Когда я в первый раз увидел его, это было вскользь: я любовался соседней девушкой и темная фигура парня, прижавшегося к дверям вагона, меня почти не заинтересовала. Только один быстрый взгляд выделил его из толпы – взгляд темных, полоснувших, словно ножом, глаз.
Я быстро забыл об этом – и даже не через час, а может, через несколько минут. Скорее всего, так оно и было. Хотя иногда вдруг вспоминаешь какого-то человека, которого видел сегодня, припоминаешь его фигуру, его одежду, какое-то движение… Но с этим парнем было не так. Я забыл его в тот же миг, что он исчез из моего поля зрения.
А через день или два я снова увидел его. На этот раз мое внимание привлек вызывающе хорошенький пакетик в его руках. Знаете, есть такие подарочные пакетики – типа «С новым годом!» «Merry Christmas!» и тому подобное. Еще бывают елочки, цветочки, или – самое ужасное – котята. Не знаю, почему, но котята меня особенно бесят. И конечно, в его руках были те самые котята. Уж очень они не вязались с потертыми кроссовками и темным балахоном, поэтому-то я и стал смотреть в его сторону. Похоже, ему самому было неуютно с этаким цветником в руках – он был какой-то сгорбившийся и я даже мельком ему улыбнулся, выходя из вагона.
Почему-то с тех пор я часто стал его замечать в своем или соседнем вагоне, а однажды даже перебежал из одного вагона в другой, чтобы усесться напротив него. Обычно он сидел, низко опустив голову, глядя в PSP или какую-нибудь книгу, и слегка покачивал ногой, видимо, в такт музыке, звучавшей в наушниках.
Странно, он слушал ее достаточно тихо – я как-то подобрался поближе, чтобы услышать: обычно в метро музыку слушают так, что слышно всем окружающим, я иногда и сам так делал, когда на душе было совсем хреново. Но, несмотря на все старания, не услышал ничего и разочарованно ретировался на своей станции.
Забавно, но этот парень заметил меня гораздо позже, чем я его – то ли ему было по барабану, кто вокруг, то ли у него была плохая зрительная память… Не знаю, но вот внимательно смотреть на меня он стал недели через две. Сначала взглядывал из-под волос, вечно свисавших на лицо, потом стал смотреть дольше и повнимательнее. Я даже очки солнечные стал надевать, чтобы через стекло ловить его взгляд – иначе он пугался и снова закрывался волосами. Да, он был забавный и, как мне показалось, немного неуверенный в себе, поэтому я и не знал, как с ним познакомиться. Однажды, когда поезд качнуло, а мы стояли рядом в проходе, он не удержался на ногах и я поймал его – он оказался странно тонкий и легкий – не ест ничего, что ли? – а он тут же выскочил на следующей станции, хотя я прекрасно знал, что ему нужно ехать дальше: я всегда выходил первым.
Но случай представился: я слушал музыку, ритмично качая ногой и стоя как раз напротив него, а он что-то неслышно бормотал, поправляя наушник, и тут я понял: это слова моей песни – той самой, которую я слушал сейчас. От этой мысли меня буквально подбросило, и я сам не понял, как оказался прямо рядом с ним.
- «Я видел сон, он был какой-то странный: в нем было все – и слезы, и любовь»…
Он моргнул и я понял, что не ошибся, хотя он ничего мне и не ответил. Противный голос сообщил, что мне пора выходить и я, сдернув с носа очки, сообщил:
- Меня зовут Олег.
И протолкался к выходу. Как-то так получилось, что на следующий день его не было, и на послеследующий тоже, и я уже решил было, что спугнул его… Но он, как всегда, вошел на своей станции, и теперь не встал в уголке, а, немного поколебавшись, подошел ко мне. Такого поворота я даже не ожидал, поэтому с интересом на него уставился, позабыв обо всех приличиях. Он был пониже меня, с темными волосами, такими же темными глазами, внимательно смотревшими на меня. Помнится, в тот момент мне почудился в нем какой-то пугливый лесной зверек, подходящий в первый раз к человеку.
- Дима.
Он говорил достаточно тихо, и мне пришлось наклониться к нему, чтобы услышать. Тогда мне казалось, что он вообще всегда так говорит – тогда я еще плохо его знал.
Мы перекинулись тогда парой фраз – каких-то совершенно незначительных; кажется, я сказал, что езжу в свой вуз, а он ответил, что в свой, и я подытожил, что вот, мол, можем ездить вместе. А потом мы встретились на следующий день, и оказалось, что ему нужно в какую-то контору, которая находилась возле моего дома.


Мы встретились в метро – он ждал меня в центре зала – и мы вышли на улицу. При дневном свете Димка оказался еще более худым и плоским, чем мне казалось, и я, шагая за его плечом, смотрел, как одежка болтается на его худеньких плечах. Странно, еще тогда я поймал себя на мысли, что мне нравится смотреть на него – потому что он был странным, непонятным мне. Как человек из другого мира, не знающий законов этой реальности, он, как мне казалось, не смог бы выжить в одиночку. Ему нужен был защитник и покровитель… И как-то так случилось, что внутри себя я определил, что этим защитником я и буду.
Глупость, конечно – все-таки я не какой-то там доблестный рыцарь, чтобы юношей бледных со взором горящим защищать, но так получилось.
Контора оказалась нотариальной – заходить внутрь я отказался и остался снаружи. Прислонившись к стене, глядел на хмурящееся небо и чуть-чуть улыбался, сам не знаю, отчего. Зачем ему нотариус?..
Димка вышел нескоро: я уже успел три раза пройтись взад-вперед по улице, перевязать шнурки на кроссовках и даже перевести старушку через дорогу – это, пожалуй, было самым интересным, так как она забавно что-то бормотала, цепляясь за мой рукав. Да и я чувствовал себя сильным и мужественным, совершая добрый поступок. Вернувшись на нужную сторону улицы, я услышал за своей спиной легкие шаги.
- Спасибо, Олег.
