Шестой кусок текста.

Узнаем старых героев)))))))))))))))))

Встречаем - если раньше не читали - новых.

___________________________________________________

Наверное, его пропустили через Ветряные ворота - их редко использовали и в основном те, кто хотел покинуть поселение незаметно: например отчаянный любовник желающий избежать гнева обманутого мужа или контрабандист. Хоть это и было не слишком законно, стража взимала с таких гостей отдельную плату чаще в двойном размере и неплохо этим жила.
Периодически ее меняли, но привычки оставались те же.
Одиночка.
Без спутников и даже гончих - тех страшных зверюг, которые не боялись ни разбойников, ни густых как скисшее молоко северных туманов ни… кого похуже.
Это были не простые собаки точнее – вообще не собаки. Существа в генах, которых основательно покопались ученые-маги.
Они были гораздо умнее своих меньших собратьев и крайне злопамятны. Бывало, забывшись, какой-нибудь селянин мог пнуть болезненно худое существо, и уродливая тварь выжидала, чтобы однажды кинуться в горло обидчику. Такую гончую оставалось только прикончить потому что, попробовав человеческой крови, жуткие собаки начинали охоту уже на двуногую дичь, а стоила каждая гончая поселению дороже, чем корова или хороший тяглач. Они рождались (где именно информация отсутствовала или тщательно скрывалась) уже полностью взрослыми и никому не довелось видеть гончую-недоростка.

Высотой по грудь мужчине создания передвигались бесшумно, как сквозняк и лишь их заунывной вой иногда напоминал, что в Бродле никогда не спит другая стража.
Подход к ним знал один только Ловчий, который и сам был не обычным человеком.
Как-то раз, когда Даниэль разносила корм расшатывающим клетки морщинистым чудовищам – на коже гончих напрочь отсутствовала какая-либо растительность, она его видела.
Текучка в вольерах с собаками была огромной: никто не хотел к ним приближаться, и даже серебро не могло избавить людей от брезгливости при виде голых спин и неестественно горящих зеленым глаз.
Дежурили обычно по очереди, а кое-кто всеми силами старался откупиться от сомнительной повинности и работа доставалась или отпетым жадинам или тем, кто умудрялся так залить глаза, что все становилось едино.
Для не имевшей таких предрассудков девушки это был хороший и главное легкий заработок, и она уже не первую неделю наполняла кормушки жадно принюхивающихся гончих буроватой смесью.
Присев над железной миской пропустила тот момент, когда в сарай кто-то вошел.
Сирота решила, что это тот ворчливый мужик с мешком сухой каши, которую расколачивали тут же в корыте. Недавно во дворе он отчитал ее за какую-то ерунду, и она затаила обиду, умышленно игнорируя приказы, которые отдавались сухим командирским тоном. Смуглокожая чужачка ему явно не нравилась, и он не пытался скрывать, что такой нищенке не место в стане, для гончих окруженном к тому же недешевой магической защитой, на случай если монстры все-таки выйдут из-под контроля. Защиту к тому же постоянно приходилось подновлять из специально припасенного на этот случай походного амулета. В Бродле магов не было, и заряд контура зависел от количества разумных находящихся в радиусе действия заклинания. Данный артефакт был слабеньким и не выдержал бы более одного обладателя дара, к которому обычно приравнивался Ловчий. И в ходке всегда было трое: Ловчий и два его помощника чтобы кормить беснующихся почуявших еду существ.
На этот раз роль третьего досталась ей.
Раздался какой-то шум, гончие издали пронзительный на грани слуха полувизг, и недовольно обернувшись уже заготавливая не слишком теплый ответ, сирота поняла что взгляд, который вот уже несколько минут словно прилип к ней, принадлежал вовсе не пожилому крестьянину.
Перед ней стояла высокая фигура, затянутая в зеленое сукно.
Причудливый костюм сидел на человеке как вторая кожа: капюшон на тесьме с кисточками на концах был сейчас небрежно, откинут назад.
Волосы нежданного гостя лоснились от дождя.
Мужчина был строен, высок и хорошо сложен. С виду человек он не внушал ни страха, ни отвращения как она себе представляла и только глаза Ловчего скрывала странная кожаная маска, оставляя видимой часть прямого лба, носа и квадратную челюсть с крошечной ямкой.
«Никто никогда не видел их лиц», - неожиданно вспомнилось ей.
Пятилистник каждые десять лет присылал нового Ловчего и ему подчинялись гончие аж десяти деревень. Обычно задача нового Ловчего заключалась в том чтобы усмирить альфу - невероятно крупного зверя с примечательной чертой: белой полоской взбегающей вверх по хребту. Он должен был его признать или что-то в этом роде, чтобы между Ловчим и тощими мутантами установилась магическая связь. По крайней мере, так говорили в деревне.
Вожак всегда был один и в брачный период люди не покидали домов пока не получали сигнал от самого повелителя гончих что опасность миновала. Звери во время гона были особенно кровожадны, и могли наброситься на любого оказавшегося поблизости.
Ритуал проходил всегда одним и тем же образом: несколько секунд человек и зверь пристально вглядывались друг другу в глаза и не двигались. Иногда дольше иногда меньше, но через некоторое время белая тварь поднимала голову и пронзительно взвывала. Ей вторили все гончие в округе. С этого момента собаки беспрекословно подчинялись любому приказу зеленой фигуры, что смущало и пугало людей, заставляя уважительно кивать при приближении Ловчего.
Хмурясь, девушка пыталась определить кто перед ней: смертный или демон.
В селе Ловчих считали нелюдимыми типами. Жили они в лесу со сворой своих гончих, никогда не женились и не заводили детей. Шептались, что хозяева гончих и не люди вовсе, зачем еще нужно было бы скрывать свое лицо? Но стоящий перед ней человек (ей хотелось так думать) походил на обычного мужчину.
Гончая натянула цепь, пытаясь просунуть морду сквозь узкие прутья и миска звякнув, покатилась. Раздался жалобный скулеж, а чужачка ругнулась сквозь зубы - бурда заляпала ей ноги.
Пока она по новой накладывала склизкую массу Ловчего и след простыл.
После этого Даниэль сама не зная, почему перестала соглашаться принимать участие в кормлении, но иной раз в блуждающем по толпе взгляде Ловчего чудилось, словно он кого-то ищет.
Народ постепенно запруживал улицу.
Заскрипели ставни, высунувшиеся наружу буквально сворачивали шеи пытаясь рассмотреть получше прелюбопытнейшее зрелище: кто-то не выдерживал и, плюнув на все присоединялся к остальным.
На такой «радушный» прием странник, скорее всего даже не рассчитывал.
Этот незнакомец или силен или глуп. Ведь нужно быть самоубийцей, чтобы отправиться путешествовать вот так налегке по этим проклятым землям.
В голове полукровки зазвонили колокольчики. Может он маг? Не замечая того Дан напряглась как пружина. Сильные стройные ноги уперлись в заиндевелую грязь.
Хваленое предчувствие на этот раз сыграло с ней злую шутку – где та опасность, которая ей грозила? Вырвав из привычной обстановки неведомый «хранитель» решил предоставить своей подопечной самой разбираться во всем. Ни голоса, ни чего-либо еще, что бы указывало на то, что вот-вот должно случиться нечто непоправимое не было и в помине. Только промокшая до нитки одежда и легкий пока еще голод.
На место опаске пришло раздражение.
