Первая часть третьего - довольно внушительного - куска
_____________________________________

Знакомая до оскомины и уже порядком успевшая надоесть картина жизни поселения не могла прогнать смутного червячка, который вот уже некоторое время ворочался у нее в груди.
От витающего в воздухе невысказанного вопроса мелкие волоски на теле девушки начали шевелиться, а по спине волнами проходил озноб.
Что она тут делает?
Последнее что Дан помнила - это то как стояла посреди улицы готовясь в свой столь редко выдававшийся выходной заняться домашними делами.
Мимо проехала карета с гербом в виде улыбающейся нагой русалки на двери – знаком Дома Ламотни.
В изгибе красных карминных губ затаилась лукавая улыбка, а пустые кругляши глаз намекали на тайное знание ведомое единственно ей.
Какие-то страшные секреты и подернутые паутиной подковерные интриги старейших шпионов королевства.
Каждый из Ламотни кто не был шпионом, был наемным убийцей или вконец свихнувшимся чернокнижником зацикленном на абсолютной узурпации власти.
Еще дед нынешнего главы рода попал в немилость к королю и Ланведок Справедливый отослал их куда-то в медвежий угол: авось в забытьи и слава взбалмошного семейства померкнет.
Видимо этим «углом» и оказался Бродль.
На миг шевельнувшиеся шторы и предупреждающий окрик кучера сказали, что высочайшая особа изволит находиться внутри.
Возможно, это был аир Лабус или аир Торвана – оба неженатые вернее аир Торвана стал некоторое время назад вдовцом.
«Стал», конечно, вопрос спорный… Он вполне мог и решить сделать себя им чтобы беспрепятственно ухлестывать за молоденькими поселянками: об аппетитах Ламонти ходили легенды.
А потом – провал и вот она здесь мокнет под проливным дождем как глупая курица.
Как непрерывный комариный писк над ухом нехорошее предчувствие заставляло сироту все больше нервничать и беспрестанно крутить головой.
Сердце же замирало в ожидании… чего-то.

Молодую женщину даже стало мелко потряхивать, и она обхватила себя руками, чтобы успокоить вконец расшалившиеся нервы.
Налетевший порыв едва не сбил с ног, обдав веером брызг, взметнул непокрытые волосы и заиграл ими точно ребенок новой игрушкой. Осторожно похолодил скулы и подтолкнул в спину, будто, шепча: «Ну что ты иди же». Но одинокая фигурка не шелохнулась.
Можно было и дальше врать себе сколько угодно, что снова просто задумалась и пришла в место, где ей ровным счетом ничего не было нужно как бы невзначай.
Правда заключалась в том, что чужачке уже было хорошо известно это состояние.
Озарения - если их так можно было назвать - приходили всегда неожиданно.
И Даниэль помнила день, когда это случилось впервые...

После похорон пробудившись среди ночи как от толчка, обессилевшая от слез, девочка поняла, что нечто неодолимо тянет ее в сад.
Ежась, она как была босая вышла в промозглую тьму и вначале почувствовала запах.
Тяжелый дух свежепролитой крови привел ее к перекрученным кустам ежевики. Раздавшиеся за лето они напоминали в темноте колючего одичавшего ежа.
Зайчонок, лежал на земле и уже еле дышал, но был еще жив.
Непонятно было, как он здесь очутился. Через ворота прошмыгнуть не смогла бы и полевка, но это было не важно.
Вид сжавшегося от страха зверька и подогнутой окровавленной лапки наполнил сердце ребенка щемящей жалостью. Руки сами сделали все.
Умения и знания, вдолбленные приемной матерью-травницей, словно ожили и подняли голову, приоткрыв один глаз, придирчиво разглядывая предоставленный материал. А душа, казалось бы, выгоревшая от горя заиграла новыми переливами, робко выглянув из той душной ямы, куда ее загнала сама же Даниэль.
Даже в груди будто потеплело и стало трудней дышать, а руки нагрелись как угольки.
Может, это было только фантазиями маленькой брошенной всеми девочки, но избавляя животное от страданий, она словно излечивала саму себя.
Рана, оказавшаяся укусом, была тщательно отчищена от грязи и промыта ключевой водой.
Странно при этом зверек только ощутимо вздрогнул всем телом, но даже не предпринял попытки сбежать или отодвинуться, будто откуда-то знал, что ему хотят помочь. Лишь черные бусинки глаз неотрывно следили за юной врачевательницей.
Положив в рот и тщательно разжевав кисловатый стебель миулоки, который сбегав, достала из неприкосновенных запасов, легонько поглаживая зайчонка по вздымавшейся спинке, и что-то утешительное приговаривая под нос, круговыми движениями наложила получившуюся сероватую кашицу, осторожно сдвинув края разорванной кожи.
