Ушло 3 дня, но я его написала)) Очень много с нуля - да почти все!
Скоро события потекут и "настоящем времени":=) Чуток потерпите.
_____________________

О том чтобы продолжать практику траволечения не было и речи.
У нее отсутствовала лицензия, а десятилетнему ребенку никто всерьез не доверил бы своей жизни.
Она не раз представляла как выглядела бы со стороны ее попытка лечить: предложение пойти поиграть в куклы и не мешать взрослым было бы самым мягким из того что она могла услышать.
Обычно молодые ученицы до шестнадцати лет ходили под протекцией своей Старшей – так рассказывала мама, было и у нее.
Ей с наставницей повезло не шибко – старая клюшка попалась на редкость въедливой и принимала бесчисленные попытки сбить ее с избранного пути, кидая без малейшей поддержки (а ведь это была ее прямая обязанность) в самые тяжелые случаи.
Иногда странствуя вдвоем в промежутках между занятиями в Роще, им приходилось бывать в деревнях, где только недавно прошли ужаснейшие моровые поверья.
На улицах в буквальном смысле лежали тела – вид гор трупов и бесцельно слоняющихся из угла в угол людей ожидающих смерти всегда стоял потом перед ее глазами.

В конце концов, Делаверра выдохлась и самолично благословила юное дарование на великие дела: раз она не усомнилась в себе даже после их порядком опасных приключений, в которых иногда приходилось улепетывать от стай нежити, в которую обратилось население хутора, где они так неосторожно приняли решение остаться на ночь, значит быть ей травницей. Той кто спасает чужие жизни, даже если это значит отдать взамен свою.
Даже признай Даниэль гением сама Роща этот обычай остался бы неизменным.
Лицензия давала право не только работать, но еще и говорила чужому человеку, что девушка перед ним - достаточно квалифицированна, чтобы носить гордое имя травознатицы.
Без Тиунги которая и была ее Старшей и могла бы подтвердить это и разрешения от короля – за ним они должны были поехать в Хэмр ведь только там были кристаллы Правды, на которых каждая травница произносила Клятву Подчинения своему сюзерену – эта дорога для Дан теперь навсегда была закрыта.
У соседей были свои дети, и благо, что пока собак не спускали – после случившегося по деревне как пожар разнеслось множество толков один раздутей другого.
Дело дошло до волнений, и толпа осадила дом Старейшины, требуя ответа, но тот быстро прекратил панику: никому ничего не грозит.
По его словам выходило, что перед отбытием следователь отчитался перед ним заявив, что предположительный убийца травницы вар Чуги и ее мужа урожденного аира Аскбетта уже далеко и вряд ли вернется, если имеет голову на плечах: вокруг поселения он расставил достаточно маячков, которые бы перебросили мага даже из ванны в собственном доме, не говоря уж о бывших на чеку Синих Крабах.
А ведь в их состав входят отборнейшие воины королевства.
Даже другие расы стали считаться с Даркхеймом с тех пор как Гарадия победил на столетних играх Вэриэля знатного эльфийского вельможу и бывшего троекратного чемпиона.
О, о Гарадии знали все – его подвиг вызвал целую приливную волну. Музыканты сочиняли баллады, в которых прославившийся Синий Краб вновь и вновь надирал надменному эльфяшке зад да еще основательно повалял того в пыли, а мальчишки играли в него одевая шлем из ведра и длинную тряпку: тем кому выпадала роль унижающегося Вариэля доставались тумаки и насмешки.
Простодушная попытка чародея пошутить возымела своей действие - женщины наверняка представили в этот миг обнаженного и мокрого следователя его горящие страстью стальные очи и белые волосы и в толпе послышался осторожный слегка облегченный смех.
Молодой маг на всех произвел неизгладимое впечатление, птиц такого полета тут еще не бывало, и еще лет десять каждая будет вздыхать по сильному развороту плеч и по-военному уверенной походке чародея.
Обстановка в поселениях не нравилась королю и целый полк отборнейшей стражи был готов незамедлительно перенестись туда куда указал бы самый могущественный из всех известных в королевстве амулетов: Глаз Рейши.
То, что это все-таки была какая-то невероятно сильная тварь, решили на срочно созванной коллегии чародеи в Столице Хэмр.
Столь старый накопивший огромное количество сил ценой бесчисленных поглощенных жизней Темный был невероятно опасен. И какого бы он не был вида, его действия отличались точностью и завидной целеустремленностью.
Годэнн, Ашка, Окротис – многие другие поселения одновременно подверглись той роковой ночью нападениям, где жертвами стали травницы и их ученики, если они были.
Им повезло гораздо меньше, чем Даниэль, которой на тот момент просто не было дома.
С теми, кто мешался на пути, неведомое существо тоже не церемонилось - смерть ее приемного отца тому первейшее доказательство.
Что-то вырезало этот и без того немногочисленный слой населения и аналитики вынесли предположение пока только предположение что возможно такие действия имеют под собой глубинную цель нанести вред всему Темному Королевству.
Тварь вполне могли и выращивать, а потом выпустить на территории страны как волка в овечьей отаре – жри-убивай сколько угодно. А когда ее таки сомнут от королевства останутся рожки да ножки. Бери хоть тепленьким.
Как это не прискорбно без травниц многие умрут, и не смогут оправиться даже от еще недавно казавшихся незначительными травм.
В поселения решено было срочно делегировать магов различных специальностей: люди не справятся без магической поддержки, и может начаться хаос.
Как правило, уничтожив цель, тварь покидала место преступления и лишь кровавый след, тянущийся за ней через весь Даркхейм, доказывал, что следствию ничего не померещилось.