А может все ей только казалось, а простые совпадения она дура набитая решила истолковать как чью-то своевременную помощь?..
Но как объяснить тогда, что чернопоясники убили вместо нее другую девочку, свои таинственные провалы в памяти, словно ее тело было ведомо чужой волей и то, что не в первый раз ее оберегают с завидным постоянством? Кто, а главное для чего – непонятно.
Вопросы, вопросы… слишком много вопросов.
Вот гигантская косматая лошадь, мерно ступая, проехала поворот, и люди смогли увидеть одинокого путника в набрякшем провисшем от влаги плаще. Его конец шлепал ронявшего клочья пены жеребца по задним ногам, а глубокий капюшон был надвинут на лицо, так что оставалась, открыта часть подбородка.
Вскоре цокот копыт остался единственным звуком в наступившей гробовой тишине.
Как и все девушка невольно затаила дыхание, неотрывно наблюдая за неторопливым приближением всадника.
По лицу ощутимо шибануло, сбрасывая капельки с ресниц, и ветер донес терпкий запах конского пота и еще какой-то дрожащий еле уловимый аромат. Не тяжелый. Приятный.
Человек на большом черном коне выглядел загадочно и в меру недоступно. Хотя Даниэль и не была из тех, чье воображение легко покорить несколькими старыми шрамами и воинской выправкой в груди у нее что-то сжалось, когда мужчина вдруг поднял свинцовую голову и долгим взглядом обвел деревню.
Похоже, он решил остановиться здесь на ночлег.
В своем темно-сером безразмерном плаще пришелец напоминал сухой занесенный ветром лист.
«Как в тех сказках о пилигримах, которые странствуют в поисках бога», - подумала вдруг сирота в несвойственной себе мечтательной манере. – «Которые на самом деле потомки королей или мятежные лорды, ищущие удачу. Изгнанный из Синих Столбов принц говорят, стал простым наемником», - так же не, кстати, пришло на ум. - Или убийцы, которые прячут под полой отравленные кинжалы; ссыльные поэты, бродячие музыканты с голосами, заставляющими мертвых танцевать в своих гробах. Или…» - на этом ее разыгравшееся было воображение, исчерпало себя, и внезапно разозлившись Даниэль, сердито посмотрела в сторону.
Старая досада вскипела в воспитаннице травницы с новой силой.
Той, которая появилась на свет только затем чтобы рожать крикливое потомство избравшего ее мужчины не пристало думать о таких вещах. Это ребячество ничего больше. Наверное, в ней говорит сама нелепость всей этой ситуации – ей бы сейчас дома сидеть у теплого трескучего огня, а она бродит незнамо где.
Экая невидаль – диковатый и возможно опасно свихнувшийся одиночка. Это не повод вести себя как почуявшая свежий выгон коза: задрав хвост нестись вперед, не разбирая дороги.
Вон у ее погодки Мирры Стиффот уже двое ребятишек. Вышла за лавочника и живет себе. А ведь они знакомы с четырнадцати вместе пришлось немало потрудиться на хозяев.
Мирра была спокойной во всех отношениях приятной девушкой и Дани искренне желала ей счастья тогда два года назад и сейчас. Два года – и двое детей. Наверняка Шимусс счастлив: неизвестно что миловидная служанка нашла в этом оболтусе, но, похоже, тоже оставалась всем довольна.
Правда общаться с ней больше не получалось: в нечастые минуты когда они виделись молодая мать была занята тем что меняла пеленки или варила кашку своим младенцам. Не обремененная подобным проблемами приятельница бередила воспоминания о полуголодном существовании в чужих домах и бесконечных лишениях, которые им довелось пережить. Кем бы была Даниэль, если бы сразу не поняла что возвращаться к прошлому всегда такой вежливой и тактичной Мирре неприятно?
И если она думает, что ее ждет иная судьба, то давно лишилась последних мозгов.
В лучшем случае участь эксцентричной старой девы в худшем – обрезанные под корень волосы и дорога изгнанницы.
Девушка поджала губы и демонстративно отвернулась. И даже не посмотрела, когда лошадь простучала копытами в каком-то шаге от нее. На ее юбку попало несколько комков, и Дани машинально стряхнула их, не поднимая глаз. Много чести! Лишь когда всадник стал спускаться с горки, задумчиво посмотрела ему вслед.
Чужачка понимала, что ведет себя глупо, но... Какого Оставленного? Чем придаваться глупым фантазиям лучше заставить себя, наконец, заняться работой, которую уже давно собиралась справить, но постоянно откладывала из-за муторности и элементарной нехватки времени, а именно: сшить одеяло на зиму из тех прекрасных шкурок сойги, которые удалось выторговать у последнего торговца-южанина.
Он был чем-то похож на нее - такой же черноволосый правда по волосам изредка будто пробегала синяя молния. Глаза были подстать – голубые как море.
По крайней мере, таким оно должно было быть – сама-то служанка его никогда не видела. И вероятно никогда не увидит.
Увидев ее в окружении оживленно обсуждающих открывшееся богатство местных женщин, купец на миг опешил и что-то отрывисто пролаял. Понятно, что сирота в ответ лишь недоуменно сдвинула брови. Торговец разочарованно вздохнул, но пока она щупала, терла, профессионально нюхала и чуть ли не пробовала на вкус белоснежные шкурки, не сводил с примечательной покупательницы пристального взгляда.
На ее молчаливый вопрос он поднял пыльцы, показывая семь. Ну, ничего себе! Семь оллов! Да он что сдурел?! Это же не вымирающий ремус и не капризная тунка, а она не эльфийская госпожа. Тут ему никто столько не даст. Пусть-ка поумерит свои аппетиты.
Бывшая ученица травницы выставила четыре и торговец, подумав, добавил еще полпальца и они ударили по рукам.
Когда она расплатилась отчего-то торопясь и забывая даже кивнуть, южанин дернулся, словно пытаясь ее остановить, но не решился.
Приставать к женщине в чужом поселении было опасно и, хотя смуглая девушка для них ничего не значила мужики с околотка могли решить намять бока нахальному пришлому просто, чтобы не повадно было.
Уходя Даниэль, чувствовала неловкость.
От незнакомца пахло солью и ветром, это был морской житель.
Приемный отец рассказывал ей о море и показывал среди чужаков тех, кто происходил из народа морских кочевников прирожденных мореплавателей и пиратов.
Безусловно, он принял ее за одну из своих, но когда смекнул что ошибся, пытался, наверное, определить к какому роду она принадлежит. Задача эта была не из легкий за всю жизнь чужачка так ни разу и не услышала достаточно убедительной версии. Полукровка - и все. А кто постарался в появлении ее на свет известно одному Оставленному.
Только спрашивать у него дело пустое темный бог не отвечал на молитвы своих поклонников и многие считали, что Отступник давно ушел за край, погрузившись в вечный сон. Натворил такое – и спать завалился. Вполне в духе непостоянного жестокого божества. А им разгребай.
Теперь зима была уже не за горами, и все указывало на то, что вскоре ударят крепкие морозы. Если она еще немного потянет, шкуры потеряют свою мягкость и просто запреют. А новых торговцев не видать до весны... Только тогда снег растает и к их деревне можно будет добраться каравану.
Заполучить сойгу – большая удача. Несомненно, можно было остановиться на тех же беличьих шкурках, которые и стоили дешевле уж точно на пару оллов, но шикарный струящийся мех уже давно виделся чужачке в мечтах. Наверняка спать под таким одеялом будет одно удовольствие.