Он выглядел чем-то довольным, и я уже открыл было рот, чтобы по своей бесцеремонной привычке спросить «ну что?», как вовремя прикусил язык. Пожалуй, не нужно было задавать лишние вопросы. Димка, человек замкнутый, только-только начал расслабляться в моем присутствии, и не хотелось пугать его. Шагая к метро, я болтал о каких-то пустяках, и вдруг неопределенный шум прервал мой монолог. Оглянувшись, я взглянул первым делом на Димку, и только потом увидел ЭТО. Оно оказалось дождем, какого уже давно не было в Москве. Он шел стеной – сплошной непрозрачной стеной – и казалось, что это из какого-то фильма-катастрофы. «Послезавтра», например. Вот только в кино климатические катастрофы никак тебя не касаются, а этот дождь, настигнув нас, мгновенно прошил градом капель всю одежду до самого тела. На улице было достаточно прохладно, и не могло быть и речи о том, чтобы отпускать Димку домой в таком виде. Поэтому я потащил его, упирающегося, к себе домой.
Благо, дома никого не было – родители были на работе а я, по счастью, единственный ребенок в семье. Войдя в квартиру, Димка тут же стал жаться в угол и смущенно что-то бормотать, но я просто не стал его слушать. Как только он, под воздействием моего приказа, скинул кроссовки, я отвел его в ванную комнату и велел забраться под горячий душ. Я даже воду ему включил!
А сам пошел искать ему одежду. Моей собственной одежки было полно, вот только я повыше худосочного Димки и шире его в плечах, поэтому выбрал самое маленькое, что у меня было и из чего я вырос – потертые штаны и обтягивающую белую футболку. Помнится, я очень любил ее тогда, носил каждый день в школу и невероятно гордился кубиками пресса, проступавшими под тонкой тканью.
Ах, да. Кажется, я забыл описать себя – рассказываю только о Димке. Так вот, я полная ему противоположность. У меня русые волосы и серо-зеленые глаза, и я выше и гораздо шире в плечах. Кроме того, от занятий боксом у меня рельефная развитая мускулатура, а он плоский, как доска.
Тихонько постучав, я вошел в ванную, стараясь не смотреть на голого Димку, и положил стопочку одежды на стиральную машину, и уже собирался выходить… Как вдруг мой взгляд упал на его спину.
Сначала я даже не понял, что это – просто какие-то темные пятна, их не должно было быть. У людей такого не бывает… Димка шевельнулся, видимо, почувствовав мой взгляд, и я осознал. Это были синяки. Огромные, черно-фиолетовые синяки. Он только начал разворачиваться ко мне лицом, как я понял, что он не должен знать, что я их видел. Я пулей выскочил за дверь и, захлопнув ее, прислонился спиной к стене.
Господи, это были синяки! Кто так отделал его? Подрался? Димка не был похож на дравшегося человека… И они были разные – одни уже заживающие, другие совсем свежие. Какое-то неприятное чувство осело у меня в животе, словно огромный слизень, копошилось внутри, и я заталкивал неприятные мысли подальше. Ну не могут же его родители пороть, в конце концов! Или… Могут?
Но тут Димка вышел из ванной и вопросительно посмотрел на меня. Я выдавил подобие улыбки.
- Хочешь какао?
Получив утвердительный ответ, я побрел на кухню греть молоко. Нет, нужно забыть и не думать об этом. Это… В конце концов, это его дело. Вот только что-то страшное и неправильное было в черных синяках на его худенькой спине.
Он уселся на высокий стул и, откинув длинные мокрые волосы назад, чуть улыбнулся. Пожалуй, он улыбнулся в первый раз за все наше знакомство – и это было чудесно, и это сразу же отвлекло меня.
- А хочешь есть?
Тут я вдруг подумал, что он может быть голодным и распахнул холодильник. Боги, я и не знал, что это произведет на него такое впечатление. У нас был огромный холодильник «side-by-side», и открывался он , как… Как ворота Мордора во «Властелине колец». Я сам давно привык к этому зрелищу, хотя в первое время сам застывал перед раскрывающимися хромированными створками, из которых струился свет, с открытым ртом. Дима не мог отвести от холодильника взгляда. Его черные глаза загорелись, и я вдруг увидел, какой же он красивый – с темными влажными волосами, румяными после горячего душа щеками и распахнутыми блестящими глазами. Я любовался им в этот момент и просто не мог оторваться. Как мальчик может быть таким красивым?..
Пожалуй, у меня есть странное свойство – я люблю любоваться людьми. При этом мне все равно, мужчина это или женщина, и в момент любования я сам не принадлежу ни к какому полу. Просто зритель. Как человек, пришедший в музей и рассматривающий картину Рафаэля, видит там не голых полных женщин, а произведение искусства. Димка именно им – этим произведением – сейчас и был.
Я вытащил какое-то мясо, несмотря на неловкое бормотание Димки о том, что он вовсе не голоден, и быстро поджарил его на сковородке. Вот мясо я готовлю просто отлично. Да и вообще я готовлю очень даже ничего – иногда приходится творить обед для всей семьи.
Поставив перед ним тарелку, я только отвернулся зачем-то – зачем, уже даже и не вспомню – а обернувшись назад, обнаружил, что мяса уже нет. Димка действительно был голодным. Положив ему еще порцию, достал из холодильника суп и поставил разогреваться в микроволновку. Тогда я еще не знал, что он голоден почти всегда. Я многого о нем не знал…
Наевшись, Димка откинулся на спинку стула и устало вздохнул. Понятно, что сейчас выставлять его из квартиры я не собирался, поэтому повел в свою комнату – показывать, что у меня есть. Всякой техники в комнате у меня было до фига, но его разомлевшие от сытости и тепла глаза равнодушно скользнули по всяким вещичкам, и остановились на планшете.
- Что это?..
- А… Планшет.