Живи Дани в Столице, ее б определили в работный дом, а тут пришлось перебиваться тем, что есть.
На найденные в доме деньги она купила еды и теплые вещи – собственные уже сильно поизносились.
Еще недавно они хотели всей семьей приобрести их на осенней ярмарке в Риссе - небольшом хуторке в дне пути. Цены там не так кусались, да и выбор имелся приличный.
Выезд за пределы Бродля обычно приравнивался ею к празднику хоть и короткому. Наверное, родители улавливали ее настроение и молча, предоставляли дочери свободу действий.
Повозка весело подпрыгивала на кочках, а девочка во все глаза глядела на новых людей казавшихся не в пример счастливей и радостней ее соседей и буквально пожирала взглядом наряды бесшабашных слегка подкрашенных хуторянок.
Иногда им кто-то махал рукой – в Риссе Тиунгу так же знали. Многим она помогла встать на ноги и иной раз из-за жарких выражений благодарности травница попадала в неловкие ситуации.
Особенно если это были молодые мужчины. Все же ее мама была видной женщиной даже в своем нирше, который скрывал ее чудесные золотые волосы.
Отличительная черта замужних женщин он представлял собой головной убор, из плотной валяной шерсти напоминавший шапку с длинными широкими ушами, свисающими на грудь и костяным украшенным обережной резьбой налобником.
Вдовы могли не носить нирш, но некоторые их одевали и после, многолетняя привычка брала свое, тем более что в нем было очень тепло особенно зимой.
Но увидев как здоровенный дровосек насупливает брови те, кто только изгалялся в красноречии начинали как-то сразу же заикаться и медленно теряли цвет лица.
А еще маленькую чужачку поражало что первому, попавшемуся как безусому пареньку, так и почтенному отцу семейства с солидным брюшком женщины из Риссы дарили венки, сооруженные ими из листьев, трав и веток. А потом под ржание своих мужей звонко расцеловывали в обе щеки ошарашенных и ничего не понимающих гостей.
Их спутницы обычно злобно толкали тех локтем и разражались руганью, но хохочущая змея уже скрывалась в толпе – пойди, догони.
В Бродле хуторянок всех как одну считали падшими женщинами. Только потому, что они променяли защиту Стены на свой хлипкий тын и расплачивались за эту сомнительную безопасность своими телами.
Некоторые даже заговорить с ними считали ниже своего достоинства, а ведь на хуторе все были так добры и радушны, словно никому здесь не грозила опасность быть съеденным тварями и они очутились в каком-то другом отличном от привычного месте.
Где было место пляшущим по звуки флейты и гитары девушкам в венках и широких цветастых юбках, а мужчины могли играть с чужими детьми так словно это были их собственные.
Все в Риссе было общее – это было заметно невооруженным глазом.
Среди населения хуторов были практически одни охотники и воины, изредка попадались природные колдуны способные кинуть пару-тройку поисковых заклятий или защитный контур по периметру частокола: тварей они сообща выбивали целыми гнездами, чтобы не допустить расселения на «своей» территории.
Конечно, обычай хуторянок жить сразу с двумя, а то и тремя мужчинами шокировал и заставлял заливаться жгучим румянцем.
Встречались и обычные пары сочетавшиеся узами законного брака, но жизнь на хуторе была тяжелой, а смертность - большой. Завтра твоего мужа уже может схарчить какая-нибудь нежить и что тогда? Век куковать бобылкой?
А так в запасе всегда есть несколько крепких особей на выбор: в отличие от остальных человечек хуторянки были неразборчивы и жили даже с горными орками, которые от равнинных отличались дополнительной парочкой выдающихся вперед клыков и нравом поднятого с лежки хряка и варутами – нечто средним между человеком и птицей.
Свободно мигрирующие по континенту не признающие никаких законов и рамок они не переставали бахвалиться, что бывали даже на Запретном материке, но этой болтовне никто особо не верил.
Запретный материк уже тысячу лет как не доступен для смертных – Оставленный постарался.
Варуты имели худощавое телосложение, но большие птичьи крылья и костистые покрытые мелкими перьями лица.
О рождении похожих полукровок никто не слышал, как не видели и их женщин: все варуты были исключительно мужчины.
Так же сирота заплатила ежегодный налог и горестно поняла, что полностью осталась без средств к существованию.
Все что мать скопила за эти годы, откладывала по монетке во всем себе, отказывая - все ушло.
А ведь это могла бы быть – нет, точно стала бы, не отправься все на зуб к Отступнику – ее будущая лицензия ее пропуск в мир настоящих травниц.
Даже имея багаж полученных таким трудом знаний, девочка теперь оставалась не удел и чувствовала себя обманутой.
Но ничего нельзя было вернуть назад – нет такой магии, чтобы воскресить мертвых.
Это было их первое знакомство.
Обычно раньше, когда сборщик приходил, Дан старалась не попадаться ему на глаза, так как не любила чужих.
Усатый дядька с квадратной болванкой на поясе, на которой встал на дыбы золотистый королевский грифон скептически осмотрел с ног до головы свою новую «соседку» и неразборчиво что-то проворчал себе под нос.
Вид у сиротки и правда был не очень: осунувшаяся с темными кругами под глазами безотцовщина подслеповато щурилась, выглянув из дома на его настойчивый стук.
После смерти приемных родителей прошло всего два месяца, и на дворе теперь ярилась белая вьюга. Крупинки льда больно резанули кожу.
Стуча зубами, она назвала свое полное имя, и оно было занесено в объемную книжицу в кожаном переплете.