Уже много недель тракт оставался пустым, не считая группы вооруженных до зубов мужчин, скорее всего скотоводов продавших своих животных в верховьях Ледянки и спешивших поскорей покинуть враждебные территории. И беспарного немолодого солдата, которого милостиво перебросил отросток порта, напоследок мигнувшего фиолетовым – королевским официальным цветом.
Служивый возвращался в родной хутор, потеряв на службе королю руку и лучшие годы. Бывший вместо обрубленной культи красивый протез из диковинной зеленоватой древесины привлек к нему внимание.
Он разгибался и сгибался как живой и старик с гордостью ответил, что его сделал лучший маг-артефактор из его гарнизона. Имя быстро забылось, но произносил солдатик его, так как обычно произносят имена почитаемых святых.
Калеку приняли и обогрели, вольных в поселении уважали.
Первые лишь пополнили запасы провизии и воды и отправились дальше, да и ветеран надолго не задержался, взяв с собой лишь трех гончих – здесь было недалеко.
Но чаще в это время в Бродле останавливались наемники, за умеренную плату сопровождавшие данкаров.
Обязательная пара стрельцов на приземистых мулах, которые почти всегда были выходцами из Иррада и не понимали всеобщий, изъясняясь жестами, пехота, сам хозяин в крытой тентом кибитке и его работники - и ни одной женщины.
Рыбаки жили большими кланами, и по слухам слабый пол у них был низведен до уровня домашней обслуги безмолвных рабынь. Если судить по их презрительному отношению к даркхеймкам так оно и было.
Жуткий обычай, но расставаясь с девичеством, молодая рыбачка надевала ошейник, который снимался только после смерти мужа-хозяина. Это ж чем надо думать, чтобы облачить свою любимую точно собаку?.. Может у них еще и поводок есть? Странные люди.
И судя по всему, никто из них не собирался продавать свой товар – сельдь и мелкие кальмары по дешевке.
Прошли те времена, когда люди делали что-либо для других людей забесплатно. Даже чтобы просто услышать свежие сплетни теперь приходилось платить медью.
Те же нелюди были куда как сплоченней меж собой выясняя отношения лишь в рамках защиты чести, что у них стояло на первом месте. Если из остроухих или Высших оборотней кто и погибал, то только от руки соплеменника в честном поединке и с оружием.
В землях кровососов стоял двухсотлетний мир, гористый Гион по привычке тихушничал, а ближайший сосед Даркхейма - Ронкавелл или как его чаще называли Бесконечный Лес отличался на редкость, закрытой политикой предпочитая не вмешиваться в дела людей, но и не впускать в свои.
Горожане из ближайшей Столицы – Хэмра редко останавливались в захудалой деревеньке из тьмы-таракани, но те, что все же бывали в Бродле по необходимости, не внушили девушке ничего кроме стойкого отвращения.
Похоть и равнодушие, а то и неприкрытая брезгливость, сквозившая в рыбьих глазах купцов, которые, тем не менее, до хрипоты торговались за каждую серебрушку, выбивая себе жилье на переполненных в сезон постоялых дворах, перекликались со страхом прогневать здешних нелюдимых хозяев. Северяне могли и послать куда подальше – ищи-свищи потом ночлега среди нежити. Близость Пустоши сильно сказывалась на манерах столичных гордецов, заставляя их лебезить и наигранно вздыхать, коря жителей севера за бездушие.
Когда всадник скрылся за поворотом, сирота сообразила, что щеки ее жарко пекут.
Этот путешественник был слишком высок и крепок в плечах. Еще бы увидеть его лицо… Чужачку кольнуло странное нетерпение. Но она должна была так поступить! Даниэль даже слегка притопнула ногой. Молодая служанка не желала выглядеть как все - глупой курицей с лихорадочно блестящими глазами одной из тех легкодоступных рыбок пестрыми стайками, которых запружены улицы остальных деревень на его пути.
То, что этот человек приехал издалека, подсказывало ей чутье. Он был в прямом смысле чужим здесь, что наблюдательному взору открывалось в его позе и в том, как незваный гость держался, твердой рукой направляя огромного жеребца с налитыми кровью глазами вперед.
«Ты наслушалась сказок, Данка», - сказала бы ей Тифони одна из тех немногих, кого девушка могла бы назвать своим другом. – «Распустила слюни на какого-то разбойника с большой дороги - стареешь, головешка», - это было ее давнее детское прозвище, на которое полукровка уже не обижалась. Скорее смешное словцо вызывало улыбку.
Милая Тиф. Девушка вздохнула. Хотелось оглянуться и увидеть ее стоящей рядом с доброй улыбкой и всегда запасенными словами утешения. Но ее подруги не могло и не должно тут быть.
Тифони пожалуй представлялась последним человеком которого Даниэль желала встретить в эту секунду когда толком сама не была ни в чем уверена.
Она лгала ей – скрывала правду о себе, о своих видениях.
Они познакомились уже после гибели ее родителей, и эта веха в прошлом сироты оставалась для нее недоступной. Открываться же не спешила, надеясь, что подружка догадается или ей кто-то расскажет «по доброте душевной». Наверное, слишком привыкла держать все в себе или в глубине души… не доверяла.
Тифания никогда, не спрашивала, счастлива ли как она любила прибавлять ее названая сестра, довольна ли своей жизнью в Бродле, а чужачка не знала, что б ответил: возможно, опять покривила душой, отшутившись или вообще переведя тему.
Кто знает, остались бы они друзьями расскажи, что ненавидит поселение, что считает дни, когда в ее жизни что-нибудь изменится? Или, в крайнем случае, на голову зажравшимся свиньям из верхушки свалится отступников рой нежити, который вычистит змеиное гнездовище до самого основания.
Уже много лет даже Старейшина являлся всего лишь ширмой для грязных делишек. Символом, который задвинуть на склад истории не так уж и трудно. Покупались дома, грабительски увеличивались налоги, люди же умирали с голода в своих норах, не видя света. И где – в месте, в котором у каждого должно иметься право на жизнь. Достойную и счастливую. Изначально поселение задумывалось как совокупность равных, а к чему все пришло? Равенством здесь и не пахнет.
Заставив их, наконец, оторвать свои зады от тронов и взглянуть, что творится буквально под ногами.
В животе громко заурчало, у нее с самого утра не было во рту ни маковой росинки, на душе было почему-то гадко. Голод терпеть девушка привыкла и даже могла забыть о нем еще на некоторое время, но есть от этого меньше не хотелось… Что с ней происходит?
В душе поднималась малопонятная буря, а в мыслях твердо властвовала неразбериха, хотя причин для этого юная вар Чуги не находила.
Сейчас Дан как никогда остро ощутила отсутствие своей единственной подруги.
Уже давно подозревавшие, что их дочка продолжает бегать к сироте родители несколько дней кряду запрещали ей казать носа за околицу. Говорят и сваты приходили – несладко Тифони сейчас приходится. А ведь она хотела подождать еще годик, пока Ферст не наберется смелости…
По сути, добросердечные люди раньше снисходительно смотрели на увлечение младшей из троих детей, списывая все на молодость.
Подруги детства вместе разбивали коленки, вместе обрывали соседские яблоки чего уж там. Перебесится, найдет себе мужика побойчей, чтоб дурь выколотил и забудет о своей полукровке. Не одного они поля ягоды – и их девочке это лучше понять поскорей. Для собственного же блага.