Он не знал, что это, и мне пришлось показать. И я снова увидел в его глазах восторг. Посадил за комп, дал в руки перо, а сам отошел и сел на кровать, наблюдая за его неуверенными действиями. Димка принялся рисовать – увлеченно и как-то отчаянно. Рисовать он не умел, но буквально светился восторгом, и я понял: это нужно ему. Самовыражение? Быть может. Во всяком случае, он показался мне чуточку счастливым.
И в тот самый момент я понял, чего я хочу. Почему мне хочется быть с ним рядом. Я хочу видеть счастье в его глазах. Я хочу, чтобы он чаще улыбался. Я хочу, чтобы он не был таким голодным, и чтобы прошли эти ужасные синяки на его теле…
От этой мысли меня передернуло и я понял, что сижу на своей постели, стискивая кулаки, а Димка нервно смотрит на меня.
- Олег… Все… В порядке? Я пойду, пожалуй. Прости, что отвлек.
Я пытался остановить его – говорил, что все в порядке, что просто задумался – но он быстро ушел, отказавшись от предложения проводить его до метро.
Я проклинал себя за несдержанность. Злился весь вечер, нахамил родителям и закрылся в своей комнате. Сел за компьютер и стал рассеянно перебирать Димкины рисунки. Они все были черно-белыми, странными, а последний он так и не дорисовал. Маленькая фигурка человека, а рядом с ним – кто-то недорисованный. Маленький человек – это Димка, - подумалось мне. А некто, кого он не успел дорисовать… Мне хотелось, чтобы это был я.
И я так глупо и нелепо спугнул его. Черт, черт, чертов идиот! Но он ушел в моей одежде, а его вещи все еще сохли у меня – так что мы еще встретимся. И я сделаю все, чтобы исправить эту мою ошибку.


Да, он позвонил мне. Я тогда еще не знал номера его телефона – а он знал мой. Он сам связался со мною. Говорил коротко, отрывисто и довольно холодно – я словно чувствовал его страх передо мной, сочащийся из телефонной трубки.
- «Охотный ряд». Центр зала.
Я был согласен встретиться с ним где угодно и когда угодно. Отправив его постиранную и выглаженную – сам гладил! – одежду в аккуратный пакетик, и нацепив по-быстрому куртку и кроссовки, я выскочил из дома и уже через полчаса стоял в центре зала, потираясь отчего-то ноющей спиной о красно-синюю хрень. Зачем она нужна, я точно до сих пор не знаю. По идее, чтобы вызвать помощь. Хотя вокруг люди – какая помощь, господа? Нужно уметь с окружающими общаться.
Люди в метро. Отдельная история. Сколько их проходит хотя бы по этому залу? Тысячи, если не десятки тысяч за день. Снуют туда-сюда, встречаются друг с другом, любят, ждут, надеются… На что? День за днем, все одинаково, ничего не меняется. Эти тысячи человечков встречаются, женятся, делают таких же человечков, и умирают… А потом все повторяется.
Вот такие мысли иногда меня посещают. Но вскоре мне пришлось от них отвлечься, потому что на горизонте появился Димка. Он не смотрел на меня, и приближался как-то боком, и мне снова стало стыдно за мой поступок.
- Привет.
Я протянул было ему пакет и уже собирался уйти, как вдруг он поймал меня за руку.
- Хочешь ко мне?
Вот психологию я все-таки учил – интересно было. Поэтому то, что он пригласил меня к себе, в свой замкнутый мир, неимоверно меня обрадовало. Я сразу же согласился.
Димкин дом сильно отличался от моего. Небольшая, но уютная квартирка, чистая, без каких-либо изысков. Светлые стены, шторки, паркет…
И тут я очутился в Димкиной комнате. Она так резко отличалась от остального дома, что я замер было на пороге. Темные тона. Почти черные плотные шторы. Это было похожим на пещеру или логово страшного хищника, но здесь жил Димка, которого я уже успел немного узнать, и поэтому не верил, что он может быть этим хищником. Оглянувшись, я быстро взглянул на него – он, войдя в свою комнату, сразу же расслабился, и это было так заметно, что я слабо улыбнулся. Такой странный, необычный и непонятный мне человек – и от этого столь привлекательный.
- Пойду сделаю чай.
Он ушел, оставив меня одного, а я стал с любопытством разглядывать комнату и всякие-разные вещички. Книжки, ручки – как потом оказалось, половина из них не писала вообще – стопка салфеток в столе, фотоаппарат, лежащий отдельно от футляра. Я положил его в футляр и вдруг заметил что-то, выглядывавшее из-под стопки книг. Тетрадные блочные листочки. Отчего-то я вытянул их на свет божий и вздрогнул.
Распятые люди. Висящие на крестах, с пробитыми руками, расстрелянные или порубленные. И цепи – много цепей. И кровь. Иногда цветные картинки, иногда нарисованные синей гелевой ручкой, но кровь везде, ее было много, слишком много. Когда Димка нарисовал это? И он ли вообще? Я не знал ответа на вопрос. Почему-то хотелось, чтобы это был кто-то другой, и я мысленно попросил об этом, убирая листочки на место.
Как раз вовремя: он вернулся и принес мне горячую кружку фруктового чая. Я понюхал: лесные ягоды. Люблю такой чай.
Здесь, в его комнате, все было проще, чем в моей, особых чудес техники не наблюдалось, и, видимо, Димка, смутившись, что привел меня к себе, присел на кровать и подавленно замолчал. Нашарив взглядом на стене плакат с каким-то аниме, я открыл уже было рот, чтобы начать разговор, как послышался шорох в коридоре.
- Прости, я сейчас.
Димка выскользнул из комнаты. Через минуту послышался его тихий голос – и ему ответил низкий мужской, затем какой-то стук. Я, решив, что невежливо не здороваться с остальными обитателями квартиры, поставил чашку на край стола и вышел в коридор, заранее начав дружелюбно улыбаться. И тут же понял, что что-то не так.