Прямо сейчас перевязывать было нельзя – кровь сама остановится вскоре.
Памятуя, что боль должна смениться легкой расслабляющей прохладой, сжавшись, наблюдала за сменой эмоций на мордочке лесного гостя.
И когда тот обмяк пушистой шкуркой, с облегчением поняла что сделала все правильно.
Конечно, это было расточительство, но в данный момент Дани не могла поступить иначе.
С миулокой – знаменитой и очень ценной травой от сорока недугов длинноухий уже через пару дней пойдет на поправку и сможет вольготно бегать по родному лесу, тогда как обычно на заживление столь серьезной травмы ушло бы гораздо больше времени, и имелась вероятность, что зверек навсегда останется хромым.
Не имея возможности скрываться от хищников, это стало бы для него приговором.
Но теперь все будет хорошо! Лечебный сон продлится пару дней, а пока с зайчонком ничего не случится. Уж она сможет позаботиться о своем первом пациенте.
Конечно, на самом деле он был у нее далеко не первым.
С раннего детства Тиунга лепила из своей названной дочери собственное подобие. Настраивая, что однажды ей придется делать это все в одиночку: без трепета видеть кровь и раздробленные кости, собственноручно вытягивать гной из старых черных болячек и молча выслушивать слезливые рассказы женщин решившихся прервать жизнь нежелательного плода.
Перешагнуть через брезгливость, страх и даже стыд, если дело коснется обнаженного мужского тела.
Предрассудки тут не к чему, а мужчина тоже, кхм, человек. Глаза бояться, а руки…
Руки не должны дремать ведь порой жизнь от смерти отделяют считанные секунды, а люди так хрупки.
Настоящая травница до автоматизма знает, как оказать первую помощь при кажущемся пустяковым на первый взгляд порезе грязной мотыгой в страду в поле или сбить горячку у застудившейся на ветру молоденькой девушки заигравшейся с подругами. По плачу младенца определить болит ли у того животик, слишком туго спеленала пеленка или дело куда как серьезней. Не успеешь – и новый холмик появится на кладбище. Будут стенания и упреки иногда проклятья в спину неудачнице, а оно ей надо?
Поэтому Даниэль должна стать профессионалом в своем деле и начинать нужно как можно раньше, пока разум наиболее восприимчив к обучению.
Академия Магии им не по карману частенько повторяла мать, поэтому смотри и запоминай девонька, пока есть такая возможность. И чуть ли не носом тыкала в очередную травку, которую бережно выкапывала у себя в саду.
Ремесло – вот единственное, что она может ей дать.
В мире, где за пределами поселений больше напоминающих укрепленные крепости жизнь невозможна в принципе, травницы нужны всегда.
А хорошая врачевательница ценилась на вес чистого золота, ведь не всегда есть деньги, чтобы заплатить магу, тогда как Тиунга брала и продуктами и даже вещами.
Иногда в руках просителей появлявшихся в их доме оказывались, в том числе живые куры и гуси, а когда мама вылечила одного мужика от достававшей его бессонницы, прописав пить на ночь одну мудреную травку, тот на радостях приволок годовалую свинью.
Ох уж и намучилась Даниэль с этой строптивицей!.. Но в ту зиму на их столе было мясо и сало, а жизнь не казалась уже такой пресной, а наука траволечения - абсолютно безнадежным занятием.
Именно тогда девочка дала себе обещание, что станет настоящей травницей. Такой, какой хотела видеть ее мама. И еще прилежней взялась за учебу, чем несказанно удивила и обрадовала Тиунгу.
День за днем она училась дословно сохранять в памяти увиденное: форму листьев и стебля, длину и строение корня, места наибольшей распространенности, время года, когда именно это растение надлежало собирать; его запах и даже вкус.
Порой предложенные «кушанья» были настолько отвратительны, а горечь вязала небо с такой силой, что несчастная ученица еще долго потом отплевывалась, остервенело, выполаскивая рот водой из колодца пока не начинали дребезжать зубы.
Ее наставница лишь снисходительно наблюдала за шипящей, точно рассерженная кошка подопечной… и приносила еще одну.
И все начиналось по новой.
Если растение было ядовитым то в ее обязанности входило лишь научиться распознавать его внешний облик и то, какое воздействие оно оказывает в разных долях, попадая в организм человека или животного.