И хотя Тифони всегда смущенно отнекивалась, твердя, что фантазерка все выдумывает, Дани знала, что права.
Она и сама хотела бы отпустить любимую подругу и не портить ей жизнь, но тогда осталась бы совсем одна... Страх полного и абсолютного одиночества сковывал, погребая под собой доводы рассудка. Быть настолько одинокой – как это?
Да, Тифони смогла бы объяснить охватившую ее неясную тревогу. Веселая и живая она всегда делала это с легкостью.
Прибудь незнакомец в любое другое время, его появление еще можно было как-нибудь расценить, но откуда он едет сейчас, когда горы туманными исполинами возвышающиеся позади деревни уже побелели от разразившихся метелей, а шансы встретить опасную нежить дошли до точки кипения?
Не ослабевающий интерес к чужанину обычно привыкших к проезжающим крестьян доказывал, что не только у нее одной возникли такие мысли.
До закрытия ворот оставалось всего ничего – страннику очень повезло. Ночевать бы ему в поле. Или рискнуть окончательно, загнать лошадь: если ехать пару часов без перерыва покажутся сигнальные башни Хэмра.
На рассвете окрестности наполнялись визгом гончих, которым натерпелось отправиться на пробежку Ловчий ежедневно выводил свою адскую свору размяться и протяжным скрипом отъезжающих створок: тяжеленные бревна поддавались с трудом, нехотя выходя из железных пазов.
И не думающая редеть толпа двинулась за конником следом как живая лавина.
Незнакомец же казалось, ничего не замечал.
Лошадь брела урывками, и пришелец раскачивался в седле в такт ее движениям. Раз-два, туда-сюда. Мелодично позвякивала упряжь. Чавкала растоптанная жижа, замызгивая и без того отяжелевшие ноги животного.
При взгляде на ссутуленную спину можно было сделать вывод, что держится в вертикальном положении вновь прибывший с трудом.
Скрывающий фигуру дождевик был старым и изрядно потрепанным повидавшем на своем веку не одну такую дорогу и ливень. В принципе убогое зрелище. Очередной бродяга, каких великое множество скитается по Нэрмидии, продавая свой меч. Так можно было подумать на первый взгляд. Но вот его конь…
Вороной зверь под седоком был просто исполином – подобных ей еще не приходилось видеть хорошей породы. Такого не встретишь запряженным в плуг или телегу. Даже сейчас с комьями глины на бабках и явно не в самые свои лучшие времена могучий жеребец иссиня черного окраса то и дело косил оком в поисках предполагаемых соперников и злобно фыркал, выпуская дым. Бока животного ходили ходуном и лоснились.
Дан, которой оставшееся расстояние пришлось почти бежать (при этом воспоминании от стыда она чуть не сгорела) невольно присвистнула. Эту лошадь мог позволить себе если не богач, то крайне зажиточный человек.
Что же это за фрукт такой?.. Наверняка этим же вопросом сейчас задавались многие.
Покинув свои дела некоторые не скрываясь, пялились на всадника.
Несколько мужиков помятого вида опершись о забор, провожали его поворотом голов. Забытое пиво тоненькой струйкой текло из кувшина прямо на землю.
Собаки было выскочившие наперерез, вдруг упали на брюхо и, скуля, отползли прочь, но в суматохе на необычное поведение «привилегированных» созданий никто не обратил внимание.
Когда человек поравнялся с собравшейся уже немаленькой толпой (выползло даже несколько древних старух), задравшийся плащ открыл мускулистое бедро обтянутое черной чешуйчатой кожей, на котором в перевязи болтался меч размерами не уступающий коню.
Среди людей послышались восторженные возгласы. Чьи-то зоркие глаза смогли рассмотреть скалящуюся с рукояти стилизованную голову какого-то хищника возможно волка. Рука незнакомца в перчатке покоилась на ней, словно заслоняя от посторонних глаз. Или вероятней пришлый воин, а то, что это был воин, стало ясно каждому, показывал, что готов даже к неласковой встрече.
Заревел не выдержавший странного поведения взрослых ребенок, растирая кулачками лицо. Шикнувшая на него мамаша, покраснев до корней волос, следила за незнакомцем одними глазами, и было видно, как белеют ее двигающиеся из стороны в сторону белки.
Толпа селян беспокойно зашумела и Даниэль почувствовала, как сердце ее бешено заколотилось.
Такого сорта людей в Бродле не любили. Не гнали, но и не считали нужным скрывать свою неприязнь.
Наемник. Или очередной охотник за головами. Где только дружков своих посеял? Или может, убил да прикопал?
Владельцы таверн презрительно скривились. В кошельке, небось, одна медь осталась. Интересно откуда его перво-наперво выкинут? Вот будет потеха.
Какой-то человек с бледным и изможденным лицом подался вперед и харкнул - плевок чуть не угодил на круп жеребцу.
Голова в капюшоне метнулась в его сторону и те, кому не посчастливилось стоять рядом с нечестивцем, почувствовали на себе тяжелый взор чужака.
Неизвестно что такого там увидел крестьянин, но его лицо вдруг потускнело, и он ощерился. Стали видны гнилые нижние зубы. Похоже, это была улыбка. Глупца тут же подхватили и поволокли прочь.
Среди крестьян послышался робкий, словно осторожный смех, прервавшийся матом. Смеявшемуся заехали кулаком в ухо. И опять все стихло. Наемник если и обратил внимание, то остался безучастен.
Многозначительно переглядываясь, бродлевцы тыкали друг друга, локтями словно подбадривая. В конце концов, все пришли к выводу, что их больше, и опасаться одного человека пусть даже с мечом просто глупо.
Поселяне, среди которых ярким цветом распускалась враждебность, постепенно сужали круг и в ожившем море образовался своеобразный коридор, по которому продолжал ехать, как ни в чем не бывало всадник.
Наблюдавшей все это девушке сделалось не по себе. Странник был ей никто, но невооруженным взглядом было видно, что он не настроен, быть развлечением для каких-то деревенских чурбанов. И для ее соплеменников (она мысленно поморщилась) все происходящее могло вылиться в немаленькие неприятности.
Все же перед ними был мечник, а они по большей части привыкли держать в руках лопаты и мотыги. И что это вдруг на всех нашло?
Она озиралась и натыкалась лишь на злобу и непримиримость на лицах обычно слегка апатичных лавочников, работяг вкалывающих от зари до зари, чтобы прокормить свои обычно очень большие семьи и вполне себе зажиточных хорошо одетых жителей, с женами которых все происходящее застало в самый разгар покупок. Этим так вообще незачем было лезть вперед, а все туда же. Словно помешательство какое-то право слово!
Между тем молчаливая сцена затягивалась.
Конь выгнул шею, и остервенело начал грызть подпругу, словно понукая своего хозяина сделать что-нибудь.
Рука в перчатке слегка дернула поводья, и грозное животное послушно засеменило по мощеной деревенской улице.
Самые дешевые постоялые дворы остались позади и слишком близко стоящие друг к другу здания уступили место крепким сооружениям из обтесанного камня с настоящими, а не соломенными крышами.
Неподвижный как скала пришелец что-то целеустремленно разыскивал, излучая непробиваемую и физически ощутимую уверенность.
Даниэль вдруг подумала, что чужак проигнорировал враждебность крестьян лишь потому, что считал ниже своего достоинства связываться с пахарями и бакалейщиками. Он был благороден и смел.