Димка стоял, вжавшись в стену, боком ко мне. Прямо перед ним был крупный широкоплечий мужчина, примерно на голову выше меня, с темными коротко стриженными волосами. Он тоже был боком ко мне, и его рука лежала на Димкином плече. Вторую руку я не видел. Первое, что мне бросилось в глаза в полутьме коридора – это Димкина бледность. Может, мне только кажется, подумал я тогда и шагнул вперед.
- Здравствуйте.
Мужчина вздрогнул и отшатнулся от Димы так резко, что я невольно вздрогнул. Что так напугало его?.. На его правильном, но не особо красивом лице скользнул минутный страх, и тут же исчез.
- А-а… У Димы гость? Приятно познакомиться. Павел. Димин дядя.
Пожимая протянутую мне твердую ладонь с мозолями на подушечках пальцев, я, здороваясь, вдруг подумал о том, что этот Павел очень сильный человек. Он едва сжал мою руку, но я чуть было не прикусил губу – если б он стиснул мою ладонь сильнее, было бы уже очень больно.
- Олег.
- Все, хватит, идем.
Я оглянулся на Димку. Его лицо было скрыто за волосами, но голос был твердый и даже чуточку злой. Он кинул мне мою куртку и я, даже не успев попрощаться, был вытолкан за дверь. Димка, натянув балахон, вышел за мной и мы в молчании вышли на улицу. Он вел меня к метро. Поглядывая на него сбоку, я понял, что мне не показалось, и он действительно был бледнее обычного. Вскоре на горизонте появилась красная буковка московского метро, и тут холодные руки, поймав мой рукав, меня остановили. Он не смотрел мне в лицо, но говорил твердо и холодно.
- Тебе лучше ко мне больше не приходить. И забудь дорогу к моему дому. И вообще… Нам лучше больше не встречаться.
Я так обалдел, что сначала молча хлопал глазами, просто не зная, что сказать.
- Но… Почему, Дим?..
И тут я в первый раз увидел, как его лицо исказила ярость.
- Я не хочу этого, ясно тебе?! Не-хо-чу!!
Видимо, у меня по привычке сделалось упрямое выражение лица, так как Димка, взглянув на меня, искривился в жестокой улыбке и презрительно выплюнул два слова.
- Я гей.
Я не помню, что было дальше. Только тупо смотрел в его удаляющуюся спину, не в силах пошевелиться или еще что-либо сделать. Не помню, как я добрался до дома. Очнулся я только в своей кровати, с одеялом, натянутым на голову, и обкусанными ногтями.
Гей, гей, гей… Вот почему он такой красивый. Или наоборот, вот почему он гей – из-за красоты? Но он был нормальным, абсолютно нормальным парнем, я же говорил с ним, я был рядом, а он ничем не выдал себя. И почему взорвался именно после того, как я был у него в гостях и видел его дядю?..
Я не мог заснуть и долго ворочался в кровати. Наконец, досадливо спихнув одеяло на пол, я в темноте сел пить чай на кухне. Мысли роились, как полчища тараканов, но горячий крепкий чай помог мне хоть как-то собрать их. Почему именно сегодня и сейчас?.. Глядя в окошко на мерцающий свет фонаря, я вдруг нашел ответ. Он был простым и очень, очень правдоподобным. Ну конечно. Иначе и быть не может! Димкины родственники знали о его странностях и он боялся, что они выдадут мне его тайну! Просто испугался, что дядя расскажет мне, и я отвернусь от него… Маленький глупый дурак.
Димка – хороший парень, и каждый имеет право на свои странности. Я, например, прирожденный геймер. Но это не значит, что я плохой или ненормальный. Нельзя сказать, что я относился к геям с симпатией, вовсе нет. Общество их порицает, а я – элемент этого самого общества. Но если бы Димка не сказал, он оставался бы все тем же интересным человеком, и я бы и не догадывался ни о чем. Так почему нельзя жить так, как если бы ничего не случилось?.. Успокоенный этой мыслью, я с чистой совестью отправился спать. Если б я знал, чем это мое решение обернется…

А Димка исчез. Я не встречал его в метро, хотя очень надеялся на это, и все время порывался позвонить. Но – вот нелепость, я где-то потерял телефон. Именно тогда, когда возвращался от Димки домой. Не помня, как попал домой, я не мог и предположить, где потерялся мобильник. Так что все контакты с Димой были оборваны. Оставалась одна надежда – случайно встретиться с ним.
А время текло, и вместе с ним утекала и надежда на то, что я встречу Димку. И я уже отдался было на волю судьбы, как раздался звонок. Я сидел дома один, рисовал на планшете и не сразу же понял, что звонит телефон. Скорее всего, кто-то из родительских коллег или друзей, и мне неимоверно лень было подойти к телефону, но больше-то никого дома не было. Пришлось выползать из-за стола. Обычно я не смотрю на номер, высвечивающийся в окошке. Я больше люблю угадывать по голосу, кто звонит. Так… Интереснее, и в этом есть особая игра.
Но в тот раз я почему-то посмотрел. И что-то знакомое показалось мне в зеленых цифрах, вот только что именно – я понял, лишь спустя несколько секунд. Это был мой собственный номер. Охнув, я прильнул к трубке.
- Да?..
Мало ли. Вдруг какой-то бомж нашел мой телефон и теперь звонит? Нет, мобильник я давно уже хотел поменять, но номера, в нем хранившиеся, были мне важны и нужны, и на восстановление их мне бы потребовалось несколько месяцев.
- Олег, ты забыл у меня телефон. Я у твоего дома. Можно его вернуть?..
Димка. Димка, Димка… Это был его голос. Такой холодный и равнодушный – он всегда так разговаривал по телефону.
- Я спускаюсь!
Я бросил трубку и, нацепив куртку, выскочил из квартиры. Лишь бы он не передумал и не ушел. Он стоял возле моего подъезда, держа в руках мой телефон, но мне это было не важно. Важно то, что мы встретились, и что я скажу ему.
- Спасибо. Постой!
Я поймал его за рукав, просто не пуская.