Теперь ей предстояло выполнять свой долг перед поселением самостоятельно и платить налоги, а каким образом молодая вар Чуги заработает эти поистине огромные деньги, сборщика не интересовало.
А еще ей не понравился его взгляд: даже сейчас усохшая от тоски она была по-прежнему юна и свежа, в глубине зрачков теплилось что-то, от чего в груди полукровки родилось отвращение.
Быстро захлопнув дверь и задвинув засов, девочка прижалась к ней спиной и поняла, что все гораздо хуже, чем можно было себе представить.
Она это поняла, когда вновь пожелтели и опали первые листья, а рощи усыпало рыжими огоньками боровиков и подосиновиков.
Довольная она возвращалась с доверху наполненной корзиной, насвистывая услышанный где-то прилипчивый мотивчик.
Вокруг сновала, летала и радовалась еще припекающему солнышку всякая живность и горе постепенно если не оставляло то уходило на второй план.
Теперь она служила в доме одной многодетной семьи и была на подхвате: подать-принести, состряпать.
Платили мало, но, по крайней мере, кормили и позволяли перекемарить часок-другой в сарае рядом с флегматично жующей жвачку козой. С ней они быстро поладили и рогатая даже великодушно подвигалась, давая девочке место на душистом хрустком сене.
Она не ждала его так рано и заметила сборщика налогов, только когда едва не столкнулась с ним нос к носу: юркие руки поддержали ее, и на миг Даниэль почудилось, что легонько огладили по спине.
Девочку передернуло от омерзения и, высвободившись, не подымая глаз, она прошла в дом, чтобы оставить грибы.
Деньги уже дожидались своего часа в укромном месте за шкафом – небольшая стопочка блестящих квадратных монеток, которые дались ей бессонными ночами и постоянным страхом, что она не успеет их собрать до положенного срока. Тогда дом отберут, а она… В голове становилось очень пусто от таких мыслей.
Не имея крова над головой, ей оставалось только покинуть поселение. Но без денег даже место в захудалом обозе не купишь.
Мужчина – теперь после почти года жизни в качестве служанки она видела, что он довольно молод, а вся одежда подобрана так, чтобы показывать свое высокое положение.
Новая куртка песочного цвета, добротные штаны с кожаными заплатами на коленах, сапоги и скрученный на шее клетчатый платок: ветер был уже сильный, и скоро она знала, сорвет все роскошное богатство, оставив дрожащие черные скелеты.
В свою очередь он разглядывал ее.
За год не только в душе молодой травницы произошли перемены. Они произошли и во внешности.
Она все еще была ребенком, но от прежнего детского личика не осталось и следа.
Взрослый взгляд необычных глаз неопределенного не то серого, не то голубого цвета, так что казалось, что в них плавают подтаявшие льдинки. Черные как сажа волосы, на жидком весеннем солнце отливали здоровым блеском. Смуглая кожа и стройная подтянувшаяся фигурка. Она немного отъелась и стала гораздо сильнее: догнать чужачку теперь смог бы не каждый мальчишка, а пальцы легко выминали как сухие кукурузные початки, так и фасоль из старых скукожившихся стручков.
Губы сироты были плотно сжаты, но на лице было написано нечто вроде легкого удивления и вежливого любопытства: мол, зачем пришли господин сборщик?
Мужчина хмыкнул и демонстративно потряс кубышкой:
- Пора платить золотце, - последнее слово вытекло из его уст как патока и осело на Даниэль липким налетом, от которого хотелось поскорей вымыться. – Хотя… - тут его глаза сузились. – Не думаю, что у тебя есть деньги. Или я не прав? – Он по-птичьи склонил голову на бок.
- Не правы, господин, - ее тонкий срывающийся голос выдавал волнение, но блеснувшие было в руках монеты, быстро исчезли в складках юбки: такой как он, мог выхватить их и сказать, что ничего и не было. Ей нужна была официальная пометка, что налог уплачен. – Полная сумма.
- Прекрасно, - но по кислому выражению становилось ясно, что ничего не «прекрасно». Сборщик явно надеялся на другой ответ. – А может… - Неуловимым движением мужчина очутился рядом и схватил девочку за руку. Пальцы сомкнулись на тонкой кисти как клещи. – Уладим все и так? – Облизнув губы, крестьянин приблизил свое моложавое, но уже отмеченное печатью какого-то порока лицо к ней вплотную, так что она почувствовала на себе его жаркое дыхание. – Пройдем в дом красавица. Авось договоримся.
После сирота понимала, что в тот момент совершила ошибку, но ничего не смогла с собой поделать.
Ее бил гнев и чуть ли впервые в жизни Даниэль сделала то, чего ей давно хотелось.
Ее кулак со всей силы впечатался в живот совратителя, а нога сделала хитрую подсечку: отец показывал ей некоторые приемы, которые знают только аристократы, им эту науку преподают с детства, растя воинами.
Миг – и не ожидавший подобного сборщик налогов кулем повалился на землю.
Сдавленно охнув, согнулся пополам и выпучил глаза как выброшенная на берег рыба. Вокруг рта неумолимо расползалась бледность, и девочка мстительно подумала, что ему наверняка сейчас очень больно.
Удар сам по себе был незамысловатым, но его необходимо было провести правильно, ошибешься, и получится детский лепет.
Свалить, по словам Дарега им можно было даже крупного человека, главное бить точно в определенные точки на теле. У всех – или почти у всех не считая нелюдей – они одинаковые.
С инородцами рисковать не стоило, а то вместо мякоти можно было наткнуться на костяной панцирь и сломать себе руку.