Ноги сами несли ее и вскоре девушка с неестественно черными по здешним понятиям волосами и смуглой кожей южанки, опередив самых рьяных с помощью собственных локтей, стояла практически в первых рядах, предусмотрительно спрятавшись за спину какой-то дородной тетки с полными дряблыми руками, по локоть извазюканными в муке.
«Вот старая тумба чего тебе дома не сиделось», - с неприязнью подумала она, глядя, как та быстро и часто облизывает губы, не сводя глаз со статного наемника. Гладкое сытое лицо под ниршем заливал почти девичий румянец.
Никем не замечаемая со странным чувством, которое ширилось в груди Дан не ощущала ни стекавшей по лбу влаги ни того что все начинает напоминать какой-то полузабытый сон. Все казалось ненастоящим: и это место и всадник, и даже она сама. Ее толкали и пихали, но в этот миг чужачке было все равно. Лишь на краю сознания мелькнула мысль, что еще немного, и она рухнет прямо под копыта коню-великану. Интересно он и по ней проедется или все же остановиться посмотреть, что там такое?
Это было как пожар как кристально чистое осознание того что перед ней разворачивается что-то невероятно важное.
Чтобы не упустить чего-либо сирота боялась отвернуться и до сих пор не верила тому, что видит: с пришельцем действительно не было ни одной гончей. Про себя полукровка с восхищением отметила умелую посадку прирожденного наездника.
«Он не боится тварей?.. Откуда он?»
Глаза Дани оценивающе прошлись по наемничьему одеянию мужчины по твердой линии гладкого подбородка и рукам в длинных по самый локоть перчатках из все той же черной кожи, которой тот явно отдавал предпочтение, усеянной бесчисленными заклепками, чтобы догадалась бывшая ученица травницы не скользили.
«Наверное, он очень силен…».
Возможно, это было просто некстати проснувшееся природное любопытство, но Даниэль готова была поклясться, что в этом человеке кроется какая-то загадка. И не могла оторвать взгляд.
Ее соседка справа пожившая, но еще крепкая женщина с впалыми щеками и острым носом быстро-быстро что-то говорила, прислонившись почти к самому уху другой тетки, как сестра похожей на ту за которой молодая служанка столь благополучно укрылась, но с непокрытыми русыми волосами, уложенными вокруг головы. В ее ушах висели массивные медные серьги с красными капельками самоцветов.
- … не похож на благородного они не стали бы рядиться под наймита, но и не последователь Секты, - эти слова, произнесенные тихим шепотом, тут же подхватили и разнесли.
Об стену бабахнула дверь и из третьего по счету трактира которые как мухи облепили расходящуюся улицу, выпрыснул поваренок в смешно сдвинутом набекрень колпаке. Его глаза как кинжалы вонзились в черную фигуру, и паренек даже открыл рот.
Словно огурцы, набившиеся в бочку, позади него выпрыгивала, пытаясь углядеть хоть что-нибудь изнывающая от любопытства прислуга.
Несколько разносчиков примостились на недавно выскобленном деревянном крыльце, наслаждаясь тем, что их никто не гнал.
Торговавших по мелочи в этом богатом квартале не шибко жаловали, считая вредителями более крупному и солидному бизнесу. И видя желающих подработать бедняков, владельцы пабов и харчевен морщились как от кислого.
Какой клиент будет заходить в закусочную, если до этого уже что-то бросил в рот? Особенно с такими ценами как здесь - исподтишка добавляли некоторые.
Тем временем девушка, кажется, догадалась, куда направлялся наемник. А он видимо не привык мелочиться. Впереди на целых четыре этажа высилась самая дорогая и роскошная гостиница во всем Бродле.
Особенно бойкая чернь ойкнула, получив по лбу, и отшатнулась.
Степенно вышедший из дома дядька со скошенным на сторону носом – расшибли еще в молодости – задумчиво пожевал нижнюю губу, переложив из одной руки в другую мощный железный черпак. Выглядело это так впечатляюще, что Дан еле сдержала смех.
На лице мужика, которого ей мельком довелось встречать раньше вроде бывшего кузнеца сменившего работу из-за болей в суставах: молот говорил, вываливается, была настороженность. Но взгляд, который он бросил вслед незнакомцу выражал, неподдельный интерес.
Но тот не торопился удовлетворять всеобщее любопытство.
И люди чувствовали, как плитой на них ложится скрытый под капюшоном взор невидимых глаз.
Последователи Секты… Даниэль наморщила лоб, вспоминая все, что о них знает.
Те разъезжали выряженные во все алое и еще издали приветствовали паству, словно лучших друзей навязываясь на более тесное знакомство.
По крайней мере, они надеялись, что их за таковых примут. Хотя людей в деревнях уже давно трудно было провести дружелюбным тоном и фальшивой улыбкой.
Секта управляла миром, и мир лежал у ее ног... И тот, кто ее не боялся, был либо блаженным, либо трупом.
Но только в Бродле никто Секту не прославлял.
Люди из близких к Хэмру поселений украдкой рассказывали, что в Городе втайне от короля приносят жертвы Алому Богу. Человеческие жертвы.
Его последователи высокомерно называли свое учение Порядком единственным из всех возможных. И можно было бы рукой махнуть на очередную кучку фанатиков возомнивших о себе невесть, что если бы не темп, с которым Алое Братство захватывало первые позиции среди других религий в Даркхейме.
Не был это никакой порядок. Порядок не требует кровопролития. Порядок – это свет и доброта человеческих сердец на худой конец простая порядочность. Когда неоткуда ждать помощи люди должны помогать друг другу как говорил древнейший закон Севера. И так было, по крайней мере, раньше в смутные времена, когда людей было еще мало, а другие расы сильны и не считались с ними ни в чем. Но та бессмысленная жестокость, которую проповедовали кроваво-красные жрецы, шла в разрез с их же словами.
Даже, казалось бы, скучная на первый взгляд праведность служителей Папардия этих полумонахов с кучей обетов и правил и то была привлекательней, чем все эти продиктованные больным разумом догмы.
Какому богу или скорее демону они молились? Что было в тех голосах, которые звали их в ночь во время ужасных коверкающих саму суть ритуалов?
Перед каждым священно действом жрец выпивал рубиновую жидкость из поднесенного кубка и им овладевало остервенение, он становился как безумный. Попавшие под горячую руку жили недолго, но успевали в полной мере насладиться «благодатью» их Бога.
Верховный жрец среди своих обладал истинно неограниченной властью. Его считали вторым по силе после Алого и его живым воплощением на земле.
По понятным причинам король до сих пор не соглашался принять Церковь Багряного Когтя, в качестве государственной понимая, что тогда щупальца этого жадного спрута пожрут, и его самого не поперхнувшись.
Но огромные пожертвования, которые направлялись в государственную казну Сектой, делали свое черное дело.
Алая Церковь как жирная пиявка прицепилось к артерии благословенного Королевства, и никто не знал когда разразиться настоящая война между ее поклонниками и теми, кто еще цеплялся на иллюзию мира.
Однажды настоящий Проповедник в сопровождении полуголой паствы проезжал мимо Бродля.
Это было ранней весной, и бесстыдно оголенные тела людей с бегающими глазами были буквально фиолетовыми от холода, но добротно и дорого одетого жреца это не заботило.
Его застала ночь в дороге, и жрец милостиво решил, остановившись у семьи молодого кузнеца Олафа.