Частенько козы прельщались желтоватыми головками смертельно опасного торка или съедобным запахом могильного зверомора и тогда на одну чашу весов ложились знания, опыт и скорость, с которой травница выявит, что именно съело незадачливое парнокопытное, а на другую - бесценная зарабатываемая порой годами, а то и поколениями предков репутация перед деревней.
Ядами можно было убить, но и излечить тоже.
Тот же торк применялся для сведения опухолей после укусов злых лесных пчел. Примочки из него всенепременно брали с собой, уходя в лес, сборщики меда.
Эндарон не любил неосторожных и безжалостно забирал слабых.
Зверомор, проклевывающийся на древних курганах объедали болеющие звери. Кому мог помочь он помогал, а для тех, кого уже не спасали его низенькие похожие на пену веселенькие листочки с красной серединкой, являлся избавлением от медленной агонии.
То от чего шарахались, как от огня обычные люди должно быть известно травнице. Изучено и разложено по полкам в той необъятной по размерам комнате называемой памятью. И чем ее заполнить зависело только от самого человека.
И пусть методы, которыми женщина вбивала знания в ветреную черноволосую головку, иногда казались грубоватыми в глазах, устремленных на столь не похожую на нее внешне дочь, всегда искрилась неподдельная нежность.
И чувствуя ее мягкое касание, несложно было ночь напролет листать пыльную книгу с подробным рисунком в разрезе какой-нибудь гарники белой волчьей (кстати, верным средством, чтобы отпугнуть оборотня зловредный вид нежити, не имевший ничего общего с разумной расой Менявших Лик). Или высунув от старания кончик языка, отмерять ингредиенты в сердито булькающее варево.
Девочка хотела, чтобы мать ею гордилась, и это было меньшее, что она могла сделать в благодарность за подаренную жизнь.
То, что она не родная от нее не скрывали, а наоборот говорили даже с каким-то нажимом.
Одно время Дан это обижало, а потом чужачка пришла к выводу, что таким образом Тиунга с Дарегом пытались оградить ее от лишних переживаний.
С детства зная, что по крови не является их ребенком, она не горела желанием найти своих настоящих родителей. Просто воспринимала их отсутствие как данность.
Даниэль никогда не задумывалась, были ли это искренне любившие друг друга люди по трагическому стечению обстоятельств вынужденные оставить свое дитя или она являлась чьим-то случайным внебрачным подарком, что происходило тоже довольно таки часто.
Одна бурная ночь - и дочка какого-нибудь бродячего торговца, неосторожно любовавшаяся звездами с прекрасным незнакомцем, обнаружила, что ее тошнит по утрам, а того кого она и видела-то всего раз в жизни уже и след простыл. Ни имен, ни виноватых.
Экзотически-прекрасные мужчины других рас будоражили сердца не избалованных вниманием человеческих женщин и частенько соблазнялись хорошенькими девственницами.
Сложно было устоять перед галантными нелюдями, обращающимися с простой лавочницей как с принцессой.
Конечно, это касалось только человекоподобных рас. Какой-нибудь орк мог попросту стукнуть дубинкой и уволочь в свой шатер. И поминай, как звали.
В королевстве злые языки хохмили, что запах нетронутой девки Высокорожденные Лорды чуют издали, слетаясь как мухи на мед.
Естественно Даниэль отбрасывали мысль, что ее отцом мог быть кто-то из Высших – тогда бы ей что-то передалось, а так она ничем ну или практически ничем не отличалась от обычного человека.
Скорей всего это был какой-нибудь тхагл – похожие во всем на людей, но имеющие как раз такую как у нее смуглую, словно прикопченную кожу и красные волосы или кто-нибудь из племени конзо. Хотя вряд ли. Конзо не видели уже лет двести, и они были слишком высокого роста под два метра.
Законы людей по поводу добрачных связей были не слишком строгими, тогда как у тех же эльфов считались позором.
А кто-то мог и убить незадачливого ловеласа, узнав о позоре своей сестры или, к примеру, дочери.
Брачные браслеты – альтернативу обручальных колец нельзя было обмануть, потому что они были зачарованы, изменяя цвет, если девушка оказывалась уже не девственницей. На грязно-серый вместо традиционного оттенка невинности - белого. Или красный, если она была уже тяжела. И синий если ребенок был не от стоящего рядом мужчины.
Далее жрец задавал вопрос одинаковый для всех народов на континенте – по любви ли заключается сей союз? И приходила очередь второго браслета.
Брачных браслетов у Высокорожденных было два называемые в народе «кандалами». Нелюди отличились и здесь.
И если брак у людей считался заключенным, когда пара надевала друг другу по кольцу и, обменявшись клятвами, скрепляла союз росписью в регистрационной книге, то у инородцев все было не так просто.