Неверяще смотря на полукровку которая вдруг оказалась как будто выше ростом мужчина судорожно глотал воздух, а когда вернул себе способность говорить из уст его выстрелила площадная брань.
Казалось, он сейчас лопнет, так покраснело его лицо.
Теперь в нем ничего нельзя было найти от недавно желавшего, казаться франтоватым хлыща.
Слюна текла по подбородку, а ногти в зверином исступлении загребали грязь.
- Да ты… ты… Ты поплатишься за это дрянь! Я тебя уничтожу! Я пойду к самому Старейшине и тебя выкинут отсюда как грязную туллэ…
- Старейшине? – Приподняла бровь девочка и ее глаза вдруг наполнились смехом. – Да, пожалуйста. Заодно расскажете в присутствии амулета Истины, ЧТО именно хотели мне только что тут предложить. А я так уж и быть получу, как вы изволили выразиться по заслугам, - и чужачка отвесила шутливый полупоклон.
По мере того как она говорила сборщик налогов терял свою запальчивость и становился все более и более задумчивым.
При слове «амулет Истины» его зубы издали громкий скрип.
Всякий в поселении знал о редкой игрушке пожилого Старейшины. Многие преступления были выведены на чистую воду благодаря этому амулету.
Неизвестно откуда он взялся у него, но связываться с такими вещами было себе бы дороже: из-за какой-то малолетней твари он мог распрощаться с хлебосольным местом.
Наконец он поднялся, и все еще держась за живот, протянул дрогнувшую ладонь:
- Давай сюда свои деньги, - голос прозвучал глухо и без намека на флиртующие интонации.
Проходившие мимо соседки с любопытством смотрели на них и мужчина, потемнев лицом быстро чирканул что-то в книжке.
Со стуком драгоценные фьерры ссыпались в кубышку к другим податям. И сирота не удержала вздоха.
У нее остался всего-то один серебряный олл и горсть мелочевки. Хватит на неделю – от силы две на хлебе и воде.
Не оборачиваясь и так и не сказав больше ни слова, мужчина пошел прочь и вот, казалось бы, должно прийти облегчение, но Дан его не чувствовала.
Впервые после трагической гибели родителей она ощутила ту же легкую дрожь присутствие зла, которое некогда забило каждый сантиметр ее дома от погреба до дымохода.
Прошла не одна неделя беспрестанного возжигания священных трав, чтобы облако невидимого глазу смрада всколыхнулось и нехотя поползло восвояси.
Тот, кто это сделал, был, по меньшей мере, близок к Темным и этот факт не добавил девочке радости.
Ее родители кому-то или чему-то сильно перешли дорогу, и это что-то было сильным и злобным.
Сборщик налогов унес с собой похожий запах, и теперь она нигде не могла чувствовать себя в безопасности.
ЭТОТ был не из тех, кто прощает такое и обязательно попытается расквитаться.
Следующие несколько дней прошли за обычными хлопотами: хозяйка была ею довольна, и как-то отозвав в уголок, с улыбкой отсчитала целый олл.
Ее подруга как-то забежала к ней в гости и похвалила чистоту и порядок, царивший во всех комнатах. А ведь раньше тут был сущий бедлам: имея пятерых детей-погодок, женщина не успевала делать элементарных вещей, и теперь отсутствие разбросанных игрушек и немытых тарелок бросалось в глаза.
Все произошло, когда она отправилось за припасами в соседнюю лавку.
Ее запасы непростительно истощились, а на леднике давно уже не было даже самого завалящего кусочка прошлогоднего прогорклого сала: есть же, пустую вареную крупу было тошно.
Пропустив целую толпу ребятни – они с улюлюканьями настигали кошку побренькивающую привязанными к хвосту жестянками – Даниэль зацепилась взглядом за старую понурую кобылу, с натугой тянувшую телегу с чинно восседающей немолодой женщиной с усталым лицом. Возможно, чья-то бабушка или мать приехавшая погостить.
Резко затормозив, потрясла головой: в глазах начало двоиться и, успев заметить изумленный взгляд старушки, полетела в черноту.
Очнулась сирота… в кустах возле глухой стены какого-то дома.
Носа коснулся застарелый душок мочи и экскрементов: видимо этот закоулок использовался всеми как нужник. Ужас!
Вскочив, она осмотрела себя: нет вроде все чисто.
Ноги и руки саднило – их покрывали свежие царапины некоторые, из которых оказались довольно глубокими. Подол зацепился и задрался до неприличия высоко.
Быстро одернувшись, сирота пощупала деньги – ничего ли не пропало.
Наверное, она продиралась сюда в страшной спешке, потому что плачевный вид кустов говорил сам за себя: несчастные, выжившие во всех жизненных перипетиях ветки, выглядели так, словно мимо прошло стадо голодных коров.
В голове стоял туман, но девочка вдруг отчетливо поняла, что находится здесь не случайно.
Появившаяся следом мысль была подобна вспышке: все происходившее с ней сейчас напоминало ту ночь, когда во дворе своего дома она нашла зайчонка, точнее как оказалось после уже молодого зайца. То же ощущение правильности происходящего, но, тем не менее, немного иначе.
Тогда она действовала по зову сердца. Ей необходимо было излить на кого-то скопившуюся печаль и одиночество, и подранная зверушка оказалась как нельзя кстати.
Вскоре заяц ушел сам – выскользнул в приоткрытую дверь и ее долг как травницы перед ним был полностью выполнен.
