Борис Львович. АКТЁРСКАЯ КУРИЛКА...
30-12-2010 14:03
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Это цитата сообщения IRIS Оригинальное сообщение
Борис Львович. АКТЁРСКАЯ КУРИЛКА
[показать]
Вот он, этот уголок, любимый сердцу каждого артиста: «АКТЕРСКАЯ КУРИЛКА»! Здесь артист проводит все минуты, свободные от репетиций и спектаклей — даже если не курит! Здесь, в актерской курилке, он услышит новый анекдот, здесь расскажет свой анекдот, который, сгорая от предвкушения успеха, заготовил вчера, и хохот товарищей по профессии будет ему высшей наградой!
Вот так и расцветает пышным цветом здесь, в курилке, уникальный Театр актерской байки, в который не допускается зритель с улицы, да в нем и нет нужды, ибо здесь артисты играют друг для друга. Играют взахлеб, заводясь с пол-оборота, потому что «пройти» среди своих гораздо труднее и важнее!..
[показать]
«Отцы-основатели» МХАТ - Станиславский и Немирович-Данченко.
Каждый, хоть сколько-нибудь интересующийся театром, знает, что великие мэтры российской сцены, «отцы-основатели» МХАТ Станиславский и Немирович-Данченко поссорились еще до революции и не общались до конца дней своих.
МХАТ практически представлял собою два театра: контора Станиславского — контора Немировича, секретарь того — секретарь другого, артисты того — артисты этого... Неудобство, чего и говорить! Словом, однажды, говорят, было решено их помирить. Образовалась инициативная группа, провелись переговоры и, наконец, был создан сценарий примирения. После спектакля «Царь Федор Иоанович», поставленного ими когда-то совместно к открытию театра, на сцене должна была выстроиться вся труппа. Под торжественную музыку и аплодисменты справа должен был выйти Станиславский, слева — Немирович. Сойдясь в центре, они пожмут друг другу руки на вечный мир и дружбу. Крики «ура», цветы и прочее... Корифеи сценарий приняли: им самим давно надоела дурацкая ситуация.
В назначенный день всё пошло как по маслу: труппа выстроилась, грянула музыка, корифеи двинулись из кулис навстречу друг другу... Но Станиславский был громадина, почти вдвое выше Немировича, и своими длинными ногами успел к середине сцены чуть раньше. Немирович, увидев это, заторопился, зацепился ножками за ковер и грохнулся прямо к ногам соратника. Станиславский оторопело поглядел на лежащего у ног Немировича, развел руками и пробасил: «Ну-у... Зачем же уж так-то?..» Больше они не разговаривали никогда.
* * *
Великий дока по части театра, Станиславский в реальной жизни был наивен, как малое дитя. Легендарными стали его безуспешные попытки уяснить систему взаимоотношений при Советской власти. Имевший массу льгот и привилегий, он никак не мог запомнить даже словосочетание «закрытый распределитель». «Кушайте фрукты, — угощал он гостей, — они, знаете ли, из "тайного закрепителя"!» После чего делал испуганные глаза, прикладывал палец к губам и говорил: «Тс-с-с!»...
Однажды Станиславский сидел в ложе со Сталиным, хаживавшим во МХАТ довольно часто. Просматривая репертуар, «лучший друг советских артистов» ткнул пальцем в листок: «А па-чи-му мы давно нэ видим в рэ-пэр-ту-арэ "Дны Турбыных" пысатэля Булгакова?» Станиславский всплеснул руками, приложив палец к губам, произнес «Тс-с-с!», прокрался на цыпочках к двери ложи, заглянул за портьеру — нет ли кого, так же на цыпочках вернулся к Сталину, еще раз сказал «Тс-с-с!», после чего прошептал вождю на ухо, показывая пальцем в потолок: «ОНИ за-пре-тили!! Только это ужасный секрет!»
Насмеявшись вволю, Сталин серьезно заверил: «Оны раз-рэ-шат! Сдэлаэм!»
...Звоня Великому вождю, вежливый Станиславский всякий раз оговаривал: «Товарищ Сталин! Извините Бога ради, никак не могу запомнить вашего имени-отчества!..»
[показать]
Борис Ливанов.
Борис Ливанов, по свидетельству хранителя мхатовской истории Владлена Давыдова, постоянно подшучивал над другим великим мхатовцем — Владимиром Белокуровым. Тот был человек, к юмору не склонный, и однажды повесил на дверь своей гримуборной медную табличку с полным титулом: «Народный артист СССР, Лауреат Государственной премии, профессор Владимир Вячеславович Белокуров». Ливанов же, улучив момент, прилепил под ней мощным клеем листок бумаги с надписью: «Ежедневный прием — от 500 до 700 граммов»!
А то еще Белокуров съездил в Финляндию и привез себе оттуда шикарный свитер, синий с двумя полосами — одна по талии, другая по груди. Он ходил по театру, гордо показывая всем обнову, а за ним на цыпочках двигался Ливанов и шепотом сообщал коллегам значение полос. «Линии налива! — вещал он и показывал рукой. — До спектакля, после спектакля!»