Свадьбы - явление публичное, конфуза было не замять и это значило, что при самом неудачном раскладе несчастная становилась ниэми – не официальной женой, но и не свободной женщиной, чья жизнь переходила в полное владение мужчины. Никаких прав кроме милости господина.
Вопрос задавался повторно и если браслеты никак не реагировали, на такую пару надевались ниоры - узкие витые полоски металла, крепящиеся на предплечьях, снять которые было невозможно до самой смерти, и отправляли восвояси.
Никто не хотел влезать в семейные разборки и пачкаться в чужом грязном белье. Опростоволосившемуся жениху оскорбленный род бывшей невесты мстил скоро и весьма жестко.
Естественно его оставляли в живых, но чаще всего к концу от репутации бедного «новобрачного» оставалось решето, а состояние уменьшалось вполовину и это в лучшем случае: так сказать, чтобы было на что кормить «семью».
В итоге он еще имел право повторно жениться, но какая ненормальная пойдет за уже имеющего ниэми? Если подобное и случалось, то брак был чисто фиктивным и не носил никаких обязательств с обеих сторон.
Родив детей, ниэми могла обеспечить себе пропитанием и крышей над головой, но ни о каком уважении со стороны семьи мужа и речи не шло.
Ее просто не замечали. Или делали вид, что не замечают, что в принципе было одно и то же.
Для своих же она приравнивалась все равно, что к мертвой и на помощь от родственников можно было не рассчитывать. Не совсем честно по отношению к бедной женщине ведь в неудавшемся браке чаще всего виноваты были оба.
Не вспыхнувшие брачные браслеты могли говорить о чем угодно: что девушку выдавали замуж насильно и это был династический брак, что жениху вообще не хотелось связывать себя какими-либо обязательствами, и он шел на обряд, скрипя сердце, что делать ни в коем случае было нельзя, и жрецы об этом предупреждали. Или симпатия на определенном этапе так и не переросла в нечто большее, а заявку о будущем торжестве уже не отозвать... Да мало ли что!
Новоявленную ниэми вычеркивали из семейных хроник и убирали ее портрет из зала Предков. Имя не произносилось вслух, а в фамильном склепе сбивали приготовленную с момента рождения каменную табличку.
Душой и телом покрывшая бесчестьем себя и свой род принадлежала с этого мига своему ниорану. И что со всем этим делать решать было только ему.
Люди, наблюдавшие всю эту дикость, только головами качали, но, как известно со своим уставом нельзя лезть в чужой монастырь.
Высокорожденные были убеждены, что тех, чьи браслеты отозвались на «истинную любовь», отмечал сам Иломириэ божество семейного очага. Мало того они уверяли что Иломириэ действительно когда-то ходил по земле и его не раз встречали простые смертные.
Озорной бог любви предпочитал надевать человеческую личину и шалить, влюбляя друг в друга представителей различных рас и даже видов. Пока те не схватились за головы при виде «потомства» от таких немыслимых союзов.
Рожденные в таком браке дети были полностью здоровы и имели счастливую судьбу.
Почему-то этот полузабытый бог почитался долгоживущими особо, хотя в Даркхейме почти не осталось его храмов.
По восторженным рассказам очевидцев влюбленные заставляли брачные браслеты вспыхивать таким ярким светом, что слепли на миг все собравшиеся. Это был праздник, который длился двадцать дней и ночей.
Род, в который вливалась новая счастливая чета, открывал двери своих замков и поместий и любой пришедший в эти дни был накормлен и обласкан, будь то старый враг или даже нищий бродяга.
Магия, заключенная в упавшем со звезд металле, выкованном лучшими мастерами своего дела, четко отсеивала гниль, скрывающуюся за благородством и лицемерие, рядящееся в одежды праведности. Да и подавлявшее большинство ставших ниэми всю жизнь проживали в холе и роскоши, воспитывая потомство, и были всем довольны.
Особняки, украшения и наряды, лучшие учителя детям кои хоть и со скрипом, но признавались кланом законными бастардами без права наследования титула – что еще можно пожелать? Кое-кто не мог мечтать о подобном и за всю жизнь.
Многие человеческие женщины мечтали, стать ниэми которые в их понимании приравнивались к кому-то вроде младшей жены и разными порой не слишком красивыми способами пытались улечься в постель к иноземным красавцам.
Зная, чего именно хотят от жизни они отказывали тем, кто мог действительно сделать их счастливыми. Всеми правдами и неправдами стремясь показаться на глаза знатному Лорду, пусть даже для этого приходилось идти буквально по трупам соперниц.