- Дим, я хотел сказать… Ты не думай. Все хорошо. То есть хорошо, что ты гей. То есть…
Черт, я же столько раз прокручивал в мозгу эти слова, но не мог высказать их связно. А Димка повернулся ко мне и даже склонил голову набок, слушая.
- То есть это не хорошо… То есть мне все равно! Мне все равно, кто ты и что тебе нравится, и я просто хочу, чтобы мы общались так, как раньше!
Выдохнув, я взглянул на него. Темные глаза не резали, как обычно, а смотрели мягко, и вдруг я понял, что он улыбается.
- Хорошо, Олег. Только ко мне мы ходить больше никогда не будем.
Мне было все равно. Я так обрадовался, что на мгновение сильно стиснул его, и тут же отступил, смутившись. Но он не обратил внимания на мой порыв – или сделал вид, что не обратил.
- Встретимся завтра. Где всегда. Пока, Олег.
Ему всегда нравилось называть меня по имени. И он сразу же отзывался, когда я звал по имени его. Иногда мне даже начинало казаться, что я единственный, кто это делает. Ему были важны имена – и я старался звать его как можно чаще.
Мы встретились на следующий день и пошли гулять. И Димка был обычным, родным и очень привычным, и мне было хорошо разговаривать с ним. Когда я заставлял его своими шутками улыбнуться, что-то внутри меня начинало ликовать. Как я хотел быть его защитником. И, видя его улыбку, я понимал, что справляюсь со своей задачей.
А потом мы встретились снова. И еще раз, а потом еще. И я понимал Димку все лучше и лучше, и начинал чувствовать его душу – очень ранимую, как оказалось. За внутренней черствостью и холодностью пряталось нежное сердце. И я был одним из немногих, кто видел это. Мы гуляли регулярно – и мне было приятно идти рядом с красивым Димкой.
Но однажды я увидел какого-то парня. Я оставил Димку стоять у афиши, а сам пошел за чипсами, и, вернувшись, обнаружил напротив него какого-то парня. Я даже не вспомню его лица, но очень хорошо запомнил его взгляд. Жадный, ощупывавший Димку с головы до ног. А Димка смотрел на него. Я сам не понял, как, схватив его за плечо, задвинул его себе за спину и наградил парня свирепым взглядом. Тот моргнул, широко улыбнулся и, пожав плечами, словно извиняясь, ушел. А я… Я чувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. Понятно, что этот парень, запавший на Диму, принял меня за его… Его… Партнера, что ли. Но не это так разозлило меня. А то, что кто-то смел смотреть на него. Так бесцеремонно пялиться, черт возьми!!
И тут что-то ненароком прижалось сзади к моей спине, и, обернувшись, я увидел его глаза. Близко-близко. Очень печальные и смеющиеся одновременно. И я сам не заметил, как, обняв его худенькое тело, притиснул его к себе, а он, чуть грустно улыбнувшись, поцеловал меня.
Это не было похоже ни на что. Земля ушла из-под моих ног, я замер, не шевелясь, не отвечая ему, но и не сопротивляясь, и все, что я видел и чувствовал, когда он так же ненароком отстранился – это его черные бездонные глаза и сладкий привкус на губах.
Мы пошли дальше, и Димка, видимо, решив не упоминать о произошедшем инциденте, что-то весело говорил, но я не мог слушать его. Я отвечал невпопад, и он, кажется, повел меня домой.
- Встретимся завтра?..
Этот вопрос оторвал меня от размышлений, и я понял, что стою в собственной прихожей, а Димка держится за ручку двери, собираясь уходить. Завтра?… Нет. Нет. Я должен был понять то, что случилось, сейчас, и я, молча схватив Димку за плечи, потащил его в свою комнату. Он не сопротивлялся, только смотрел с интересом. Захлопнув дверь, я, тяжело дыша, остановился напротив него и хрипло спросил:
- Как… Как это делается?..
Димка молчал. Он смотрел на меня, чуть улыбаясь, долго-долго, и наконец сказал:
- Хорошо.
И в тот же момент оказался снова близко-близко, и его руки обвили мою шею, а губы, нашарив мои, стали покрывать их легкими, почти невесомыми поцелуями. Сначала какой-то неясный страх сковал меня, но тут холодные пальцы прошлись по моей шее, коснулись мочки уха а затем спустились в ямку между ключицами – и я не выдержал. Подхватив легенького Димку, я попятился к кровати, и, споткнувшись, упал прямо на подушки – боком, чтобы не придавить его собой, но он только тихо рассмеялся.
Я старался дышать как можно спокойнее, стягивая с него балахон, а затем еще какой-то свитерок, а потом еще футболку – чтобы он не понял, что я едва владею собой от страха сделать что-либо не так, но, кажется, он понял, и простил, потому что его губы нырнули в мои волосы:
- Не волнуйся, все хорошо, просто расслабься.
И я сделал так, как он сказал – покорно лег на спину, крепко зажмурившись. Почему-то мне было страшно посмотреть на то, как он раздевает меня. Его холодные пальцы заставляли меня покрываться мурашками и кусать губы. Нет… я не знаю. Это было странно, и в то же время приятно, но пока я размышлял, Димка вдруг быстро стянул с меня джинсы и я, судорожно вспоминая, какие трусы надел сегодня, дернулся назад. Но он не пустил меня. Он стряхнул свои штаны на пол, а вслед за ними – я зажмурился – и белье, и я ощутил, как он лег на меня сверху.
- Д-димка…
Я замотал головой, понимая, что сейчас – последний шанс отступить, остановить то странное и страшное, что происходило в моей комнате, в моей кровати и – о, ужас – со мной… Я открыл было рот, чтобы сказать: «хватит, не надо», тем более, что мне казалось, что делает он это исключительно из жалости ко мне, моему минутному порыву. Но тут его волосы мазнули по моим губам, и по шее прошлось что-то очень мягкое, теплое и влажное, и я, осознавая, что это его язык, вдруг неожиданно для самого себя ахнул и стиснул ладонями его тонкие ребрышки.