* * *
Под старость лет мхатовские корифеи при старательном участии «власть предержащих» превратились в небожителей, почему и вытворяли, что хотели. Была у них очень популярна такая игра: если кто-то из участвующих говорит другому слово «гопкинс!», тот должен непременно подпрыгнуть, независимо от того, в какой ситуации находится. Не выполнивших постигал большой денежный штраф. Нечего и говорить, что чаще всего «гопкинсом» пользовались на спектаклях, в самых драматических местах...
Кончилось это тем, что министр культуры СССР Фурцева вызвала к себе великих «стариков». Потрясая пачкой писем от зрителей и молодой части труппы, она произнесла целую речь о заветах Станиславского и Немировича, о роли МХАТа в советском искусстве, об этике советского артиста. Обвешанные всеми мыслимыми званиями, премиями и орденами, стоя слушали ее Грибов и Массальский, Яншин и Белокуров... А потом Ливанов негромко сказал: «Гопкинс!» — и все подпрыгнули.
[показать]
Вера Петровна Марецкая
Вера Петровна Марецкая загорает на южном пляже. Загорает очень своеобразно: на женском лежбище, где дамы сбросили даже легкие купальнички, знаменитая актриса лежит на топчане в платье, подставив солнцу только руки, ноги и лицо. Проходящая мимо жена поэта Дудина замечает ей: «Что это вы, Верочка, здесь все голые, а вы вон как...» «Ах, дорогая, — вздыхает Марецкая, — я загораю для моих зрителей! Они любят меня; я выйду на сцену — тысяча людей ахнет от моего загорелого лица, от моих рук, ног... А кто увидит мое загорелое тело, — кроме мужа, человек пять-шесть? Стоит ли стараться?»
* * *
В былые времена политучеба была неотъемлемой частью театральной жизни. Обкомы, горкомы, райкомы твердо полагали, что без знания ленинских работ ни Гамлета не сыграть, ни Джульетту. Так что весь год — раз в неделю занятия, в финале строгий экзамен. Народных артистов СССР экзаменовали отдельно от прочих. Вот идет экзамен в театре им. Моссовета. Отвечает главный режиссер Юрий Завадский: седой, величественный, с неизменным острозаточенным карандашом в руках. «Юрий Александрович, расскажите нам о работе Ленина "Материализм и эмпириокритицизм"». Завадский задумчиво вертит в руках карандаш и величественно кивает головой: «Знаю. Дальше!» Рапкомовские «марксоведы» в растерянности: «А о работе Энгельса "Анти-Дюринг"?» Завадский вновь «снисходит кивнуть»: «Знаю. Дальше!..»
Следующей впархивает Вера Марецкая. Ей достается вопрос: антиреволюционная сущность троцкизма. Марецкая начинает: «Троцкизм... это...» И в ужасе заламывает руки: «Ах, это кошмар какой-то, это ужас какой-то — этот троцкизм! Это так страшно! Не заставляйте меня об этом говорить, я не хочу, не хочу!!» Не дожидаясь истерики, ее отпускают с миром. До следующего года.
[показать]
В театре им. Вахтангова
* * *
На вахтанговской сцене идет «Антоний и Клеопатра». В главной роли — Михаил Ульянов. События на сцене близятся к развязке: вот-вот героя истыкают ножами... По закулисью из всех динамиков разносится бодрый голос помрежа: «Передайте Ульянову: как только умрет, пусть сразу же позвонит домой!»
* * *
В Вахтанговском театре — объявление помрежа по громкой связи: «Коваль, Коваль, как только разденетесь, сразу же идите на женскую сторону!»
* * *
Там же, по громкой — во время спектакля: «Почему не горит Смольный? Немедленно зажгите Смольный!!»
* * *
В театре им. Вахтангова давали «Анну Каренину». Инсценировку написал Михаил Рощин, поставил Роман Виктюк, играла Людмила Максакова — набор, как говорится, высшего класса! Спектакль же получился... мягко говоря, длинноватый. Около пяти часов шел.
На премьере где-то к концу четвертого часа пожилой еврей наклоняется к Григорию Горину, сидевшему рядом: «Слушайте, я еще никогда в жизни так долго не ждал поезда!..»
* * *
Есть среди моих приятелей одна занятная семья. Она актриса, он психиатр. Она — хохотушка, хулиганка, анекдотчица, он — абсолютный флегматик, толстые губы, толстые очки, самая бурная реакция на самый хороший анекдот: когда все уже отхохочут, пожевав минуту губами, уныло скажет: «Смешно...» Однажды жена с досады швырнула в него босоножкой: «Гад такой, ты хоть когда-нибудь в жизни смеялся, паразит?!» «Да, — неожиданно сказал психиатр, подняв очки к потолку, — однажды было. Ко мне привели девочку с ночным недержанием мочи. Смотрю на карточку: фамилия — Засыхина. Ну да, думаю, смешно. Дал рецепты, отправил. Входит следующая, толстая такая тетка. Те же жалобы: ночной энурез. Как фамилия, спрашиваю? Фамилия, говорит, Писман. Я так хохотал, что очки упали — и вдребезги! Она к главному побежала, премии меня лишили за неэтичное поведение...»