Конкуренция была такова что, зная о том, что Высшие предпочитают сохранивших девичество многие метившие в ниэми опасались быть однажды подстереженными в безлюдном переулке молодчиками с пошлыми ухмылками на лицах, которые не давали возможности кричать и звать на помощь, а быстро делали свое дело, за которое им было хорошо уплачено.
Яркие стайки этих хищниц можно было встретить в любой из Столиц Даркхейма – Хэмре, Лакузе, Софте, Такере и Вэмму от балов и фуршетов где принимались послы других государств до гостиниц, в которых останавливались ни о чем не подозревавшие нелюди.
Женщины осаждали персонал, заигрывали на грани приличий с телохранителями и подкупали жадных до золота слуг, а кто-то даже умудрялся давать взятку метрдотелю, чтобы тот «не заметил» в шар наблюдения очередную крадущуюся по коридору «невинную деву» в безобидном прозрачном халатике.
Бывало так, что, завидев очередную «горничную» подбирающуюся к номеру потенциальной жертвы, от которой сильно несло афродизиаком, другие постояльцы закрывали глаза на такое нарушение этикета и просто проходили, мимо предоставляя мужчинам самим решать, как поступить с прекрасными созданиями.
Ведь они были всего лишь слабыми требующими снисхождения женщинами уж точно нечета акулам, у которых на службе была природная смертоносная реакция и недоступные многим шестые чувства. Уж как-нибудь разберутся.
И как это ни печально такая любовная охота чаще всего заканчивалась ниорами – о взаимном чувстве между незнакомцами не могло идти и речи - и унылым отъездом домой где «добыче» приходилось испить всю чашу позора, которую обрушивал на его голову клан.
Прислуживая господам, не обращавшим никакого внимания на челядь (ее волосы скрывал чепец, а смуглое лицо можно было счесть за просто сильно загорелое) Даниэль слушала их пересуды о том, что теневой бизнес, основанный на поставке ниэми весьма и весьма прибыльное занятие и в последние годы его не чурались даже некоторые чиновники и – это ж надо! - значительные фигуры из Ложи Магов.
Куда только катится мир? Скоро каждый родную матушку будет готов продать лишь бы золота давали побольше да амулетов поредче.
Кто-то потрясенно ахал и охал, но перетерев большинство, приходило к выводу что может и бред, чтобы дипломированный маг опускался до элементарного сводничества, но деньги не пахнут.
И тут вынуждены были соглашаться даже истые скептики.
Отпрыски магически одаренных семей с рождения привыкли жить в роскоши и комфорте, и этот уровень необходимо было как-то поддерживать. А для того же чтобы скинуть соперника с политической арены кто-то готов был заплатить астрономическую сумму.
Всего-то и нужно, что найти определенную девушку отвечающую вкусам заказываемого лица и добиться ее присутствия в нужном месте в нужное время.
Физиология Высокрожденных отличалась от человеческой и даже от низших рас, которые не годились им в подметки ни по силе, ни по продолжительности жизни и были моменты, когда они не могли должным образом сопротивляться влечению тела, становясь слепыми и глухими к любым доводам рассудка.
У каждой Высокой расы это происходило по-своему, но тайна не была тайной там, где присутствовала налаженная сеть шпионажа.
А утром изменить что-либо было уже невозможно.
Вокруг было слишком много свидетелей (практически они дожидались под дверьми) и обесчестивший невинную девушку Высший становился изгоем в глазах собственной семьи.
Уж лучше надеть ниоры, чем видеть в глазах отца стыд за своего наследника.
Молоденьких дурочек кормили сладкими сказками о красивой жизни, объясняя, что любовь (тьфу, какое устаревшее слово!) - не главное, а вот крепкий дом и мужчина на которого как минимум приятно смотреть, обязанный содержать тебя и ваших общих детей уже очень и очень много.
Особенно для родившихся там, где люди каждый день пытались выжить не став кормом для расплодившейся нежити.
Кто-то из впоследствии ставших неэми завербованные такими вот агентствами в свой первый день в Пятилистнике до этого не знавшие, куда себя приложить вдруг обретали смысл жизни.
Люди с добрыми всепонимающими глазами и ласковыми речами давали им шанс взойти на вершину, не предлагая отправляться работать в бордель или дешевый кабак на потеху грубой солдатне и наемникам.
А лишь мягко уговаривали выгодно вложить то, чем щедро наградила природа.
Красота проходяща, как и молодость, а девственность - слишком ценный товар чтобы дарить его неуклюжему ухажеру с охапкой вялых ромашек сорванных на первой попавшейся обочине.
Кандидаток тщательно осматривали, отмывали и одевали, кормили и даже преподавали уроки этикета.