Сейчас же шепоток, поселившийся в голове, уверенно твердил: выжди и не выходи из своего укрытия еще немного. Будто ею управляли какие-то неведомые силы.
И они хотели… нет, приказывали стоять на месте тогда как душа рвалась прочь из злачного места по виду где-то в нижнем Бродле.
Текли минуты.
Тело стало чесаться, будто она все-таки вымаралась в неприглядное содержимое переулка. Воспоминания не приходили.
Заскучав, сирота снова начала разглядывать кусты, на которых уже набрякли почки и показались края клейких резных листочков.
Вскоре ожидание непонятно чего стало невыносимым и, прислушавшись к себе, чужачка осторожно выбралась наружу.
По пути встретившиеся люди сплошь бедняки в грязных перехватывающих лоб повязках равнодушно мазнули по пигалице в одежде служанки взглядами, и она пробкой вылетела на каменную мостовую.
Впереди на всю ширь медленной вереницей двигался обоз: страшно ругались погонщики, волновался народ, каждому хотелось поскорей ощутить под ногами безопасную твердь.
Сложенные друг на друга и перевязанные тугими веревками тюки с пожитками напоминали горы.
Но вооруженная до зубов толпа солдат среди коих мелькнула и одиночная белая ряса сказали, что попавшим под обход обозниками еще предстоят долгие часы досмотра, прежде чем они смогут сказать что прибыли.
Найдя нежить, обоз могли и завернуть: мало ли кого она уже успела заразить. Такие случаи бывали, и никто не собирался рисковать.
Мышкой, пробираясь среди людей по пути случайно перевернув чью-то корзину с еще влажным бельем в спину чуть не угодила брошенная увесистая щетка завизжавшей девахи Даниэль уверенно двигалась к своей цели: лестнице начинавшейся от лотка с живыми щенками, расползающимися из берестяного короба в руках сутулого деда с дурацким начесом из редеющих седых волос.
Слепыши были еще слишком глупыми чтобы реагировать на окрики; дед же перегораживал собой пол и без того тесной улицы и злящегося и покрывающего глупышей проклятьями старика старались обходить стороной.
Человек бандитской наружности у входа в кабак, к которому уже подтягивался различный подозрительный народец остро зыркнул на девочку, но ей было не до него: в голове стучала кровь и она быстро-быстро думала.
Мысли так и неслись вперед испуганными птицами.
Патруль начал проверку, но часть солдат топала сюда – чужачка слышала звон их коротких изогнутых сабель.
Она кажется подозрительной – это даже не обсуждается. Какая-то полукровка да еще сирота. Кто, откуда - не понять.
Попадись она им ее могут запросто загрести в нижник как очередную попрошайку, и плакал ее дом и какая-никакая, а свобода.
Ей еще много лет никто не даст покинуть поселение, а потом судьба может вильнуть не в ту сторону: те девушки, которые вышли из подобных мест заканчивали жизнь в притонах.
Перепрыгнув через, кстати, наклонившегося собачника Дан полетела по стертым ступеням не хуже настоящего зайца.
Волосы били ее по щекам, и на повороте она еле успела затормозить, прежде чем вступила во что-то черное разлитое по полу.
Неожиданно в ноздри ударил хорошо знакомый запах.
Еще не веря тому, что видит она пару раз моргнула и прикусила губу чтобы не завопить: прямо перед ней в огромной луже крови лежала девочка.
Примерно ее лет или может чуть младше – мечущийся взгляд успел выхватить такие детали как темные вьющиеся волосы почти как у нее уже успевшие напитаться бурой жидкостью и затертое изношенное платьице.
Скорей всего она тоже была служанкой, но из нижних. Ткань скорее напоминала мешковину, а на тощие по цыплячьи ноги были намотаны онучи.
Так могла одеваться только скуднота из Рыбьей Шеи: места, где еще пытались как-то выжить, отправляя своих детей на заработки.
Обычно это были немощные старухи и калеки неспособные работать и за них это делали внуки.
Сколько же этой крошке пришлось повидать на своем веку прежде, чем пробиться хотя бы в служанки? Фьерр найти не так уж легко. И Даниэль знала, каким образом некоторые находили плату для участия в Аукционе.
На глаза навернулись слезы.
Их мир полностью прогнил. Изгоняют и проклинают не тех, кто этого действительно заслуживает.
Зло – уже здесь рядом с ними со всеми прямо на этих улицах. Живет, сосет последние соки из бедняков и смеется, глядя из-за спин и поверх голов.
Биение его пульса слышно в крике обкрадываемого и стонах умирающих от голода. В невыплаканных слезах каждой девушки и молчаливой покорной обиде ребенка знающего, что никто не придет на помощь.
Кто-то должен был заплатить за то, что сделал.
Лишение жизни этого несчастного существа простить было нельзя.
Видимо она пыталась ползти – за бедняжкой тянулся длинный кровавый след. Вид выпавших из вспоротого живота внутренностей был так ужасен, что Дани едва не упала в обморок.
Волны тошноты накатывали как прибой и, держась за стену, она сделала несколько нетвердых шагов прочь от картины страшного убийства.
То, что это было именно убийство хладнокровное и безжалостное было ясно как день. И кто бы это не сделал, он мог находиться еще где-то поблизости.
Хлестнув себя по щекам, дрожа, она шмыгнула за вонючий мусорный бак и затаилась.
Вскоре быстрые шаги сказали о том, что у трагедии появился еще один свидетель, если только это не был сам душегуб.
Не дыша, она отслеживала каждый шорох в сторону своего тесного убежища.