* * *
Лев Дуров и Леонид Куравлев пришли проведать заболевшего Борю Беленького, «отца» московской театральной премии «Хрустальная Турандот». Выпили водки, и Дуров между прочих разговоров стал рассказывать, как он студентом замечательно «показывал» животных. «Ни в жисть не поверю, — подзуживает его Куравлев, — такой серьезный артист, худрук театра!..» Дуров тут же плюхнулся на ковер и стал показывать тигра. Катается, выгибается... В это время теща Беленького внесла очередную закусочку. Внесла и ушла молча. А уж после сказала Боре: «Не люблю я твоих... артистов этих! Нормальный человек напьется и лежит. А этот — с вы-ы-вер-том!!!»
* * *
Режиссеры Алов и Наумов снимали фильм, в котором была занята большая группа цыган. Один из постановщиков все время обращался к ним (видимо, ему казалось, так будет вежливее): «Товарищи цыгане, войдите в кадр!.. Товарищи цыгане, выйдите из кадра!.. Товарищи цыгане, все налево!.. Товарищи цыгане, все направо!..» В конце концов один из цыган спросил его: «Товарищ еврей, а перерыв на обед когда?»
* * *
Некий новый русский пригласил Зиновия Гердта осмотреть свою новую квартиру. Водил по бесчисленным комнатам, объяснял: «Здесь это, здесь то... один туалет, другой туалет, одна ванная, другая ванная... спальни, кабинеты, комнаты для приемов...» В конце экскурсии, естественно, вопросил: «Ну, как вам, Зиновий Ефимыч?» Вежливый Гердт сказал, что всё очень мило, но, на его взгляд, где-то здесь еще должен быть пункт обмена валюты.
[показать]
Петр Соломонович Столярский.
* * *
В музыкальном мире одно из самых почитаемых — имя Петра Соломоновича Столярского. Этот полуграмотный одесский еврей был великим педагогом: из его рук выходили великие скрипачи. Одного имени Давида Ойстраха уже достаточно.
Очень много баек о своеобразной манере Столярского выражать свои мысли на русском языке. Виолончелист Яша Слободкин рассказывал мне, как перед войной, приглашенные на прием в Кремль, шли они по ковровым дорожкам. Слободкин страшно волновался, и Столярский недовольно заметил ему: «Яша, шо ты мне блондаешься под ногами! Дай я уже пойду немножко прежде!»
На этом приеме Столярскому сообщили, что первой в СССР музыкальной школе-десятилетке, которую он организовал в Одессе, присваивается его имя. В ответ Столярский прочувствованно воскликнул: «За то, что сделали школу имени МЕНЕ... да здравствует Лазарь Моисеевич Каганович... и все эти остальные шишки!» Надо сказать, что среди «остальных шишек» был, на минуточку, Сталин, и все взоры обратились в его сторону. «Великий друг музыкантов» усмехнулся и в гробовой тишине несколько раз хлопнул в ладоши, после чего аудитория разразилась бурными аплодисментами.
* * *
Ойстрах готовился к одному из своих первых конкурсов. Столярский был с ним особенно строг, ему все казалось, что Давид может сыграть лучше. И вот однажды, когда Ойстрах в очередной раз сыграл учителю программу, Столярский упавшим голосом сказал: «Ой, Додик, ты мене сегодня возмутил!» — отвернулся и заплакал, закрыв глаза рукой. «Неужели так плохо?» — спросил ученик, и учитель ответил: «Ой, нет, Додик: ты мене возмутил на ДА!»
* * *
Гуляя по одесским улицам и завидев женщину с маленьким ребенком, Столярский тут же бросался наперерез: «Мадам, позвольте посмотреть ручку вашего ребенка!» Брал ручку, осторожно мял ее, ощупывал, подносил к своим близоруким глазам и огорченно вздыхал: «Ах, нет, мадам — живите спокойно...»
* * *
В свое время великий Ростропович был солистом Московской филармонии, а посему, как и все прочие, был включен в бригаду по обслуживанию целинных и залежных земель. Приезжают они на полевой стан — народ сидит на земле, фортепьяно нету. Ростропович разволновался: «Как же я буду без аккомпанемента играть?» А композитор Ян Френкель его успокоил: «Не волнуйся, Славочка, я хороший аккордеонист, я тебе саккомпанирую — никто и не заметит!» Вот Ростропович играет, Френкель на аккордеоне подыгрывает, как может... Вдруг где-то в конце «зала» встает здоровенный целинник в робе и, перешагивая через сидящих, движется к «сцене». Ростропович шепчет Френкелю: «Янек, что-то мне лицо его не нравится, черт его знает, что у него на уме... Давай, играй побыстрее!» Однако закончить не успели. Мужик дошел до концертантов, положил на струны виолончели свою огромную ручищу и внушительным басом сказал Ростроновичу: «Браток, не гунди — дай баян послушать!..»
* * *
Алексеев как-то представлял публике артиста Театра Сатиры Владимира Хенкина — замечательного, остроумнейшего мастера, любимца Москвы. Реприза, с которой он вышел, получилась такой: «А сейчас, дорогие зрители, перед вами выступит артист Владимир Хренкин... ой, простите, Херкин... ой, простите... ну, вы же меня поняли!» Хенкин выбежал на сцену, как всегда сияя улыбкой, и сообщил залу: «Дорогие друзья, моя фамилия не Херкин и не Хренкин, а Хенкин! Товарищ конфедераст ошибся!»