Лучшие проходили дальше, где им давался конкретный свод правил поведения, в который входило и то, как пережить порой довольно опасный первый сексуальный опыт с разъяренным нелюдем не всегда горящим желанием увидеть дрожащую от страха охотницу за его деньгами в своей постели глухой ночью.
Темное Королевство огромно и за стенами благоустроенных и безопасных Столиц яблоку негде упасть.
Разве это жизнь - наседали вербовщики – год за годом бороться с твердой, как камень почвой и вредной скотиной не желающей давать жидкое водянистое молоко, есть черствый хлеб и вареную репу в душе не надеясь увидеть собственных внуков?..
Север вцеплялся в женщин как клещ, слишком рано превращая их в сухие безразличные ко всему палки, когда можно ни о чем не думая купаться в роскоши на загородной вилле сиятельного эльфийского принца? Ну, или хотя бы наследного Лорда с высоким ежегодным доходом и конюшней полной благородных рысаков.
Не придется гнуть спину и терпеть побои, обстирывая деревенского увальня только и знающего три женских функции: работай, лежи и рожай.
Тех, кто еще сомневался, доводили до кондиции сочувственными уверениями, что быть официальной женой гораздо хлопотней, да и если уж на то пошло не примут всемогущие и практически бессмертные существа какую-то простолюдинку в качестве спутницы своему породистому сыну.
Такие браки были чем-то выходящим из ряда вон, их обсуждали десятилетиями как проявление нездоровой и пагубной природы некоторых Высокорожденных.
Это чем надо думать, чтобы надеть браслеты на столь недолговечное существо как человек?
Пройдет пятьдесят лет и рядом будет дряхлая старуха. А ты все еще молод, полон сил и с навек разбитым сердцем.
Многие нелюди были однолюбами. Зачем же себя так мучить?
Да имели место быть баснословно дорогие эликсиры и снадобья, люди с магическим даром жили дольше, но, на сколько их хватит, если для среднестатистического остроухого полторы тысячи лет это все еще молодость?
Многие высшие расы не скрываясь, посещали Даркхейм с определенной целью.
Квартал Красных фонарей с распростертыми объятьями встречал чужеземных гостей, чьи лица порой скрывали непроницаемые капюшоны, а от них в руки готовых исполнить любой каприз слуг перекочевывали тугие мешки с золотом и камнями, покупая молчание и лучших девушек.
Знаменитые Аллеи Запретных Удовольствий, бывшие в каждой Столице, могли предложить любую женщину любой расы, заканчивая нечасто встречающимися полукровками и человечками.
Контрацептивы привозимые нелюдями с собой действовали практически на сто процентов, но совсем молодых отчего-то не брали.
Поэтому с юными эльфами, оборотнями и редко - вампирами, чей визит для всех бумаг звучал как «познавательный» нередко ехал старший родич, строго смотревший за тем, чтобы не подпускать к разгоряченному молодняку хитрых человечьих самок.
Конечно, не всегда это удавалось и вскоре очередная счастливая ниэми пополняла чей-то Высокий Дом.
Как ни странно среди нелюдок наоборот практически не было желавших стать добровольными рабынями и бесплатными постельными грелками своего хозяина и женщины из других рас не оставались наедине с противоположным полом до свадьбы, не считая отца и братьев.
Период ухаживания длился от года до пяти лет, чтобы молодые «привыкли» друг к другу и узнали получше.
Если семья видела, что дело не ладится, их освобождали от помолвки опасаясь заполучить вместо жены еще одну ниэми.
В человеческих королевствах непорочность так же ценилась и поощрялась пропагандой Сестер-монахинь, но эти безликие жрицы никогда не осуждали пару готовящуюся произвести на свет первенца при этом, только собираясь обменяться брачными клятвами, если видели, что все происходит добровольно.
Насильников и охотников за приданым Сестры быстро отлавливали, и дальнейший их путь был довольно бесславен.
Добрая половина сидящих в застенках были такими вот неудачниками и к женитьбе в Даркхейме относились если не столь фанатично, то с большой серьезностью.
Возможно, обманутая жертва не желавшего на себя брать ответственность любовника, и вызвала б у Даниэль некоторую толику жалости, но ее бросили умирать, и она не могла найти в себе силы простить мать кем бы она ни была.
По большей части полукровке было вообще все равно. Ее семьей – пускай и ненадолго - стали прекрасные сердечные люди, давшие ей кров и защиту, так на что можно жаловаться?
Детство Даниэль, ни смотря, ни на что было счастливым.
