенькая женщина в брючном костюме.
Я потом маме с удивлением рассказывал: "Там дяденька был в халате, а
тётенька - в брюках! Ну и ну!"

Профессора звали вроде бы Александр Соколов. Отчество, увы, уже не
помню, равно как и имён его жены и внучки. Но это, в общем, не столь
и важно.

Сперва мы все вместе пили кофе в большой комнате. Профессорская жена
постоянно предлагала нам пирожки и печенье, подливала кофе и вообще
всячески суетилась. Мужа она называла Санечкой, и беспрестанно
щебетала: "Санечка, подлить кофейку? Санечка, добавить сахару?
Санечка, тебе не дует от окошка?" Мне казалось очень забавным, что
такого важного и пожилого дяденьку зовут Санечкой.

Потом папа и профессор Санечка ушли в другую комнату решать какие-то
свои важные проблемы, а я остался с хозяйкой и внучкой.

Профессорская жена оказалась очень приятной и общительной женщиной.
Под её чутким руководством мы с внучкой быстро подружились, поиграли
в разные игры и вообще дивно провели время. Я совсем не бучился и не
стеснялся, мне у них понравилось.

В комнате стояло пианино, и профессорская жена предложила нам попеть
песенки. Она работала преподавателем музыки то ли в музыкальной
школе, то ли в каком-то училище. Играла нам всякую детскую попсу, мы
пели и плясали. В общем, было не скучно.

Потом папа с профессором вернулись, и хозяйка предложила нам
организовать для них концерт. Папа обрадовался и решил меня
подбодрить:

- Давай, сынку, спой что-нибудь!

Ну, что я мог спеть для отца? Естественно, что-то из репертуара его
любимого певца!

Я задумался, перебирая в памяти подходящие к случаю песни. И вдруг
меня осенило. Я повернулся к внучке хозяев и сказал:

- А я знаю песню про твоего дедушку!

И прежде, чем папа успел что-то сообразить и предотвратить мой
позор, заорал дурным голосом:

- В Ленинграде-городе, у Пяти углов, получил по морде Саня Соколов!

Румянец сошёл с папиного лица, профессорская жена с громким всхрюком
упала лицом на клавиши, а сам профессор подавился кофе и выскочил из
комнаты. И буквально через секунду из прихожей раздался его громкий
истерический гогот.

На наше с папой счастье, профессор Санечка и его супруга оказались
людьми вполне адекватными, с хорошим чувством юмора. А ведь могли
подмочить отцу репутацию, да...

Потом папа долго рассказывал всем знакомым эту историю и
ухохатывался. Но это потом. А в момент моего творческого триумфа он
был бледен, как восковая фигура в музее мадам Тюссо.

И больше он никогда не просил меня быть в гостях пообщительней и не
сидеть букой. Понял, что все его просьбы я исполняю от души.



* * *

Поехали мы прошлой осенью с другом на природу, на уток охотиться.
Приехали на место. Ну, пару пузырей отохотили, посидели, даже время
с ружьем побродить осталось. Встали, пошли на наше озеро, довольно
большое. Идем тихо, крадемся по кустам и тростникам - а вдруг,
маскировка полнейшая. Подкрались, а у противоположного берега стая
жирнющих уток - бойлеры прямо, штук 12.

Ну, залегли, достали пластиковое чучело, тихо, чтобы не спугнуть,
пустили его в озеро. Лежим в тростнике, как придурки крякаем в
манки. Уткам пофиг, не подплывают.

Решили сами поближе подкрасться. Выползаем из тростника, и бережком,
чуть не по-пластунски, крадёмся в сторону уток.

И сталкиваемся нос к носу с другим охотником, ползущим в сторону
нашей приманки с ружьем наготове.

Картина Репина маслом по хлебу: в лесном озере плавает тринадцать
пластиковых итальянских чучел, и чудики-охотники с двух сторон
ползут на них охотиться...



* * *

У нас дома собака живет. Большая собака, мастиф, Зойкой ее зовут.
Добрая очень, только котов, как полагается, не любит, а заодно и всю
другую четырехногую и пернатую живность в округе. Ну, что тут
поделаешь - не любит, и не любит. А еще у нас дома часы есть, с
кукушкой на батарейке. Кукушка в доме поселилась раньше Зойки и
каждый час свои положенные "ку-ку, ку-ку" долдонит, лет пять как
уже.

Собака кукушку невзлюбила сразу - может за натуральность долдонства,
может потому, что дотянуться до нее не может. Только для Зойки это
не повод отступаться. Говорю ж, мастиф - благородных кровей леди,
сдохнет скорее, чем от своего откажется. И вот уже год, каждый час,
когда кукушка вылезает из своего дупла, собака садится напротив и
начинает гавкать.