* * *
На одном из расширенных худсоветов Фурцева вдруг резко обрушилась на казачьи ансамбли. «Зачем нам столько хоров этих? — бушевала она. — Ансамбль кубанских казаков, донских казаков, терских, сибирских!.. Надо объединить их всех, сделать один большой казачий коллектив, и дело с концом!» Знаменитый конферансье Смирнов-Сокольский тут же заметил: «Не выйдет, Екатерина Алексеевна. До вас это уже пытался сделать Деникин!»
* * *
Был такой певец во времена советской эстрады — Кола Бельды. Помните, все пел: «Увезу тебя я в тундру...» и «Чукча в чуме ждет рассвета!»? Внешностью и правда обладал совершенно чукотской! Как он сам рассказывал, его русская жена вставала рано, а он просыпал всё на свете. Он ей как-то попенял: встала, мол, сама, а со мной ни слова ни скажешь! И она смущенно ответила: «Коль, мы недавно живем, я еще к тебе не привыкла: никак не могу понять, спишь ты или это... уже глаза открыл!»
* * *
Концерт в Колонном зале в 60-е годы. Очень именитый состав: Аркадий Райкин, Елена Образцова, Шульженко, замечательный чтец Антон Шварц... Молодой конферансье подходит к Райкину: «Аркадий Исакович, я так волнуюсь: как о вас сказать...? Можно, я так: "Человек, который не нуждается в представлении, король комиков, Чаплин наших дней..."» Райкин поморщился: «Ну, если вам так нравится — пожалуйста». Через пять минут конферансье снова: «А можно, я лучше назову все ваши звания?..» Райкин: «Бога ради, как вам хочется...» Перед самым выходом подбегает: «Всё: иду вас объявлять! Я придумал! Я ничего не буду говорить! Сделаю большую паузу, ...а потом громко скажу: Аркадий! Райкин!!». Райкин не возражал. Конферансье кинулся на сцену, подержал заготовленную паузу, набрал полную грудь воздуха и рявкнул: «АНТОН ШВАРЦ!!»
* * *
Даже далекие от искусства и литературы люди знают, что классиком «репризы» бесспорно считается поэт Михаил Аркадьевич Светлов. Зная остроту его реплик и каламбуров, многие его современники просто записывали всё, что изрекал этот картавый, постоянно в подпитии, замечательно талантливый человек.
Однажды Светлов с приятелем выбрались из ресторана Центрального Дома Литераторов далеко заполночь. Стоят на Герцена, поддерживая друг друга, чтоб не упасть — ловят такси. А погода мерзкая — снег, дождь, грязь!.. И все такси, как на зло, мимо, мимо... И Светлов, еле ворочая языком, удивленно посетовал: «Ста'гик, смот'ги; такая темень — как они видят, что мы ев'геи!»
Оговорки артистов во время спектакля — особо любимый предмет актерской курилки. Им несть числа — от безобидных до могущих иметь очень серьезные последствия.
* * *
Олег Ефремов, игравший императора Николая Первого, вместо: «Я в ответе за всё и за всех!» — заявил: «Я в ответе за всё... и за свет!» На что игравший рядом Евстигнеев не преминул откликнуться: «Тогда уж и за газ, ваше величество!»
* * *
Вахтанговцы играли пьесу «В начале века». Одна из сцен заканчивается таким диалогом: «Господа, поручик Уточкин приземлился!» — «Сейчас эта новость всколыхнет города Бордо и Марсель!» Вместо этого актер, прибежавший с новостью, прокричал: «Поручик Уточкин... разбился!» Его партнер, понимая, что радостный тон здесь не будет уместен, задумчиво протянул: «Да-а, сейчас эта новость всколыхнет города... Мордо и Бордель!» Зритель очень веселился, актеры давились смехом — пришлось временно дать занавес.
* * *
Один ныне известный актер, играя во французской пьесе, никак не мог произнести: «Вчера на улице Вожирар я ограбил банк!». Вот это «Вожирар» у него никак не получалось! То «Вожилар», то «Выжирал»... Уже генеральные идут, а у него всё никак! На премьере перед этой фразой все артисты замерли, герой поднатужился и произнес: «Вчера на улице... ВО-ЖИ-РАР!..» Труппа облегченно выдохнула. Счастливец радостно улыбнулся и громогласно закончил: «...Я ограбил БАНЮ!»
* * *
В пьесе про пограничников исполнитель главной роли вместо: «...Я отличный певун и плясун!» — радостно и громко прокричал на весь зал: «Я отличный ПИСУН и ПЛЕВУН!!!»
* * *
Но круче всех оговорился Евгений Евстигнеев в спектакле по пьесе Шатрова «Большевики». Выйдя от только что раненного Ленина в зал, где заседала вся большевистская верхушка, вместо фразы: «У Ленина лоб желтый, восковой...» он сообщил: «У Ленина... жоп желтый!..». Спектакль надолго остановился. «Легендарные комиссары» расползлись за кулисы и не хотели возвращаться.