Видимо, это было правильным, потому что Димка тихо пискнул и резко рванул с меня белье. Его холодные пальцы погладили меня по бедру, пробежались по низу живота и коснулись члена. О господи, я почувствовал, как твердею от его малейшего прикосновения, и это было таким прекрасным, таким запретным и невыносимым, что я стиснул его плечи, сжимая зубы. Кажется, я сделал ему больно, потому что он застонал и отпрянул, и я в тот же момент сунулся вперед, к нему, обнимая за шею и пытаясь поймать в сумраке его губы своими.
- Дима, Димочка, прости…
Он не ответил и не стал целовать, а нажал где-то у меня в паху так, что меня выгнуло и выбило весь воздух из легких, и я упал назад, ловя ртом воздух, а он, тихо усмехнувшись, спустился куда-то вниз. Его волосы защекотали мой живот, и в тот же миг он взял мой член в рот. Я не смог сдержать стон.
И тут я понял. Черт возьми, я хочу его. Мне было приятно то, что он делал со мной и моим телом. И очень медленно и осторожно я двинулся ему навстречу. Я боялся, что это неправильно, что так нельзя, так не делают, и он тут же отстранится от меня, но он в ответ глухо застонал и начал двигать головой.
И я стал сходить с ума. Я весь дрожал, как в лихорадке, мысли метались внутри моей головы, но это было так приятно, что я чувствовал – это предел. Еще немного – и я умру. Просто умру!!
А он словно издевался надо мной, двигаясь то быстрее, то медленнее, и я, не выдерживая, вскрикнул:
- Димка-а!…
Я хотел сказать ему, что умираю. Что мне очень плохо и очень хорошо. Что если он что-нибудь не сделает сейчас, то останется с моим холодным трупом. Но он не дал мне ничего сказать. Движение – быстрое и порывистое – и его рот накрыл мой, целуя жадно, настойчиво, деспотично. А потом он, обняв меня крепко-крепко, шевельнулся – и я оказался стоящим на четвереньках, в то время как он лежал прямо подо мной.
Его глаза горели таким безумным, дьявольским блеском, его волосы так разметались по моей подушке, его руки с тонкими аристократическими пальцами так стискивали краешек одеяла, что я… Я сошел с ума. Это он довел меня. Обняв его талию, я резко вошел в него – а он лишь тихо рассмеялся и позвал нежно-нежно:
- Олежек…
Он первый раз назвал так меня, и я понял: я отдам все, я все сделаю, лишь бы его раскрасневшиеся губы еще раз так назвали меня. Я хотел быть ближе, еще ближе к нему, и я нетерпеливо толкнулся снова и снова, и, кажется, застонал – а он застонал в ответ, и его пальцы вплелись в мои волосы, и я жил им, двигался им, дышал им, думал им… В тот момент я был его рабом и властелином, и куда-то подевались страх и неуверенность, и все сильнее и сильнее кружилась моя голова, а тут еще он взял мою ладонь и положил ее на свой орган. О, он был твердым – и влажным, и я понял, что он так сильно возбужден, что течет смазка, и я сжал немного пальцы, отчего из его горла вырвался полувсхлип-полустон, и вдруг он, выгнувшись, закричал. По моим пальцам потекло что-то горячее, а он все еще кричал, и я испугался, что ему плохо, но тут что-то прорвалось внутри меня.
Я очнулся лежащим на своей кровати и отчего-то плачущим.
- Олег, Олеженька…
Димка заглядывал мне в лицо, гладил по влажным щекам, вытирал слезы, а я только смог выдохнуть:
- Я люблю тебя…
А потом я заснул – как потерял сознание.

Проснулся я уже вечером. Голова была странно пуста, но мне было хорошо. И тут я вспомнил, что произошло сегодня. Что я сделал. Что Димка сделал со мной.
О, черт! Я резко сел в кровати, внезапно скованный ужасом. Мысли вихрем роились у меня в голове, и самая страшная была: Димка решил, что я им воспользовался, и ушел. Но это же было не так! Но он же мог так подумать… Я уткнулся лицом в колени и тихо заскулил – мысли, одна хуже другой, были невыносимыми, и мне вдруг стало настолько же плохо, насколько было хорошо еще несколько часов назад. Нужно было встать, одеться и хотя бы сесть заниматься, но я ничего не хотел и не мог. Или нужно было бежать сейчас за Димкой, объяснять ему, что он понял все неправильно, что…
Дверь в мою комнату открылась и на пороге оказался он. Взъерошенный, в моем свитере на голое тело, почти достававшем ему до колен, и босиком. В руках у него была кружка, и из нее потянуло запахом чего-то теплого, нежного, как его взгляд, и очень уютного. Димка подошел ко мне, сел рядом – и протянул мне кружку с какао.
- Я очень люблю какао. Надеюсь, тебе понравится.
Он снова улыбался. Какой же он был… Но я боялся спугнуть эту холодную красоту, поэтому молча начал пить. Правда… Было очень вкусно. Кажется, именно тогда, в тот момент я полюбил какао. Я просто начинал любить все, что нравилось Димке, и это было естественным – во всяком случае, для меня. А вот он иногда не понимал моих пристрастий и противился им. Впрочем, я и не настаивал тогда.
Отобрав опустевшую кружку, он коснулся губами моей щеки и незаметно потянул из-под меня свой свитер, на котором, как оказалось, я сидел.
- Ты… Уходишь?
Он, все так же улыбаясь – только теперь я заметил легкую неестественность его улыбки – стал одеваться.
- Да, поздно уже. Мне пора. Встретимся… Как-нибудь потом.
Потом?!.. Но то, что произошло сегодня… Я машинально поймал его за руку, дернул к себе и обнял, зажмурившись.
- Дим, не уходи… Пожалуйста. Прошу тебя, не уходи.
Я знал, что он смотрит на меня. Я чувствовал это кожей, но не решался открыть глаза.
- Олег…
Он тихонько вздохнул – мою щеку обдало волной теплого воздуха.