А что если это он… оно нежить? Вдруг какой-то неучтенный Темный решил поохотиться, а она помешала? То, что кто-то из людей мог пойти на такое, просто не укладывалось в ее голове.
- Перевернуть, - сухой тон произнесенного слова сразу сказал – это жрец. – Сильва, поднеси амулет. Вот так чтобы касался ее лица. Правильно.
Раздавшийся щелчок вызвал подкожный зуд, и Даниэль поняла, что совершается какая-то магия: воздух загудел и нагрелся.
- Человек, - выдохнул жрец, и на миг повисла тишина. – Это сделал человек. Амулет Льяо сказал, что он был не один – их было, по меньшей мере, трое все в личинах чернопоясников. Паук, конь и ястреб кажется.
Двое гнали добычу еще с верхнего уровня. Старший поджидал здесь. Обученные убийцы – дитя даже не поняло что случилось.
Очень… странно. Не представляю, кому понадобилась жизнь этого гадкого утенка, - последние слова священнослужитель произнес с плохо скрытой брезгливостью и девочка напряглась.
Что это? Если несчастная была из бедноты, ее жизнь ничего не значит?
Впервые она слышала подобное из уст всегда добрых и мягких жрецов.
Обычно служители Папардия казались не способными обидеть и муху жили скромно и даже соблюдали целибат.
Их чутье на нежить было легендарным, и каждый патруль брал с собой жреца не меньше третьего звена.
Жрец высшего – шестого мог самостоятельно убить Темного, произносимые ими мантры были смертоносны для всего, чего коснулась скверна Оставленного.
- Побежали туда, - куда он указал она, конечно, не видела, но сверхъестественное чутье до сих пор владевшее сиротой подсказывало, что в противоположную от ее замусоренного переулка сторону. – Сильва, ты за старшего мой мальчик. Найдите этих богохульников, пока они не натворили что-нибудь еще.
- Все чернопоясники берутся только за то, за что им хорошо платят, - последняя фраза была похожа на размышления вслух. - Кто же тебя заказал маленькая? И тебя ли… - в эту секунду вжавшаяся до предела в стену полукровка ощутила, как раскаленным прутом в нее вонзился Взгляд.
Пригвоздив к месту, он словно проник в самую ее душу, выворачивая, испепеляя, и вдруг все кончилось.
Да так внезапно, что показалось игрой воображения.
Конечно же, жрец не мог знать, что она там спряталась – кто она такая, чтобы о ней кто-то знал? Сорная трава под ногами.
- Неспокойные нынче времена, - вновь сам с собой заговорил жрец и глубоко с присвистом вздохнул. – Тьма повсюду мерещится.
Не помня себя, ослепшая от пережитого страха Даниэль шла по знакомой аллее, и по привычке прислушиваясь к гомону. Руки оттягивали купленные продукты, но ее это не радовало. Наверняка в ближайший год она не сможет взять в рот ни крошки. При мысли о еде в животе начинались спазмы.
Она уже узнала от разговорчивой продавщицы в лавке, что убили Эльзу Груввот дочку разорившегося аптекаря.
В служанках она ходила всего пару месяцев: за девочкой не наблюдалось ничего странного обычно она возвращалась затемно и жила с незамужней теткой – отец покончил с собой не пережив развала семейного дела.
Лекарства никто не покупал и он не смог помочь даже собственной жене: она умерла от лихорадки прошлым летом.
Сердобольная сестра взяла племянницу на попечение.
Никто не подозревал, что несчастной сиротке выпадет не на много пережить своих безвременно ушедших родителей.
Сиротке. И у нее были такие же волосы – ну почти такие, если взять, что в Бродле на Даниэль мало похожих девочек. Что греха таить – и телосложением жертва убийц была схожа с ней.
Ей было всего девять, чернопоясники слегка просчитались.
Страшная догадка пошатнула ее, но Дан продолжала месить ногами грязь, невидяще смотря прямо перед собой.
Если бы не утреннее происшествие этот непонятный провал в памяти кто знает, может в луже собственной крови сейчас лежала бы она Даниэль вар Чуги?..
На следующий день она увидела сборщика налогов. Чужачка до сих пор не знала его имени. Он выходил от Мэдиссонов, но заметив ее, встал как вкопанный.
Его глаза широко раскрылись, а из руки выпало дареное яблоко.
Если бы девочка доподлинно не знала, какой участи избежала уготованной для нее этим… человеком его теперь назвать, было трудно, она бы никогда не поняла что означает та гамма чувств в мгновение промелькнувших на его лице.
Неверие, досада, а затем опаска. Ею он себя и выдал с головой.
Сборщик боялся, что она его раскроет, а это означало бы для него скорый суд и публичную казнь. Он не был женщиной, и на изгнание можно было не рассчитывать.
Виселицы никогда подолгу не пустовали, и разлагающийся труп месяцами клевало воронье.
Или его бросят разъяренной толпе – судьба сама покарает виновного.
Чернопоясники были элитными убийцами лучшими, если необходимо было по-тихому убрать нежелательную фигуру, и сирота могла только догадываться, во что ему обошелся… этот заказ.
Неужели его так оскорбил ее отказ или он просто не мог смириться с тем, что его мужчину ударила какая-то малявка? Стоило ли это жизни ни в чем не повинной девочки, имени которой он даже не знал?
Видимо описал он ее, довольно средне укажи сборщик конкретно дом Даниэль, от расправы не спасло бы даже неожиданное чудо. Большая удача для нее, но не для бедной Эльзы Груввот.
Вероятно мужчина все же что-то увидел в ее глазах, потому что мертвенная бледность теперь покрывала даже его шею.