Тот не решился отказать и «просветленные» спали бы прямо на улице в подтаявших сугробах, если бы сердобольная хозяйка не сжалилась над несчастными, чей ум явно был поврежден, и не уступила им угольный сарай.
С отвращением отказавшись от предложенного ужина, служитель Алого Бога задал несколько вопросов робеющей семье и вначале мягко, а потом с угрозами начал уговаривать принять участие в мерзкой оргии в честь какого-то религиозного праздника, о котором здесь никто и не слыхивал.
На утро взбешенный Олаф прибежал к Старейшине держа в охапке обмершую маленькую дочку и коротко и ясно потребовал, чтобы негодяя немедленно выдворили за ворота.
Вот что он рассказал.
Они не соглашались, отвечая, что чтят лишь древних духов этой земли и среди ночи с женой услышали вопль из детской. Вбежав, узрели страшную картину: над забившимся в угол ребенком нависал жрец, в руках его была плетка и несколько красных полос уже украшали беззащитную жертву. Дочери кузнеца было всего пять лет, она даже не понимала что произошло. Ее младшие братья были прижаты к стене остальными ненормальными, но расправиться с ними не стоило кузнецу никакого труда – их тела были вялыми как у склизких червей.
С этого момента его жена больше не испытывала жалости к убогим и когда они всей деревней изгоняли Алого словно в прокаженного кидая камнями и объедками шипела вслед сдавленные проклятья.
С тех пор политика Церкви в отношении этой деревни была проста: никаких контактов.
Правда, брат Старейшины ядовито заметил, что если бы не Его Величество король, который не одобрял новую веру, Бродль как мятежное поселение смели бы с лица земли еще зимой. Что стоило угодить мимолетной прихоти жреца ради безопасности всех? Но его и слушать не стали, а полные праведного гнева и негодования взгляды были ответом.
Хотя кое-кого его слова все же заставили крепко задуматься.
О непокорных деревнях, которые были разорены до основания солдатами в красной броне о бесчинствах и издевательствах ходили слухи один страшнее другого.
Расчлененные ради забавы животные, насаженные на кол мужчины, пропавшие без вести женщины и дети. Ублюдки не щадили никого с извращенной жестокостью расправляясь с совершенно безоружными людьми. Где был король, который он должен защищать свой народ?.. Предавался безмятежному существованию в Софте Сверкающей самой роскошной из пяти существующих Столиц или развлекался на соколиной охоте в эвкалиптовых рощах Лакузы.
Каждый ребенок в Бродле знал, что при слове «алые» лучше сразу прятаться.
Люди, примирившиеся с проклятьем, жили только тем, что удавалось вырастить на своей земле, и никакая вера не могла быть крепче той, что заложили многовековые устои.
Но скорее всего Алые псы о них уже давно забыли. Кому нужна какая-то там занюханная деревушка, не видевшая ничего кроме своих северных ветров и коров с козами?
Но если этот незнакомец все-таки очередной посланец… Лица крестьян посуровели. Но что-то подсказывало, что пришелец к Церкви не имел никакого отношения. Не было в нем того гнилостного душка которым так и разило от Проповедников от которого сердца сжимаются, а кошки эти мудрые создания переменчивой Луны шипят и поднимают шерсть дыбом. Всадник был удивительно спокоен и походил на закутанную в черное глыбу льда. А вот опасен ли он еще предстояло решить.
Придя, наконец, для себя к какому-то решению, наемник пустил коня медленной рысью. Не останавливаясь, проехал всю центральную площадь, гордость Бродля и, обогнув длинную на несколько дворов кожевную мастерскую с торца, остановил животное вровень с коновязью.
Легко спрыгнув на землю ни на миг не потеряв концентрации чужак словно невзначай провел по мокрой спине беспокоящегося в незнакомой обстановке животного глаза которого дико вращались. Жеребец был почти загнан, но в выдержке не уступал своему хозяину.
Наблюдавшая толпа почти разочарованно вздохнула. Все ждали, что всадник преследовал более необычную цель… или же просто заблудился.
Самолично подбежавший хозяин гостиницы, раскланиваясь и заискивающе улыбаясь, вытянулся по струнке, искоса оглядывая гостя.
Здесь не было принято надоедать постояльцам, и толстяк ждал, когда странник заговорит первым. Иногда это было правильно, потому что изредка, но такое случалось, болтовня тавернщиков изголодавшихся по новым лицам заставляла пришлых неадекватно реагировать на проявления обычного гостеприимства. Проблем тут не хотел никто, и над главной деревенской улицей по-прежнему царило унылое молчание.
Набирал силу проклятый дождь, хотя – куда уже. Бесконечный поток воды казалось, смывал все краски, превращая деревню в одно жидкое месиво. Мимо прошелестело несколько листов, напомнив о безвозвратно ушедшем лете.
Почесав коня за ушами, наемник постоял, а потом без всякого предупреждения размеренной походкой направился к старику, который словно ожидая этого, стоял, опираясь на единственный атрибут своей власти – длинный витой посох.
Хоть и согнутый годами Старейшина был выше на добрую голову половины своих земляков, но и он доходил пришельцу только до подбородка.
Деревенские нехотя уступали дорогу, а потом смыкались за спиной как вода.
Несколько дюжих молодцев собрались было его задержать, но брошенный старцем взгляд заставил их споткнуться: у главы поселения было свое мнение на сложившуюся непростую ситуацию.
Сам Старейшина мрачно глядел, как к нему подходит воин, безошибочно вычленив из всех. Такая зоркость не слишком-то его радовала как впрочем, и тех, кто хоть на минуту отвлекался от глубокомысленных размышлений о надоях и цен на беличьи шкурки.
Нутром он ощутил, как напряглись незримые лучники на вышках. Кустистые брови сошлись на переносице, когда человек в капюшоне (а человек ли?..) остановился в нескольких шагах.
Наемник соблюдал кодекс, но молчал, давая каждому насладиться желанным зрелищем. Не спешил нарушать тишину и Старейшина, но его глаза сверкнули, когда он заметил внушительный меч на бедре мужчины.
«Интересное оружие», - пронеслось в его мыслях. – «Из какого он племени? Сомнений нет перед ним закаленный в боях и уверенный в своих силах лидер, но не слишком ли он нагл?»
Это было проявлением неуважения как гость наймнит или кем там он являлся, должен был заговорить первым, но Старейшина не первый день жил на свете и решил пойти навстречу неизвестному и от этого все еще опасному бродяге и сделать вид, что не заметил его вопиющего невежества. Затевать драку с тем, кому по силам поднять ТАКОЙ меч было бы глупо. Во всем Бродле сдвинул бы с места этот тесак разве что кузнец.
Он кстати стоял тут же, с видимым удовольствием отмечая, как рука наемника то и дело касается своей самой главной ценности, будто ища поддержки. Или это была просто многолетняя выработанная привычка. Аура крови так и витала над тихонько поющей сталью, и от нее мучительно сводило зубы. Меч-убийца. Сразу видать профессионала.
Олаф покрутил усы, что-то еле слышно пробурчав себе под нос. За жизнь он вдоволь насмотрелся на тех, кто лишь считает себя воином, а на деле таковым вовсе не является. Это ведь не зубочистка. Хорошему оружию нужен настоящий боец, который в первую очередь думает о верной стали, а не о выпивке и бабах. И поэтому он был одним из тех немногих, кто удовлетворенно хмыкнул, когда в голосе Старейшины не прозвучало и тени досады. Как и он, старик разбирался в людях.