Хотя деревенские поначалу и восприняли в штыки появление неизвестно откуда взявшегося смуглокожего младенца, которого одним морозным утром привезли завернутым в походное одеяло со стороны Пустоши.
Собирая коренья, травница с мужем услышали жалобный плач и под большим камнем нашли ее.
Черный пушок, опоясывающий крошечную головку, на фоне покрытой глубокими трещинами земли еще издали бросился в глаза.
Ребенок был голенький и посиневший от холода: сама Тиунга куталась в заячий полушубок, а на Дареге была полотняная куртка с высоко поднятым воротом.
Из ртов людей и лошадей выбивались облачка густого пара.
По виду крохе было где-то несколько недель от роду. Ни каких-либо вещей, ни одежды - пусто.
Едва завидев пришельцев малышка, перестала хныкать и посмотрела на них ясными осмысленными глазами.
А потом заплакала еще громче, засучив ручками и ножками.
Сердца супружеской пары были в мгновение покорены. Вероятность оставить ребенка на растерзание только и ждущей ночи нежити казалась богохульной.
Что за существа могли так поступить со своим ребенком?? Подонки похуже тварей.
Местность где обнаружили подкидыша была необитаема рядом не находилось ни проезжих дорог, ни хуторов и у многих возник закономерный вопрос: как новорожденная девочка смогла выжить там, где бродят одни дикие звери и неупокоенные мертвяки?
Даже бывалые охотники и опытные змееловы не рисковали заночевать возле Круга - а именно он располагался неподалеку от того места где лежала девочка.
Его сила притягивала Темных, и поступок Тиунги поверг все поселение в глубокий шок: единственная лекарка и повитуха она рисковала безопасностью всего Бродля, отправляясь столь далеко в сопровождении всего одного пусть и не обделенного от природы физической силой мужчины.
Но что значил топор дровосека против существ, справиться с которыми мог не каждый маг?!
Без травознатицы деревне не выжить и на нее смотрели с осуждением и непониманием.
Лишь непробиваемое спокойствие молодых приемных родителей и заступничество самого Старейшины остудило горячие головы.
Ушла – значит, велели духи.
Травница сама знает, когда ей отправляться за кореньями тем более, и она рисковала жизнью чтобы добыть их для Бродля.
Самые суеверные выдвигали дикие предположения, что младенец – нежить решившая сыграть в невинность. Мол, проверить его серебром и каленым железом и вся недолга!
Но, во-первых, ребенок был явно голоден и не отпускал предложенной бутылочки с теплым молоком, пока не насытился, тогда, как нежить не ест и не пьет.
На самом деле и, правда бывало, так что иногда мавки захватив тело какой-нибудь умершей от голода и холода девочки или подростка отбившегося от своих долго куролесили на проселочных дорогах забираясь в обозы и вцепляясь в глотку беспечным крестьянам, когда те меньше всего подозревали подвох.
Но и им нужна была оболочка способная хотя бы самостоятельно перемещаться, а что взять с грудничка?
Во-вторых, жрец, осмотревший найденыша, не обнаружил ничего необычного и, бурно обсудив ситуацию, деревня решила принять пока еще безымянную девочку к себе.
Пусть и с зубным скрежетом недовольных кликушествующих о том, что всем им еще аукнется подобное милосердие.
Их увели силами родичей, опасливо озиравшихся на сдвинувшего брови Старейшину, но крики еще некоторое время были слышны в отдалении, вызывая гримасы на напряженных лицах: всеми владел страх за свои жизни, даже когда беда казалось, отступила, и можно было дальше заниматься привычными делами.
Супругов в деревне уважали, но большинство втайне считало едва ли имевшими право принимать столь важное решение как удочерение ребенка чужаков.
Чужак есть чужак пусть это и только младенец.
Старожилы еще помнили те времена, когда маленькая Тиунга с матерью приехали в Бродль с обозом из Гольтана – человеческой страны на востоке.
И даже спустя много лет сделав столько добра, травница рисковала всем, отдавая свою материнскую любовь и заботу этому не похожему на других ребенку.
Данная небом сила лишила возможности завести своих детей и уже не даст, так она твердо повторяла. Кто они такие чтобы отбирать у нее единственную радость на склоне лет?
Авторитет потомственной лекарки заткнул рты последним, других строго осадил Старейшина.
Ну, мешанка и что с того?
Кто нынче поручится, что в его жилах не течет капля нелюдской крови? Даже король женился на нечеловечке, так отчего вы стервецы кудахчите, как бабы в базарный день говорил взгляд его насмешливых голубых глаз.
И люди тушевались, отводили взоры.
Дитя не в ответе за грехи отцов и тут все равно никто не решился бы стать детоубийцей. На все воля неба.