- Ты… - сказал он тоном умирающего от жажды в пустыне, кадык его шевельнулся в горле, а глазки забегали.
- Доброго дня господин сборщик налогов, - слова Даниэль были холодны как лед и тяжелы как камни. – Увидимся в следующем году.
Он смотрел ей вслед, и бывшая ученица травницы спиной ощущала разрастающуюся как пожар ненависть этого человека. Только что она нажила себе смертельного врага.
И не важно, сколько пройдет лет оба они невольно разделили между собой эту тайну: он, зная, что ей известно о его грязном секретике, и она, которая не могла пойти к Старейшине и рассказать все как на духу, чтобы отомстить за смерть той, что вчера заменила ее на пути в Вечные Чертоги.
Тогда пришлось бы поведать и о более чем странном провале в памяти и о сбывшихся предчувствиях. А каким еще образом ей обычной поселянке удалось избежать внимания жреца??
Он ведь шел за ней попятам и вдруг потерял. То как он оглядывался - полукровка чувствовала, жрец искал кого-то. Но не нашел. Иначе она так спокойно не гуляла бы.
Его собратья были ясновидцами – ну или вроде того и поговаривали, будто для них не были закрыты даже мысли своей паствы. Таков был дар от бога Имен его верным слугам.
Какая-то более могущественная сила закрывала ее.
Возможно, это мама приглядывала за ней с небес? Девочке хотелось верить в это. Это бы все объяснило.
В свои внезапно проснувшиеся дары с трудом верилось. До сих пор и ни гу-гу. А что теперь случилось что-нибудь особенное?
Она все та же Даниэль вар Чуги нежелательная персона во многих домах в Бродле.
Ее сомнительное происхождение, как и то, что она сразу не сгинула после гибели родителей, казалось, надавливало на больной мозоль тем, кто всегда хотел сжить несговорчивую травницу со свету.
Кому-то Тиунга вар Чуги отказалась приготовить яд для врага, а другие и вовсе не понимали, о чем просят, когда молили «приворожить» какого-нибудь понравившегося дурачка.
Как посвященной ей открыто было многое, но она не могла нарушить данного в Роще обета даже за все их золото. Если даже Роща Священных Деревьев прекратила свое существование.
На все ее послания, а вернее мольбы мамы принять ее приемную дочь ответом была тишина, а ведь раньше такого не было. Они всегда отвечали – всегда. Пусть даже с опозданием.
Ректор доверял Тиунге, она всегда была лучшей. И это значило одно: в Обители произошло что-то такое же страшное, как и с ее родителями.
Тем, кто наделен даром всегда приходится несладко, особенно если они выбирают честный жизненный путь.
Со своими способностями ее приемная мать могла добиться многого, примкнув к элите в Столицах. Но не сделала этого. Зачем-то осталась возиться здесь с ней и вот оно... как все обернулось.
Нет, ничего рассказывать было нельзя. В таком случае ее могли счесть за одержимую, а это прямой путь в туллэ.
Дан нельзя было привлекать к себе внимание, она будет молчать. Сборщик об этом пока не догадывался, но кто знает, может это отвернет его от дальнейших приставаний к ней, и он будет удерживать хоть вынужденную, но дистанцию?
В следующий раз ударить неожиданно уже не получится: он явно понял, что имеет дело не с обыкновенной сиротой и что-то начал подозревать.
Слава небу сплетен об их семействе в Бродле предостаточно.
Перестраховщик по натуре сборщик налогов будет искать способ убрать ее из поселения теперь если не с помощью убийц то как-нибудь по-другому.
А это означало только одно – войну.
Дальнейшие годы слились для нее в сплошную череду лиц и домов, в которых она служила как большое блеклое пятно.
Давно достигнув совершеннолетия, как полноправная жительница поселения Даниэль могла сама выбирать, где работать и если это было возможно, не хваталась за первое попавшееся предложение, вначале исподволь выясняя, что это за люди.
Гнуть спину поденщицей она больше не собиралась. Всегда можно было какое-то время поэкономить.
Тем более голодные твари все чаще нападали на работающих в полях, и сбор урожая проходил под конвоем из лучников и жрецов.
Эндарон тоже как взбесился нежить, так и перла из его недр и тех, кто валил лес и рисковал выходить на охотничий промысел, провожали сочувствующими взглядами: из троих возвращался один, да и тот уже калека.
А еще появился новый опасный вид Темных.
Их видели всего пока штук десять, но не так уж и далеко – возле Годэнна.
Огромные похожие на черный шерстистый ком, опершийся на заостренные паучьи лапы, чудища были коварны и проворны. Их челюсти вызывали гангрену, и останки убитых приходилось тут же сжигать: они быстро гнили и источали невыносимую для носа вонь.
Те с кем ее ранее сталкивала бытность прислуги смотрели на подобную переборчивость довольно неприязненно, но - сдохнет ненормальная с голода - ее дело. Одной торопящейся в Вечные Чертоги меньше.
Многие «по старой дружбе» советовали найти постоянную работу – хорошая служанка нужна повсюду, а она еще молодая авось сложится.
Но девушка не горела желанием прилепляться, как говорилось на жаргоне слуг к какой-нибудь забегаловке и тратить лучшие годы на ныряние между столами с гогочущим мужичьем.
Ее внешность делала свое дело и чужачка нигде подолгу не оставалась без внимания: темная как кора дерева кожа, светлые глаза – сирота была диковинкой, а многие были падки на экзотику.
Ей уже приходилось пару раз вежливо отклонять предложения стать содержанкой: грустно, но порой это были действительно достойные люди, которых она уважала и почитала за стержень Бродля.