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
Это цитата сообщения IRIS Оригинальное сообщение
Борис Львович. АКТЁРСКАЯ КУРИЛКА
[показать]Вот он, этот уголок, любимый сердцу каждого артиста: «АКТЕРСКАЯ КУРИЛКА»! Здесь артист проводит все минуты, свободные от репетиций и спектаклей — даже если не курит! Здесь, в актерской курилке, он услышит новый анекдот, здесь расскажет свой анекдот, который, сгорая от предвкушения успеха, заготовил вчера, и хохот товарищей по профессии будет ему высшей наградой!
Вот так и расцветает пышным цветом здесь, в курилке, уникальный Театр актерской байки, в который не допускается зритель с улицы, да в нем и нет нужды, ибо здесь артисты играют друг для друга. Играют взахлеб, заводясь с пол-оборота, потому что «пройти» среди своих гораздо труднее и важнее!..
[показать]«Отцы-основатели» МХАТ - Станиславский и Немирович-Данченко.
Каждый, хоть сколько-нибудь интересующийся театром, знает, что великие мэтры российской сцены, «отцы-основатели» МХАТ Станиславский и Немирович-Данченко поссорились еще до революции и не общались до конца дней своих.
МХАТ практически представлял собою два театра: контора Станиславского — контора Немировича, секретарь того — секретарь другого, артисты того — артисты этого... Неудобство, чего и говорить! Словом, однажды, говорят, было решено их помирить. Образовалась инициативная группа, провелись переговоры и, наконец, был создан сценарий примирения. После спектакля «Царь Федор Иоанович», поставленного ими когда-то совместно к открытию театра, на сцене должна была выстроиться вся труппа. Под торжественную музыку и аплодисменты справа должен был выйти Станиславский, слева — Немирович. Сойдясь в центре, они пожмут друг другу руки на вечный мир и дружбу. Крики «ура», цветы и прочее... Корифеи сценарий приняли: им самим давно надоела дурацкая ситуация.
В назначенный день всё пошло как по маслу: труппа выстроилась, грянула музыка, корифеи двинулись из кулис навстречу друг другу... Но Станиславский был громадина, почти вдвое выше Немировича, и своими длинными ногами успел к середине сцены чуть раньше. Немирович, увидев это, заторопился, зацепился ножками за ковер и грохнулся прямо к ногам соратника. Станиславский оторопело поглядел на лежащего у ног Немировича, развел руками и пробасил: «Ну-у... Зачем же уж так-то?..» Больше они не разговаривали никогда.
* * *
Великий дока по части театра, Станиславский в реальной жизни был наивен, как малое дитя. Легендарными стали его безуспешные попытки уяснить систему взаимоотношений при Советской власти. Имевший массу льгот и привилегий, он никак не мог запомнить даже словосочетание «закрытый распределитель». «Кушайте фрукты, — угощал он гостей, — они, знаете ли, из "тайного закрепителя"!» После чего делал испуганные глаза, прикладывал палец к губам и говорил: «Тс-с-с!»...
Однажды Станиславский сидел в ложе со Сталиным, хаживавшим во МХАТ довольно часто. Просматривая репертуар, «лучший друг советских артистов» ткнул пальцем в листок: «А па-чи-му мы давно нэ видим в рэ-пэр-ту-арэ "Дны Турбыных" пысатэля Булгакова?» Станиславский всплеснул руками, приложив палец к губам, произнес «Тс-с-с!», прокрался на цыпочках к двери ложи, заглянул за портьеру — нет ли кого, так же на цыпочках вернулся к Сталину, еще раз сказал «Тс-с-с!», после чего прошептал вождю на ухо, показывая пальцем в потолок: «ОНИ за-пре-тили!! Только это ужасный секрет!»
Насмеявшись вволю, Сталин серьезно заверил: «Оны раз-рэ-шат! Сдэлаэм!»
...Звоня Великому вождю, вежливый Станиславский всякий раз оговаривал: «Товарищ Сталин! Извините Бога ради, никак не могу запомнить вашего имени-отчества!..»
[показать]Борис Ливанов.
Борис Ливанов, по свидетельству хранителя мхатовской истории Владлена Давыдова, постоянно подшучивал над другим великим мхатовцем — Владимиром Белокуровым. Тот был человек, к юмору не склонный, и однажды повесил на дверь своей гримуборной медную табличку с полным титулом: «Народный артист СССР, Лауреат Государственной премии, профессор Владимир Вячеславович Белокуров». Ливанов же, улучив момент, прилепил под ней мощным клеем листок бумаги с надписью: «Ежедневный прием — от 500 до 700 граммов»!
А то еще Белокуров съездил в Финляндию и привез себе оттуда шикарный свитер, синий с двумя полосами — одна по талии, другая по груди. Он ходил по театру, гордо показывая всем обнову, а за ним на цыпочках двигался Ливанов и шепотом сообщал коллегам значение полос. «Линии налива! — вещал он и показывал рукой. — До спектакля, после спектакля!»
* * *
Под старость лет мхатовские корифеи при старательном участии «власть предержащих» превратились в небожителей, почему и вытворяли, что хотели. Была у них очень популярна такая игра: если кто-то из участвующих говорит другому слово «гопкинс!», тот должен непременно подпрыгнуть, независимо от того, в какой ситуации находится. Не выполнивших постигал большой денежный штраф. Нечего и говорить, что чаще всего «гопкинсом» пользовались на спектаклях, в самых драматических местах...