- Кто ты, не показывающий своего лица. И что ищешь в свободной деревне Бродль. Хранило ли тебя небо в пути? – И его посох взлетел, описав дугу, и приземлился в каком-то сантиметре от затянутой в кожу ноги чужака.
Надо сказать очень стройной и длинной. Этого не скрыл даже его неряшливый плащ. Если бы далеко не женская ширина плеч и бугрящиеся под одеждой мышцы можно было бы решить что перед ним ряженая искательница приключений просто очень высокого роста.
На лбу Старейшины заблестели капельки, и сам он знал, что это пот. Его старое измученное сердце сжималось при мысли, что этот незнакомец может оказаться тем за кого он поначалу его принял. Подосланным убийцей, пришедшим по его Старейшины душу. Мудрец подозревал, что у Алых гиен на его деревню большущий зуб. Тот Проповедник был важной шишкой. И его брат в кои веки оказался прав, прав…
Все говорило об этом: и странные вопросы приезжих и тишина из Хэмра от его давнего друга, которому он отправил послание сразу после событий прошлой весны. В его прозорливой душе снежным комом росли самые печальные предчувствия.
Но незваный гость медлил и, хотя рука с чересчур длинными пальцами все еще покоилась на крестовине, выхватывать оружие прямо сейчас он явно не собирался.
Люди вокруг нервничали, но ждали, что произойдет дальше.
Старик устало вздохнул. Он боялся совершить ошибку ведь каждый его жест лучники в меткости, не уступавшие эльфам, могли принять за сигнал к атаке. В отличие от своего Старейшины они видели в неподвижном наемнике лишь очередную цель развлечение от своей извечной скуки. Слишком спокойный размеренный быт откладывает свой губительный отпечаток. Они как дети… Но чужак тоже хорош. Умеет привлечь к себе внимание.
Он поискал глазами брата.
Того нигде не было видно, но Старейшина знал своего младшего родича как никто и догадывался, что этот спектакль не остался без внимания.
Его брат был очень умным человеком, но то, как он изменился, приехав из Хэмра пару лет назад, удручало еще не растерявшего иллюзии насчет родственных уз Старейшину. Жесткий хладнокровный человек… Он построил себе новый дом и поселился на отшибе, словно чураясь всех. Его нельзя было бы даже узнать, если бы не фамильная черта - голубые глаза, доставшиеся от общего предка. Да и семья Старейшины когда-то была здесь всего лишь чужаками, улыбка тронула губы старика. Но было это очень, очень давно.
Понимая, что сейчас его судьба находится только в руках милостивых духов, всматривался он в складки капюшона надежно прятавшие лицо выходца из внешнего мира и чувствовал не менее пристальный взгляд в ответ.
Не будь этот мужчина совершенно один в обязанности Старейшины входило бы лишь дать добро на то, чтобы деревня открыла ворота для приезжих и приняла собак если таковые были. Сопровождающих меняли на свежих, и незнакомец сам поставил себя в двусмысленное положение, заявившись без гончих единственного гаранта веры в свою непричастность к Секте.
Лишь Старейшина и несколько избранных в деревне, включая его брата, знали, что ни одна гончая не подпустит в себе служителя Алого демона. Странствовать в одиночку по этим опасным землям не стал бы никто.
На городского меченосец тоже не походил. Послабее там публика будет помельче.
Рука, державшая посох вспотела.
Но он сам совершил ошибку, подпустив к себе убийцу, и будь его брат, другим… ему не страшно было бы умирать. Старец боялся не за себя. Он запрещал себе думать, что будет с его деревней, лишись она своего Ведущего. Легкая добыча для Церкви осиротевшая и уязвимая. Нежить пожрет здесь все живое – одного за другим.
Даниэль услышала шорох и увидела любопытную мордашку в окне. Маленькие ручки уперлись в преграду, и малыш прижался к стеклу лицом, пытаясь рассмотреть страшного чужака. Дернулась занавеска, и его загородила фигура.
Что-то было не так. Почему Старейшина с наемником так долго молчат? Девушка не понимала.
Оставшиеся не у дел мужики на всякий случай придвинулись ближе и, хотя оба были раза в два шире наемника, все видели, как они его боятся: губы дюжих молодцев прыгали как вареники, а в глазах лисятами бился страх. Никому не хотелось принять на себя первый удар.
Внезапно мужчина грациозно поклонился, да так что его спина если и прогнулась то совсем чуть-чуть. Но для глаза это выглядело так, словно пришлый склонился перед Старейшиной в глубоком церемониальном поклоне.
Тот несколько секунд выглядел удивленным, но быстро вернул своему лицу невозмутимость, и отрывисто кивнув.
Голос наемника оказался гортанным и слегка грассирующим, в нем слышался непривычный уху выговор и шорох падающей с кручи гальки. Некоторые слова он произносил слишком медленно, другие - быстро. Его всеобщий был самым чудным, что главе Бродля приходилось слыхать.
Затылок у Даниэль закололо от звуков этого голоса, и по спине прошла целая колония мурашек. Она встряхнулась, скидывая наваждение.
- Я не желаю зла ни тебе, славный Старейшина, ни твоему дому, ни кому бы то ни было в этой деревне. Я всего лишь странник и много дней на моем пути не встречалось человеческого жилья. Я пришел со стороны Пустоши как вы ее называете, - народ ошеломленно замолк. - Мои глаза устали от созерцания безрадостных пейзажей, - и его губы тронула легкая улыбка. – Надеюсь здесь я смогу найти как минимум постель и горячий обед.
Только сейчас Даниэль заметила, что губы у чужака тонкие как лезвие. Совершенно не пухлые, а как раз в меру. От своих мыслей она покраснела. Чего это она? Мужчин что ли не видела? Наемник производил на нее странное почти гипнотическое впечатление, и осторожно выглядывая из-за полнотелой крестьянки, она мечтала только об одном: чтобы никто не заметил ее далеко непраздного интереса.
- Правду говорят, что ваши места неприветливые к чужакам, а здешние рассветы просто замораживают кровь, - и гостя их деревни действительно ощутимо передернуло. – Я чуть не примерз к своему коню пока добирался. Не хотел бы повторить тот же путь и другим не пожелаю.
Некоторые хмыкнули соглашаясь. Все, правда. Север это вам не хухры-мухры выживают здесь только сильнейшие.
Струи звонко стучали по чешуйкам крыш, закручиваясь в водостоках. На собачью будку, куда Даниэль был открыт обзор рядом с вяло лакающей мутную жижу дворнягой села жирная ворона и противно каркнула.
«Что я здесь делаю», - внезапно пришла к ней единственная здравая за весь день мысль. – «Наверное, то же что и все…»
И хоть бы под крышу стала, так нет, мокнет тут как дубовая колода. Возле ее ног постепенно скапливалось целое маленькое море.
- Прости уважаемый никак не привыкну к этой чертовой погоде. Ваше королевство встретило меня точно сварливая женщина. Но не верится что сердца здешних людей такие же холодные, - и всем показалось, что глаза из-под капюшона насмешливо обвели запруженную народом улицу.
Кто-то недоверчиво хмыкнул, но бродлевцы заметно расслабились.
Только Старейшина вдруг весь натянулся как струна и кинул в сторону смятенный взгляд. Не замечая его странного поведения, наемник продолжал:
- Я просто ищу ночлег, еду и немного выпивки, чтобы промочить внутренности после долгого пути, - мужчины одобрительно гукнули. Пришелец говорил правильные вещи. – И я готов заплатить, - в его руке звякнул тугой кошель, мастерски извлеченный из нагрудного кармана. Никто не успел заметить этого движения. - На эту или еще несколько следующих ночей, - он небрежно передернул плечами и выжидающе посмотрел на Старейшину.