- Ты очень хороший человек, но ты совсем не такой, как я. Найди себе девушку, и живи как… Как нормальные люди.
Последние слова дались ему с трудом, я понимал, что он хочет мне добра, но не мог принять этого. Поэтому просто прижал палец к его губам, мешая говорить, и прошептал:
- Не нужно. Я люблю тебя, я не шучу. И я хочу быть рядом с тобой.
Он взглянул на меня, потом просто встал и вышел из комнаты, а я, кое-как нацепив джинсы, побежал за ним. Димка стоял в ванной комнате перед зеркалом, а я встал сзади, боясь обнять его, и в то же время пристально глядя в глаза его отражению. Так мы стояли, глядя в стекло – долго-долго. Потом он наклонился, подышал на зеркало, отчего оно запотело, и нарисовал пальцем маленькое сердечко. А затем повернулся и поцеловал меня, и это было лучше всяких слов.
И с тех пор мы были вместе. Мы встречались почти каждый день, ходили гулять – а потом, вечером, шли ко мне, и занимались любовью, и каждый раз Димка открывал мне что-то новое, и я с нетерпением ждал каждый раз, что же будет сегодня.
Однажды я попытался поцеловать его «со смыслом» днем, но он тут же стал преувеличенно заинтересованно расспрашивать меня что-то о компьютерных играх – хотя я знал, что они ему абсолютно неинтересны, и я больше не пытался приставать к нему днем. Что-то странное было в том, что он так любил темноту, но я понимал, что нарушать покой его хрупкой души не стоит, и ни на чем не настаивал. Хотя мне хотелось увидеть его. Не просто ловить очертания тела в сумерках, а видеть каждую клеточку его лица, видеть очертания ребер под тонкой и бесконечно нежной кожей… Но я терпел. Я до сих пор виню себя за это, ведь я мог бы что-то изменить, если бы знал раньше… Я… Я не знаю. Но простить себе своего тогдашнего терпения я не могу.

Как-то утром я был разбужен мамкой – вернее, острым и пряным запахом ее духов. Она наклонилась, целуя меня в щеку, и сквозь сонную пелену до меня донеслось:
- Мы с отцом уезжаем на два дня!
Потом последовал целый ряд каких-то указаний, но я и не пытался их запомнить. Главное – весь дом в моем распоряжении на два дня… Два дня с Димкой. Я не мог дождаться, когда же наконец они уедут! И только захлопнулась дверь, я бросился к телефону. Димка ответил мне тихо, едва слышно – и я подумал, что он, должно быть, спит еще – и пробормотал, что приедет днем.
Я в нетерпеливом ожидании, чтобы хоть как-то занять себя, стал готовить еду. Димка был вечно голодный, и мне нравилось кормить его, хоть он и заметно стеснялся этого. Задумав испечь курицу, я выскочил в магазин, накупил еды и, вернувшись домой, принялся за готовку, время от времени поглядывая на часы. Димка опаздывал. Я уже начал нервничать, когда раздался долгожданный звонок в дверь.
Димка вошел, низко опустив голову, не глядя на меня. Я потянулся было поцеловать его, но он только коснулся пальцами моей щеки и прошел в ванную. Может, у него неприятности?.. Я не хотел лезть к нему расспросами.
- Дим, я жду тебя на кухне.
Я качался на стуле, с легкой тревогой прислушиваясь к шуму воды, и ковырял вилкой кусок мяса в своей тарелке.
- Дим, остынет ведь!..
Вода перестала течь, и он вошел на кухню. Сел напротив меня и только тогда поднял лицо. У него была рассечена губа, и вместо скулы был огромный синяк, а он лишь ласково улыбнулся мне, как улыбался всегда, и начал есть.
- Что это? Кто тебя так…
- Я подрался.
У меня перехватило дыхание от гнева. Бить Димку? Его, такого слабого и хрупкого? А я… Я не был рядом и не смог его защитить… Ведь нужно же было самому за ним заехать!
- Олег, все в порядке. Заживет, не обращай внимания.
И еще. Он был очень упрямым. Просто чертовски упрямым и спорить с ним было абсолютно бесполезно. Но я не мог не переживать… Я должен был сделать что-то приятное для него. Как-то отвлечь от дурных мыслей – так мне тогда показалось. И, как только он доел, я подхватил его на руки и понес в свою комнату.
На кровати Димка тут же вытянулся и жестом попросил меня задернуть шторы, и я, сделав, как он просил, вернулся к нему. Какой же он был… Сладкий, нежный, с легким соленым привкусом: от моих горячих поцелуев разбитая губа снова начала кровоточить. Я двигался в нем плавно, очень мягко, а он гладил мое лицо, шепча мое имя, и это было необыкновенно хорошо. Каждый раз с Димкой мне казалось, что лучше просто не может быть. И это так и было.
Когда он обмяк, я уложил его на подушки, а сам стал тихонько слизывать с его живота сперму – он очень боялся щекотки, но в тот раз не отреагировал, и я понял, что он спит. Это было в первый раз. Обычно я засыпал, а он ждал рядом, когда я проснусь. Я знал, что он смотрит на меня, пока я сплю, и стеснялся этого, но поделать ничего не мог. А сейчас он спал, медленно и глубоко дыша.
И это был мой шанс. Тихонько встав с кровати, чтобы не разбудить его, я подошел к окну и раздвинул шторы. Рассеянный солнечный свет упал на кровать и я увидел Димку. От этого зрелища мне пришлось схватиться за край стены. Вот почему он никогда не давал мне увидеть себя…
Кто-то бил его. Бил жестоко и давно. Он весь был в синяках – и свежих, и застарелых, уж я-то, как боксер, в этом разбирался – и этот кто-то ударил его сегодня по лицу. Он не подрался, нет. Просто кто-то бил его. Я опустился на колени перед кроватью, бесшумно всхлипывая. Я не мог не плакать. Это было ужасно – так ужасно, что почти невыносимо. И я был уверен, что я виноват во всем. Я же поклялся защищать его…
Не знаю, сколько времени я просидел так. Кажется, целую вечность – а потом Димка зашевелился, застонал и проснулся. Его темные глаза встретились с моими, потом быстро взглянули на окно – взгляд-выстрел! – и на свое обнаженное тело.