Кончилось это тем, что министр культуры СССР Фурцева вызвала к себе великих «стариков». Потрясая пачкой писем от зрителей и молодой части труппы, она произнесла целую речь о заветах Станиславского и Немировича, о роли МХАТа в советском искусстве, об этике советского артиста. Обвешанные всеми мыслимыми званиями, премиями и орденами, стоя слушали ее Грибов и Массальский, Яншин и Белокуров... А потом Ливанов негромко сказал: «Гопкинс!» — и все подпрыгнули.
[показать]Вера Петровна Марецкая
Вера Петровна Марецкая загорает на южном пляже. Загорает очень своеобразно: на женском лежбище, где дамы сбросили даже легкие купальнички, знаменитая актриса лежит на топчане в платье, подставив солнцу только руки, ноги и лицо. Проходящая мимо жена поэта Дудина замечает ей: «Что это вы, Верочка, здесь все голые, а вы вон как...» «Ах, дорогая, — вздыхает Марецкая, — я загораю для моих зрителей! Они любят меня; я выйду на сцену — тысяча людей ахнет от моего загорелого лица, от моих рук, ног... А кто увидит мое загорелое тело, — кроме мужа, человек пять-шесть? Стоит ли стараться?»
* * *
В былые времена политучеба была неотъемлемой частью театральной жизни. Обкомы, горкомы, райкомы твердо полагали, что без знания ленинских работ ни Гамлета не сыграть, ни Джульетту. Так что весь год — раз в неделю занятия, в финале строгий экзамен. Народных артистов СССР экзаменовали отдельно от прочих. Вот идет экзамен в театре им. Моссовета. Отвечает главный режиссер Юрий Завадский: седой, величественный, с неизменным острозаточенным карандашом в руках. «Юрий Александрович, расскажите нам о работе Ленина "Материализм и эмпириокритицизм"». Завадский задумчиво вертит в руках карандаш и величественно кивает головой: «Знаю. Дальше!» Рапкомовские «марксоведы» в растерянности: «А о работе Энгельса "Анти-Дюринг"?» Завадский вновь «снисходит кивнуть»: «Знаю. Дальше!..»
Следующей впархивает Вера Марецкая. Ей достается вопрос: антиреволюционная сущность троцкизма. Марецкая начинает: «Троцкизм... это...» И в ужасе заламывает руки: «Ах, это кошмар какой-то, это ужас какой-то — этот троцкизм! Это так страшно! Не заставляйте меня об этом говорить, я не хочу, не хочу!!» Не дожидаясь истерики, ее отпускают с миром. До следующего года.
[показать]В театре им. Вахтангова
* * *
На вахтанговской сцене идет «Антоний и Клеопатра». В главной роли — Михаил Ульянов. События на сцене близятся к развязке: вот-вот героя истыкают ножами... По закулисью из всех динамиков разносится бодрый голос помрежа: «Передайте Ульянову: как только умрет, пусть сразу же позвонит домой!»
* * *
В Вахтанговском театре — объявление помрежа по громкой связи: «Коваль, Коваль, как только разденетесь, сразу же идите на женскую сторону!»
* * *
Там же, по громкой — во время спектакля: «Почему не горит Смольный? Немедленно зажгите Смольный!!»
* * *
В театре им. Вахтангова давали «Анну Каренину». Инсценировку написал Михаил Рощин, поставил Роман Виктюк, играла Людмила Максакова — набор, как говорится, высшего класса! Спектакль же получился... мягко говоря, длинноватый. Около пяти часов шел.
На премьере где-то к концу четвертого часа пожилой еврей наклоняется к Григорию Горину, сидевшему рядом: «Слушайте, я еще никогда в жизни так долго не ждал поезда!..»
* * *
Есть среди моих приятелей одна занятная семья. Она актриса, он психиатр. Она — хохотушка, хулиганка, анекдотчица, он — абсолютный флегматик, толстые губы, толстые очки, самая бурная реакция на самый хороший анекдот: когда все уже отхохочут, пожевав минуту губами, уныло скажет: «Смешно...» Однажды жена с досады швырнула в него босоножкой: «Гад такой, ты хоть когда-нибудь в жизни смеялся, паразит?!» «Да, — неожиданно сказал психиатр, подняв очки к потолку, — однажды было. Ко мне привели девочку с ночным недержанием мочи. Смотрю на карточку: фамилия — Засыхина. Ну да, думаю, смешно. Дал рецепты, отправил. Входит следующая, толстая такая тетка. Те же жалобы: ночной энурез. Как фамилия, спрашиваю? Фамилия, говорит, Писман. Я так хохотал, что очки упали — и вдребезги! Она к главному побежала, премии меня лишили за неэтичное поведение...»