Так было с сыном ее прежних хозяев мелкопоместных дворян Седриком Верджуа, в чьем имении она проработала год с лишним.
Получить там место было делом непростым, но ей просто повезло.
На пороге шляпного магазинчика Даниэль столкнулась с пухлой дамой с ворохом коробок, которые одна за другой выпадали из ее слабых рук, и не смогла пройти мимо молящего взгляда круглых голубых глаз.
Вместо нирша голову незнакомки украшала небольшая круглая шляпка с загнутыми вверх полями и сеткой, а на широком лице блуждала извиняющаяся улыбка.
Наемный экипаж довез их до красивого белоснежного здания с балкончиками и широкой верандой, на которой играли с собачкой двое близнецов в одинаковых костюмах – ее младшие сыновья.
Помогая выгружать покупки, девушка раздумывала, как бы уже коротко проститься и отправиться восвояси, как ее мягко удержали.
Оказывается, айере нужна была гувернантка. И она ее давно подыскивала, но честную девушку найти нелегко, а она показалась ей именно такой.
По крайней мере, бесплатно она хитро прищурилась, на нее еще никто не работал.
На деликатный вопрос умеет ли она читать и писать девушка ответила утвердительно и крайне довольная женщина пояснила, что от нее на самом деле ничего сверхъестественного не требуется.
Только следить за шалунами и за тем, чтобы они хорошо питались.
Ей самой, увы, было некогда, так как леди Годея занималась написанием романа в приключенческом жанре: издатель из Хэмра заинтересовался ее стилем, и все свободные часы она посвящала совершенствованию изящного слова.
Муж ее был в отъезде: имея несколько успешных мануфактур, они не сорили деньгами, но и не бедствовали.
А недавно вернулся с учебы их старший сын Седрик будущий юрист. Приехал ненадолго – погостить всего пару дней и будет только рад такой хорошенькой служанке.
С детьми Даниэль всегда умела обращаться и те так постоянно, и крутились вокруг нее, дергая за юбку и упрямо называя «тетенькой Дан». Поэтому немного поразмыслив, она ответила согласием.
Зарплата была велика – ее бы хватило даже чтобы подлатать крышу над ее спальным местом в доме. Да и сидела она уже неделю как на мели. Отчего не поработать?
Все началась и правда не плохо.
По утрам чужачка вставала раньше всех и не спеша готовила для близнецов завтрак, а потом читала им на лужайке или играла с ними в тряпичный мячик.
Собака по кличке Валет принимала участие в их возне и, наверное, со стороны они казались пасторальной картиной этаким апогеем сродности слуги и потомков аристократического рода.
Дети нашли в ней родственную душу – такую же одинокую и в душе оставшуюся немного ребенку.
Во всяком случае, несносные мальчишки ни в какую не желали воспринимать Дан как взрослую и, подбегая, дергали за волосы, вызывая легкую улыбку.
Встреча со старшим сыном тоже прошла без проволочек. Практически.
Это был лощеный молодой человек с копной белокурых волос падающих неровной челкой на лоб и серыми как грифель глазами.
Его можно было назвать красивым – просто мечта наивной простушки сошедший с картинки сказочный принц.
Он окинул новую гувернантку ничего не значащим взглядом и учтиво склонил голову – это была большая честь удостоиться приветствия от дворянина и сирота глубоко присела, приподняв уголки фартука: обнажились мыски обуви, и грянул смех.
Даже айера Годея слегка прикрыла рот ладонью: ее сын утирал слезы и хлопал себя по груди. А не знающая, куда себя девать от смущения полукровка могла запаливать от своих щек камин.
- Все прекрасно прелестная Даниэль, - наконец смог выдавить он и снова потер покрасневшую переносицу: на его белой коже это было очень заметно. – Вам нечего стесняться, увольте! Вы были так милы так непосредственны в своей деревенской простоте, что я очарован, - и вдруг он сделал то, что еще никто никогда не совершал: быстро взял ее тонкую руку и приложился поцелуем к мелко задрожавшим пальчикам.
Его мать охнула и ударила сложенным веером по плечу нахала:
- Сын!! – Вся ее поза и выражение лица выдавали полнейшее негодование. Она покраснела и смотрелась довольно грозно. – Что ты себе позволяешь и где твои манеры?! Даниэль гостья в нашем доме и она еще незамужняя девушка! Тебя осудит любой из этих белорясых бакланов, но главное Я твоя мать осуждаю и выношу приговор: сегодня без ужина!
Давай вспомним детство в этих стенах – марш в свою комнату юноша. И чтобы больше без выходок ты меня понял? Отец еще узнает, чему его старший сын учился в Столице!
Компрометировать невинную девушку да еще нашу новую гувернантку, где это видано! Все я все сказала. Прочь с моих глаз, Седрик. Ты сегодня наказан.
Дама верно не замечала того что говорит с ним как с ребенком, но легкая улыбка промелькнувшая на четко очерченных пухлых губах Седрика Верджуа дала понять что его тон не задел, а только насмешил.
- Я понял вас матушка, - наконец легко поклонился ей аристократ. – И сейчас же удаляюсь в свою изоляцию наверх: помнится, где-то там у меня была припрятана коробочка с солдатиками, - в него расправившей крылья летучей мышью понесся веер, но парень успел взбежать по ступенькам.
Опершись на перила, он вдруг оглянулся и внимательно посмотрел прямо на старающуюся казаться предметом мебели сироту.
- Еще увидимся, прелестная Даниэль еще увидимся, - и в глазах его она прочла обещание.
***
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...