Тот, казалось, задумался. Но вдруг лицо главы деревни смертельно побледнело, и он отшатнулся, отчего-то хватаясь за грудь.
Дан на миг показалась, что она бредит.
В воздухе, словно изниоткуда образовался ураганчик из сухих листьев. Зеленое на грязно-серо-коричневом с золотыми прожилками вкраплений… Девушка сочла это сочетание очень красивым… и неуловимо знакомым.
Надрывное стенание, от которого вставали дыбом волосы, пронеслось над поселком. Так могли выть только гончие.
Баба перед ней ойкнула и обмякла, чуть ее не задавив. Она отвлеклась, придерживая ее и передавая на руки менее впечатлительным товаркам и когда снова посмотрела по тоннелю созданном самыми настоящими опавшими листьями быстро приближалась долговязая фигура в зеленом.
Хлюп – и портал закрылся, а Ловчий спрыгнул в грязь.
Высокие сапоги с отворотами доходили ему почти до колен. Красивая зеленая куртка с высоким воротником-стойкой была украшена меховой оторочкой. На плече у Ловчего висел неизменный шестизарядный арбалет, а вот его рука, в которой сейчас было зажато странное зазубренное копье, была направлена точно чужаку в горло.
Встретившись с ним взглядом, девушка охнула: глаза Ловчего яростно светились призрачным белым светом.
Не было видно ни зрачков, ни белка только это дикое льющееся из прорезей маски свечение. Она не запомнила, какого цвета были его глаза, когда они встретились в стане для гончих, но точно не такими. Карие или может быть зеленые вполне человеческие...
Сейчас же эти дыры в иную реальность метали молнии и принадлежали скорее духу, нежели человеку. Ловчий сам был похож на гончую и устрашал ничуть не меньше.
Вьющиеся волосы обрамляли бледное лицо в маске как ореол. Они были каштаново-рыжими как пожелтевшие листья.
Старейшина весь бледный с красными пятнами на лице казалось, сейчас упадет в обморок, но Ловчий лишь надавил сильнее проколов кожу чужака и отодвинул тяжело дышащего человека в сторону.
По подбородку незнакомца в костюме наемника потекла кровь, которую пришелец и не подумал вытирать. Он казалось, ждал чего-то подобного.
Все подумали, что сейчас воин вытащит свой меч, но нет. Мужчина лишь спокойно разглядывал своего оппонента. Губы медленно растянулись в недоброй усмешке, обнажив ровные зубы со слегка выдающимися клыками.
- Ты здесь лишний, - слова Ловчего хлопком разорвали тишину. – Разворачивай коня, откуда пришел, - непривычное оружие ни двинулось от шеи, ни на миллиметр.
- Послушайте, я не понимаю… - начал, было, робко Старейшина, но Ловчий прервал его раздраженным дерганьем щеки.
- Ты не знаешь, кто перед тобой, - бросил он и снова перевел взгляд на скрытого капюшоном чужака. – Я почувствовал твое приближение с самого Древа. Ты надеялся скрыться от меня, ат`шша? – Незнакомое шипящее слово словно стегнуло того по лицу. – Как ты вообще осмелился сюда прийти? Или Закон для тебя больше ничего не значит?! – Внезапно он осекся, и светящиеся глаза сузились, с новым выражением разглядывая врага. - Уходи или ты труп, - повторил он, но как показалось Даниэль с некоторой запинкой.
- Ты в этом уверен?
Никто не видел, как и когда это произошло. Но внезапно наемник возник у него сзади.
Его рука ребром ладони дотронулась до основания шеи повелителя гончих. Безобидный жест, но отчего-то сирота не сомневалась, что даже безоружный он способен сделать гораздо больше, чем Ловчий со своим копьем и арбалетом вместе взятый.
Видя, что расстановка сил снова изменилась, испуганные селяне засуетились, отходя от противников на безопасное расстояние.
Ловчий тоже проникся, потому что его губы сложившиеся в черту и побелели. Копье захрустело под сжатыми в стальном захвате пальцами.
Почему-то Даниэль стало его, жаль. Ловчий был неплохим парнем, заботился об их деревне. С тех пор как он только появился в Бродле, она не раз видела его издали.
Приметный зеленый костюм и маска делали его узнаваемым везде. Наверное, в свой срок, когда ему придет на замену новый люди не поймут и разницы… все кроме нее.
Она смутно припоминала того прежнего старого Ловчего он был ниже этого и гораздо толще в кости хотя тогда маленькой чужачке все взрослые казались одинаковыми.
Как-то полукровка как бы, между прочим, спросила одну из служанок, которые были вхожи в дом Старейшины, зачем тот постоянно приходит к их почтенному господину. Та поморщилась, но все же ответила.
Он докладывал Старейшине о том, что удалось разведать при помощи гончих. Собаки повсюду были его глазами и ушами, все что видели и слышали они, в точности передавалось ему по магической связи. О приближении ли тварей, циклонов опасных для урожая (создания магии хорошо чувствовали перемену погоды, потому что в них тоже жила частица стихии воздуха) - все становилось известно Ловчему. О новых торговых обозах полезных для деревни. Обо всем этом и были их разговоры, которые краем уха подслушала она.
Так Ловчий поступал в каждой вверенной ему деревне, и застать его на одном месте было делом непростым. Везде он был нарасхват.
- Я доложу Сообществу, - прошипел он. – Где бы ты ни был, тебя найдут. Само твое существование противно Древу. Ты пожалеешь, что Пустошь оказались столь милосердна, - обычно хладнокровный теперь хозяин гончих говорил с плохо скрываемой ненавистью.
- Смотри как бы сам не пожалел щепка древесная, - сплюнул чужак.
И приблизив лицо, прошептал:
– Ты ничего не знаешь о Пустоши. Она не то чем кажется. А обо мне тем более. Я не спрашиваю куда прихожу и зачем. И не тебе марионетке, - Ловчий дернулся, - судить об этом. Я еще не договорил с уважаемым Старейшиной, - легкий кивок в его сторону. – Не вежливо было прерывать чужой разговор. На этом предлагаю закончить это представление. Ты пугаешь людей.
- На рассвете, ат`шша, - процедил Ловчий. - Будем биться. Если ты победишь, можешь оставаться в деревне, сколько заблагорассудиться, а если победа будет за мной… Ты уйдешь. Я вообще не понимаю что тебе…
- Если тебя завалю, - оборвал его тот, - твои хозяева оставят меня в покое. Никаких неожиданных встреч, никаких подосланных шавок, никакой магии. Ты меня слышал мой зеленый друг?
- Я тебе не друг.
- Как скажешь. Помни, ты сам предложил, - и он похлопал его по спине, чем вызвал гримасу.
- Ты слишком самоуверен, - глаза Ловчего сверкнули. – Я не в компетенции решать за всех. Но Древо свидетель, - свет в прорезях маски потух, и девушка увидела спокойные карие глаза, - я не буду чинить тебе препятствий.
- Вот и ладненько, - хлопнув себя по бедрам, чужак расстегнул ворот и, поворачиваясь, откинул капюшон.
И если Даниэль думала, что потрясения на сегодняшний день закончились, то глубоко ошибалась.

***

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...