* * *
Лев Дуров и Леонид Куравлев пришли проведать заболевшего Борю Беленького, «отца» московской театральной премии «Хрустальная Турандот». Выпили водки, и Дуров между прочих разговоров стал рассказывать, как он студентом замечательно «показывал» животных. «Ни в жисть не поверю, — подзуживает его Куравлев, — такой серьезный артист, худрук театра!..» Дуров тут же плюхнулся на ковер и стал показывать тигра. Катается, выгибается... В это время теща Беленького внесла очередную закусочку. Внесла и ушла молча. А уж после сказала Боре: «Не люблю я твоих... артистов этих! Нормальный человек напьется и лежит. А этот — с вы-ы-вер-том!!!»
* * *
Режиссеры Алов и Наумов снимали фильм, в котором была занята большая группа цыган. Один из постановщиков все время обращался к ним (видимо, ему казалось, так будет вежливее): «Товарищи цыгане, войдите в кадр!.. Товарищи цыгане, выйдите из кадра!.. Товарищи цыгане, все налево!.. Товарищи цыгане, все направо!..» В конце концов один из цыган спросил его: «Товарищ еврей, а перерыв на обед когда?»
* * *
Некий новый русский пригласил Зиновия Гердта осмотреть свою новую квартиру. Водил по бесчисленным комнатам, объяснял: «Здесь это, здесь то... один туалет, другой туалет, одна ванная, другая ванная... спальни, кабинеты, комнаты для приемов...» В конце экскурсии, естественно, вопросил: «Ну, как вам, Зиновий Ефимыч?» Вежливый Гердт сказал, что всё очень мило, но, на его взгляд, где-то здесь еще должен быть пункт обмена валюты.
[показать]Петр Соломонович Столярский.
* * *
В музыкальном мире одно из самых почитаемых — имя Петра Соломоновича Столярского. Этот полуграмотный одесский еврей был великим педагогом: из его рук выходили великие скрипачи. Одного имени Давида Ойстраха уже достаточно.
Очень много баек о своеобразной манере Столярского выражать свои мысли на русском языке. Виолончелист Яша Слободкин рассказывал мне, как перед войной, приглашенные на прием в Кремль, шли они по ковровым дорожкам. Слободкин страшно волновался, и Столярский недовольно заметил ему: «Яша, шо ты мне блондаешься под ногами! Дай я уже пойду немножко прежде!»
На этом приеме Столярскому сообщили, что первой в СССР музыкальной школе-десятилетке, которую он организовал в Одессе, присваивается его имя. В ответ Столярский прочувствованно воскликнул: «За то, что сделали школу имени МЕНЕ... да здравствует Лазарь Моисеевич Каганович... и все эти остальные шишки!» Надо сказать, что среди «остальных шишек» был, на минуточку, Сталин, и все взоры обратились в его сторону. «Великий друг музыкантов» усмехнулся и в гробовой тишине несколько раз хлопнул в ладоши, после чего аудитория разразилась бурными аплодисментами.
* * *
Ойстрах готовился к одному из своих первых конкурсов. Столярский был с ним особенно строг, ему все казалось, что Давид может сыграть лучше. И вот однажды, когда Ойстрах в очередной раз сыграл учителю программу, Столярский упавшим голосом сказал: «Ой, Додик, ты мене сегодня возмутил!» — отвернулся и заплакал, закрыв глаза рукой. «Неужели так плохо?» — спросил ученик, и учитель ответил: «Ой, нет, Додик: ты мене возмутил на ДА!»
* * *
Гуляя по одесским улицам и завидев женщину с маленьким ребенком, Столярский тут же бросался наперерез: «Мадам, позвольте посмотреть ручку вашего ребенка!» Брал ручку, осторожно мял ее, ощупывал, подносил к своим близоруким глазам и огорченно вздыхал: «Ах, нет, мадам — живите спокойно...»
* * *
В свое время великий Ростропович был солистом Московской филармонии, а посему, как и все прочие, был включен в бригаду по обслуживанию целинных и залежных земель. Приезжают они на полевой стан — народ сидит на земле, фортепьяно нету. Ростропович разволновался: «Как же я буду без аккомпанемента играть?» А композитор Ян Френкель его успокоил: «Не волнуйся, Славочка, я хороший аккордеонист, я тебе саккомпанирую — никто и не заметит!» Вот Ростропович играет, Френкель на аккордеоне подыгрывает, как может... Вдруг где-то в конце «зала» встает здоровенный целинник в робе и, перешагивая через сидящих, движется к «сцене». Ростропович шепчет Френкелю: «Янек, что-то мне лицо его не нравится, черт его знает, что у него на уме... Давай, играй побыстрее!» Однако закончить не успели. Мужик дошел до концертантов, положил на струны виолончели свою огромную ручищу и внушительным басом сказал Ростроновичу: «Браток, не гунди — дай баян послушать!..»
* * *
Алексеев как-то представлял публике артиста Театра Сатиры Владимира Хенкина — замечательного, остроумнейшего мастера, любимца Москвы. Реприза, с которой он вышел, получилась такой: «А сейчас, дорогие зрители, перед вами выступит артист Владимир Хренкин... ой, простите, Херкин... ой, простите... ну, вы же меня поняли!» Хенкин выбежал на сцену, как всегда сияя улыбкой, и сообщил залу: «Дорогие друзья, моя фамилия не Херкин и не Хренкин, а Хенкин! Товарищ конфедераст ошибся!»