Вы слышали, как лает стокилограммовая мастифиха? Нет? Я вам завидую.
Потому что мастифиха может лаять даже и негромко, но мимо ушей ее
мнение пропустить сложно, нереально практически. Впрочем, мы в конце
концов научились не обращать внимания, иначе б давно с ума сошли.
Сами представьте, каждый час одно и то же: "Ку-ку,
ку-ку! ГРРАФ-ГРРАФ! Ку-ку, ку-ку! ГРРАФФ-ГРРАФФФ!" И так
до конца боя. И в двенадцать ночи - тоже, ровно двенадцать раз.
Честное слово, мы пытались собаку отучить, чего только не делали -
бесполезно. Жена в сердцах хотела кукушку демонтировать, но тут уж я
в позу встал - еще не хватало у собственной собаки на поводу идти!
Так и привыкли не обращать внимания.

А сегодня оно случилось, в семь вечера. Я даже не сразу понял что -
я в другой комнате сидел в это время. Услышал только привычный скрип
открывающихся кукушкиных ворот (это китайские часовщики почему-то
решили, что дупло со скрипом открываться должно), услышал первое
"Ку!..", и первое "ГРРАФФФ!.." в ответ, а потом вдруг стало тихо, на
целых три секунды.

А потом я услышал плач, иначе это не назовешь. Сначала плач был
тихим, потом он стал громче, потом совсем громким. Из кресла я
вылетел кубарем. Не знаю точно, что именно я думал в это время, но
липким потом покрыться успел. Вбегаю в прихожую, где живет кукушка,
и вижу картину: на полу перед часами сидит Зойка, и по ее и так
грустной мастифьей морде бежит слеза. Зойка, не отрываясь смотрит на
тупо молчащую кукушку, свесившуюся из дупла, и плачет: "Ау!.. Ау!.."
Ритмично плачет, в том же темпе, как она весь этот год на кукушку
рычала. И лапой в сторону пластмассовой птахи делает, то ли
пожалеть, то ли помочь ей хочет, но не достает...

Объяснять Зойке, что пластмассовое чучело ни помереть, ни заболеть
не может, я не стал. Просто опрометью кинулся за новыми батарейками,
подтрясывающимися руками их поменял, и вернул стрелки назад, на семь
часов. Кукушенция, как и ожидалось, по смене батареек заползла со
скрипом внутрь, потом с тем же скрипом вылезла обратно и
задолдонила привычное "Ку-Ку". Ну, и "ГРАФФ-ГРАФФ" в ответ было
оглушительным. Зойка разве что не плясала, и с таким собачьим
счастьем она на меня смотрела, наверняка решила, что я самый великий
в мире доктор.

В восемь вечера все было в порядке. "Ку-ку" и "ГРРАФФ-ГРРАФФ" эхом
ходили по дому. Зойка по-прежнему хотела добраться до кукушки и
сожрать ее. Все, как обычно...

Одному радуюсь, что все это случилось, пока жена с сыном в отпуске
были. Они б мне, наверняка, смену батареек у проклятой кукушки не
простили. А так - нормально, "Ку-ку", и "ГРАФФ-ГРАФФ", каждый час, и
в двенадцать ночи тоже. Все лучше, чем слушать собачий плач по ее
непримиримому другу.



* * *

Всем, разумеется, хорошо знаком обычай ворожить и гадать на Святки.
Так вот, дело было давным давно, в одной из Сибирских деревень.
Собрались как-то девки у колодца обсудить планы полуночных бдений с
целью установить контакт с сужеными-ряжеными. Одним из способов
был следующий: ночью из сарая выставлялся на мороз голый зад, и,
если соискательница почувствует поглаживание по своей филейной части
- быть в нынешнем году ей невестой. Возле колодца вертелись
маленькие пацанята, которые, в свою очередь, поведали о предстоящих
мероприятиях старшим парням...

Полночь, мороз трескучий, сарай. Самая отчаянная, зоотехник Галина,
засидевшаяся в девках, снимает штаны и пятится всей красотой в
открытую дверь...

Полночь, мороз трескучий, тот же сарай, только снаружи. Компания
"подогретых" хлопцев, делегирует молодого повесу - тракториста Мишку
на встречу с суженой, всучив ему в руки совковую лопату...

Время "Ч". Из сарая показывается аппетитная, подрумяненная морозом
Галькина задница, сопровождаемая шепотками из сарая: "Ну, чуешь
что-нибудь?". "Да нет пока," - говорит хозяйка Галькиной попы. И в
этот самый момент Мишка со всей дури ка-а-ак зарядит по ней
лопатой!..

Все село каталось со смеху недели две, а по осени Мишка и Галька
сыграли свадьбу. Вот вам и святочные гадания.



* * *

С моим внуком всегда так: что-то самое важное вспоминает в последний
момент.

