Непросеянное время. Груда мокрого песка. Где-то Вечность в нём увязла – пулей в теле мертвеца. Тихо сыплется стеклянной пылью осень. Плачет век. На твоих ресницах тоже, на твоих ресницах слёзы – те же слёзы на моих. Кровь и слёзы – соль земли. Ecce Homo. Человек.
Постарели я и ты, - постарела наша осень, поседела, повзрослела. С каждым годом тяжелее, и мудрее и грузнее – гордой дамой, гувернанткой осень важно выступает, беспокоя наши сны. Одинокие, раздельно – коротаем наши дни.
Вспоминая молодость апреля. Не желая смерти и зимы.
Осень -это время слушать джаз. Курить и слушать джаз. Пить кофе. И слушать джаз. Гулять. И слушать джаз. И спать. И ничего не делать. Лучший саундтрек к ней «Осень на Вашингтон-сквер» Дэйва Брубека с собрания его джазовых впечатлений о Нью-Йорке.
Или та, Фрэнка Синатры, пластинка, с влюбленными парочками у старенького фонаря на обложке. Слушаешь, и точно качаешься в кресле где-нибудь в домике на морском берегу добродушным стариком. А бешенная «My Favorite Things» Колтрейна? Визжит и накручивается сама на себя в ослепительной феерии пьеса, и накатывают на тебя сентябрьские волны напряженной тишины – таинственно мерцающего оцепенения. От джаза – в наркотической прострации, влюбленный в лужи, счастливый молчаливый идиот. Как здорово, думаешь в такие минуты, когда к тому же кто-то устраивает фейерверк, как здорово, что белые огни, простреливающие черноту с востока на запад короткими прочерками, превращают небо ненадолго в ночное озеро, подернутое рябью, осколочными отражениями Луны, разбитой кем-то из твоего детства вдребезги. И слышится плеск воды. Вот-вот из-за крыш покажется челн, запряженный лебедем, и строго посмотрит на тебя гигантский Лоэнгрин. Или желтый резиновый утенок.