* * *
На одном из расширенных худсоветов Фурцева вдруг резко обрушилась на казачьи ансамбли. «Зачем нам столько хоров этих? — бушевала она. — Ансамбль кубанских казаков, донских казаков, терских, сибирских!.. Надо объединить их всех, сделать один большой казачий коллектив, и дело с концом!» Знаменитый конферансье Смирнов-Сокольский тут же заметил: «Не выйдет, Екатерина Алексеевна. До вас это уже пытался сделать Деникин!»
* * *
Был такой певец во времена советской эстрады — Кола Бельды. Помните, все пел: «Увезу тебя я в тундру...» и «Чукча в чуме ждет рассвета!»? Внешностью и правда обладал совершенно чукотской! Как он сам рассказывал, его русская жена вставала рано, а он просыпал всё на свете. Он ей как-то попенял: встала, мол, сама, а со мной ни слова ни скажешь! И она смущенно ответила: «Коль, мы недавно живем, я еще к тебе не привыкла: никак не могу понять, спишь ты или это... уже глаза открыл!»
* * *
Концерт в Колонном зале в 60-е годы. Очень именитый состав: Аркадий Райкин, Елена Образцова, Шульженко, замечательный чтец Антон Шварц... Молодой конферансье подходит к Райкину: «Аркадий Исакович, я так волнуюсь: как о вас сказать...? Можно, я так: "Человек, который не нуждается в представлении, король комиков, Чаплин наших дней..."» Райкин поморщился: «Ну, если вам так нравится — пожалуйста». Через пять минут конферансье снова: «А можно, я лучше назову все ваши звания?..» Райкин: «Бога ради, как вам хочется...» Перед самым выходом подбегает: «Всё: иду вас объявлять! Я придумал! Я ничего не буду говорить! Сделаю большую паузу, ...а потом громко скажу: Аркадий! Райкин!!». Райкин не возражал. Конферансье кинулся на сцену, подержал заготовленную паузу, набрал полную грудь воздуха и рявкнул: «АНТОН ШВАРЦ!!»
* * *
Даже далекие от искусства и литературы люди знают, что классиком «репризы» бесспорно считается поэт Михаил Аркадьевич Светлов. Зная остроту его реплик и каламбуров, многие его современники просто записывали всё, что изрекал этот картавый, постоянно в подпитии, замечательно талантливый человек.
Однажды Светлов с приятелем выбрались из ресторана Центрального Дома Литераторов далеко заполночь. Стоят на Герцена, поддерживая друг друга, чтоб не упасть — ловят такси. А погода мерзкая — снег, дождь, грязь!.. И все такси, как на зло, мимо, мимо... И Светлов, еле ворочая языком, удивленно посетовал: «Ста'гик, смот'ги; такая темень — как они видят, что мы ев'геи!»
Оговорки артистов во время спектакля — особо любимый предмет актерской курилки. Им несть числа — от безобидных до могущих иметь очень серьезные последствия.
* * *
Олег Ефремов, игравший императора Николая Первого, вместо: «Я в ответе за всё и за всех!» — заявил: «Я в ответе за всё... и за свет!» На что игравший рядом Евстигнеев не преминул откликнуться: «Тогда уж и за газ, ваше величество!»
* * *
Вахтанговцы играли пьесу «В начале века». Одна из сцен заканчивается таким диалогом: «Господа, поручик Уточкин приземлился!» — «Сейчас эта новость всколыхнет города Бордо и Марсель!» Вместо этого актер, прибежавший с новостью, прокричал: «Поручик Уточкин... разбился!» Его партнер, понимая, что радостный тон здесь не будет уместен, задумчиво протянул: «Да-а, сейчас эта новость всколыхнет города... Мордо и Бордель!» Зритель очень веселился, актеры давились смехом — пришлось временно дать занавес.
* * *
Один ныне известный актер, играя во французской пьесе, никак не мог произнести: «Вчера на улице Вожирар я ограбил банк!». Вот это «Вожирар» у него никак не получалось! То «Вожилар», то «Выжирал»... Уже генеральные идут, а у него всё никак! На премьере перед этой фразой все артисты замерли, герой поднатужился и произнес: «Вчера на улице... ВО-ЖИ-РАР!..» Труппа облегченно выдохнула. Счастливец радостно улыбнулся и громогласно закончил: «...Я ограбил БАНЮ!»
* * *
В пьесе про пограничников исполнитель главной роли вместо: «...Я отличный певун и плясун!» — радостно и громко прокричал на весь зал: «Я отличный ПИСУН и ПЛЕВУН!!!»
* * *
Но круче всех оговорился Евгений Евстигнеев в спектакле по пьесе Шатрова «Большевики». Выйдя от только что раненного Ленина в зал, где заседала вся большевистская верхушка, вместо фразы: «У Ленина лоб желтый, восковой...» он сообщил: «У Ленина... жоп желтый!..». Спектакль надолго остановился. «Легендарные комиссары» расползлись за кулисы и не хотели возвращаться.
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник Борис Львович. АКТЁРСКАЯ КУРИЛКА... | Марианна_Ви - Дневник Марианна_Ви |
Лента друзей Марианна_Ви
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»