Помимо учебы Даниэль помогала по хозяйству и иногда выполняла небольшие задания вроде как отнести кому-нибудь лекарство, когда мать была не в состоянии отойти от работы.
Нацепив на лицо маску лживой доброжелательности, забирала у «залетевших на огонек» гомонящих соседок корзинки с гостинцами от которых исходил сильный дух печева, дурманя голодную девочку почище настоя агрит-травы под восклицания не менее фальшивого умиления.
Эти гарпии под разными предлогами вечно топтались у их порога, казалось только затем чтобы поглазеть на приемыша травницы.
Типичная беседа проходила так:
«Такая мелкая, а уже мамке помогаешь!» - Мрачно кивнувшая лохматая девочка стоически вытерпливала пока, как ее трепали по лбу, точно дворнягу как бы невзначай больно дергая за вихры. – «А моя-то ленивица на две весны всего тебя старше, а только и делает, что целыми днями языком болтает с соседскими охламонами управы на дурищу никакой нет!»
После щипков всегда оставались синяки, но Даниэль делала вид, что с интересом слушает иначе могли поползти слухи, что нежданный подарок Пустоши, которая, как известно еще никому не принесла ничего хорошего невоспитанная хамка кого только подобрали на свою голову! И у Тиунги возникли б проблемы.
Зная характер травницы, как и то, что женщина бешеным скальным мурангом ринется на защиту своего единственного дитяти, девочка не могла допустить, чтобы ее репутацию очерняли какие-то завистливые тетки, и вела себя идеально.
Всегда умалчивая, откуда на ее нежных ладонях, появляются кровавые мозоли, а на теле свежие рубцы и ссадины.
Чужачку никогда не били, даже голос не повышали, и даже видя полные откровенного ужаса глаза матери, она не могла так ее подставить и рассказать правду.
Упрямо твердя, что неосторожно смотрела под ноги или натерла руки тяпкой, пропалывая грядки с овощами.
А сама тем временем осторожно сводила отметины примочками и вытяжками не-боли корня.
Правда была постыдной. Под видом угостить сиротку кочаном отборнейшей капусты, которая вызрела непременно на самом дальнем огороде или показать куст с крупной малиной который объедать, увы, было некому ведь младшие дети, спасибо небесам, давно выросли из этого возраста те же женщины, которые недавно лебезили перед ее приемной матерью с алчно поблескивающими как у крыс, оказавшихся в амбаре с зерном глазами припахивали ее к работе, за которую маленькая полукровка удостаивалась разве что краткого кивка и пожеланий Тиунге щедрой клиентуры.
А то ведь ведунья на соседнем хуторе говорят, в силу вошла всех к себе так переманит.
Люди и без того шепчутся что у их травницы нет диплома, а вот тамошняя ведьмочка пусть и недоучка, а все ж как-никак специ-ялист аж какого-то там Третьего круга! Что это никто толком не знал, но звучало здорово.
То, что это самый младший ранг дающийся подмастерьям мало кого интересовало.
Девушка была правнучкой преподавателя из хэмрской Академии, что добавляло ей несомненного веса в глазах крестьян.
Магов испокон веков уважали и разумно побаивались, они обладали могуществом и гребли золото рекой, разъезжая в каретах и одеваясь в шелка и парчу, тогда как, глядя на бедность, в которой жила семья травницы, многие пренебрежительно кривили рты.
«А ушки у тебя не острые видать не эльф отец был», - ее уши безжалостно дергались, словно проверяя на прочность, и боль была такова, что приходилось сжимать зубы, чтобы не закричать во весь голос. – «Да и покрасивей эльфы-то будут. Куда уж тебе чернушке», - еще один полный презрительного негодования взгляд, брошенный в ее сторону. – «А в темноте видишь хорошо? Нет? Ммм... А сырое мясо любишь?» - Не замечая ее ошеломленного взгляда мучительный осмотр продолжался словно любопытная селянка пыталась найти в стоящем перед собой ребенке какое-то уродство изъян дабы доказать себе и всем вокруг что все полукровки – истинные чудовища. – «Тоже нет?» - При этом в голосе женщины прорезывалось нечто похожее на сожаление.
Наверное, скажи, Дан, что в полнолуние воет на луну и голой бегает в Эндарон охотиться на скарпов - мелких нелетающих птичек, которых охотники били в большом количестве в период токования эта информация была бы воспринята с плохо скрываемой радостью.
«О чем там ты до этого говорила?.. Нет, мать звать не надо. Недосуг нынче… Да и Тиунгу задергали вон как носится дым только что не идет. Может как-нибудь в другой раз».
***
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...