Учился он в 1-м классе. Приходит вечером из школы и вспоминает, что
у них конкурс на лучшую игрушку для ёлки, и игрушку надо принести в
школу завтра утром. Ну, конечно, маме некогда, и дед с бабкой
закрутились...

Был у меня старый поролон, и решил я сделать из него каскад из
улыбающихся губ разного цвета и размера - 5 штук от 0,5 метра и
меньше, и назвал игрушку - "улыбка чеширского кота". К утру всё было
готово.

Моя (наша с внуком) игрушка стала лучшей в классе, а класс стал
лучшим (по сделанным игрушкам) в районе, а район (по тому же
показателю) в Новосибирске. И все игрушки из нашего класса развесили
на Новогоднюю ёлку в Центральном парке города.

Пришёл я с внуком на эту ёлку, и увидели мы свою игрушку. А рядом
одна из телекомпаний производит съёмку. Я подошёл к ним и говорю:

- Вон висит лучшая в городе игрушка, а вот стоит её автор, - и
показал на внука.

Телевизионщики очень обрадовались, поставили нас перед камерами. Мы
счастливо смотрели вверх и туда же перстами указывали.

Потом стали нам вопросы задавать:

- Владик, это ты сделал такую замечательную игрушку?

- Я сидел в ванной, а дед делал эту игрушку!

Я говорю:

- Но ведь ты же её раскрашивал!

- Да, дед попросил у меня краски, и я ему их дал...

Выходя из парка, я спросил сквозь смех у Владика, почему он так меня
подвёл. И он с очень серьёзным видом ответил:

- Дед, но ты же сам говорил, что НИКОГДА НЕЛЬЗЯ ОБМАНЫВАТЬ!



* * *

Многочисленный опыт встреч очевидцев с медведями показывает, что
неожиданная встреча с хозяином тайги вызывает у человека такой
страх, что способность мыслить логически и совершать обдуманные
поступки исчезает куда-то напрочь.

А теперь, собственно история. Геолог и рабочий идут по узкой тропе.
Неожиданно за поворотом сталкиваются нос к носу с медведем. Бежать
поздно. Геолог выхватывает пистолет (кстати, оружие выдается не для
защиты от зверей, а "для охраны спецчасти" - "секретных"
топографических карт): Бах, бах, бах!

Медведь недоуменно смотрит на геолога, поворачивается и не спеша
уходит. Геолог, переведя дух, осматривает место сражения. Но ни
одной капли крови на земле нет.

Геолог поворачивается к рабочему:

- Слушай, не мог же я с трех метров промазать?!

Рабочий (саркастически):

- Стрелял бы - не промазал. А ты выхватил пистолет и давай кричать:
"Бах! Бах! Бах!"



* * *

Десять лет назад я ехал в Казань, со мной в купе попал ветеран
войны. В Москве провожали его внуки с маленькими правнуками. Дед был
мощный, лет восьмидесяти, на лице шрам ото лба до подбородка
(странно, как глаз уцелел), да и по наградам было видно, что вояка
серьезный. Ехал он в какую-то деревню под Казанью.

- Что, - спрашиваю, - в гости?

- Да, на пару дней. Друзья из совета ветеранов позвали, не мог
отказать. Да и родина это моя. Опять же раз в год должен приехать к
матери, это святое...

Я хотел переменить грустную кладбищенскую тему и попросил рассказать
о войне...

- Повестка на фронт мне пришла в первую неделю войны. Помню, меня
провожала мама и тетя, они сестры-близняшки. Отца я не помню, а тетя
так и не вышла замуж, так что мы жили вместе, и у них был я один.
Играл духовой оркестр, у всех настроение боевое, а мы с мамой и
тетей втроем ревем... Потом, когда сели по вагонам, мама сбегала
домой за зимней шапкой, бежит за поездом... Все смеются: "Зачем тебе
шапка? Немцев скоро разобьем!". Мама бросила мне шапку, не
докинула... И сама упала. Тетя ее поднимает, а я смотрю на них и
понимаю, что никогда уже их не увижу...

Дед отвернулся к окну, чтоб я не видел, как он вытирает слезы.

Всю дорогу он рассказывал о войне и жуткое, и смешное, и про свой
танк, и про боевых друзей, и про сволочей-командиров...

Но вот мы подъезжаем к его станции, я выношу его чемодан, мы тепло
прощаемся и вдруг... К нам бегут две маленькие старушки.

- Это моя мамочка и тетя. Им по сто два года, но все еще ходят в
баню и пьют самогонку.

Старушки закричали на бегу: "Павлик! Павлушка!"

- Здравствуй, мамочка! Здравствуй, тетя Лида!

- Павлик, ты в поезде кушал?

- Павлуша, ты похудел!

На моих глазах, старый ветеран за секунду превратился в маленького
мальчика.

Хоть я и взрослый дядька, а не смог сдержать слез.
http://babedra.ru/istorii/20120427_smeshnye_istorii.php