- Ты все-таки увидел…
Он тихонько вздохнул и прижал палец к моим губам, не давая говорить.
- Рано или поздно ты бы все равно узнал. Это мой дядя. Ты его видел. Он… бьет меня.
Его голос дрогнул, и быстро обнял его плечи, боясь, что у него начнется истерика. Я никогда не видел его в таком состоянии. Но он справился. Все-таки самоконтроль у него был восхитительный. Дядя… В моем сознании тут же возникло около десятка планов мести, как вдруг страшная мысль заставила вздрогнуть.
- Дима. Он тебя только бьет или…
Я не мог договорить. Это было слишком страшно. А он… Тогда я подумал: лучше бы соврал! Но он так горько посмотрел на меня, отодвинулся и лег лицом к стене. Я не мог пошевелиться. Не мог думать ни о чем, кроме того, как его дядя делает это с ним. Как его руки… О боги, лучше бы я умер тогда. Но я сидел, тупо уставившись в одну точку – а так нельзя было, я должен был обнять Димку, успокоить, но я не мог. Не мог заставить себя коснуться его. Я чувствовал себя последней сволочью, но не мог.
Так я сидел, пока не стемнело. Я едва мог встать, и Димка чуть отодвинулся, когда я лег на другой край кровати. Он не спал. Он слушал меня. А я лег, закрыл глаза и постарался дышать как можно медленнее и ровнее. Пускай думает, что я сплю. Так будет даже лучше.
Я уже начал задремывать, как почувствовал прикосновение холодных пальцев к своим волосам. Димка придвинулся ко мне, тихо всхлипывая. У меня сжалось сердце, а в горле стало так узко и холодно, что я чуть было не дернулся, выдавая себя. Но тут его слезы закапали мне на плечо и он тихо заговорил.
- Я так не хотел, чтобы ты увидел. Я не хотел, чтобы тебе было больно… Я знаю, что ты любишь меня.
Он тихонько вздохнул.
- А теперь ты будешь ненавидеть меня…
- Нет.
Он так вздрогнул, как если бы по его телу прошелся кнут.
- Димка, я люблю тебя. Любым. Но нужно же что-то сделать с этой сволочью!
- Нет, нет, нет… Не делай ничего, я умоляю.
Он чуть улыбнулся.
- Скоро все закончится. Правда.
И он начал целовать меня, и я отвечал ему, словно это был первый раз после долгой разлуки, и это было необыкновенным, и прогоняло все мысли, и я просто поверил ему тогда, не став задавать лишних вопросов.
Я уже знал, куда нужно нажимать, и он ахнул, выгибаясь в моих руках, и я целовал его, завоевывал и порабощал, и все остальное просто было забыто.
Жизнь потекла своим чередом. Теперь Димка не скрывал от меня свои синяки, а я изо всех сил старался не показывать ему своего бешенства при виде новой отметины на его теле. Но дядя, как я понял, бил его не так уж и часто. И, наконец, Димка как-то вскользь рассказал мне о своей семье.
Совсем недавно он жил с обоими родителями – но они развелись, отец переехал в Питер, и к ним с матерью переехал дядя. Как вышло, что дядя стал делать с ним… такие вещи, Димка умалчивал, а я и не настаивал. Я не уверен, что смог бы это услышать. Иногда я задумывался о его словах, что он сказал: «скоро все закончится», но не понимал, что он имел в виду. На мой взгляд – и к моему горю, ситуация была неразрешимой: куда можно девать дядю? Кроме того, похоже, Димкина мать ни о чем не догадывалась… Димка не мог даже ей пожаловаться. О, сколько хитроумных планов мести пролетали у меня в голове! При моей склонности к романтизму в своих грезах я подстерегал Димкиного дядю на улице, в подъезде, в их собственной квартире – и убивал, долго, мучительно, жестоко, он кричал и молил о пощаде – и я приходил в себя только когда обнаруживал, что сломал ручку или карандаш, который держал в руке, а губы у меня закушены почти до крови. Но даже при том, что я был уже далеко не начинающим боксером, против Павла мои шансы все равно были невелики.
А однажды Димка, улыбнувшись, сказал:
- Дядя уехал по работе на пару дней. Пойдем ко мне?
О, я прекрасно помнил дорогу к его дому. Димк4а тихонько смеялся, глядя, как я сам уверенно веду его между домами – и его смех звенел, как серебряные колокольчики. Это было прекрасно.
Он не стал открывать дверь, а позвонил. Но ведь дядя… Но тут мои сомнения рассеялись. Конечно. Я забыл. Димкина мама. Дверь открылась и в неожиданно ярком свете прихожей передо мной оказалась женщина. Немного пониже меня и выше своего сына, она смотрела на меня черными-черными веселыми глазами, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос. Как же они были похожи… И теперь было ясно, в кого Димка родился таким красивым. Его мать была самой прекрасной изо всех женщин, которых мне приходилось видеть. Стройная, но не худая, черноглазая, темноволосая, с нежной и в то же время чуть аргессивной улыбкой – она была бойцом по жизни, а это я сразу же чувствовал в людях. Встрепав сыну волосы, она предложила мне чаю или кофе и, приняв вежливый отказ, ушла в свою комнату.
- Она у тебя такая… Мм…
- Какая?
Он посмотрел на меня, немного грустно улыбаясь.
- Красивая… И хорошая.
Димка помолчал, словно обдумывая мои слова, и кивнул.
Мы завалились на диван смотреть кино. Не помню, что это был за фильм, кажется, что-то про машины – я почти не смотрел на экран. Я обнимал Димку, нюхал его волосы, гладил губами разгоравшееся от поцелуев ухо, легонько касался сквозь одежду его груди, а он легонько отталкивал меня, время от времени показывая мне глазами на дверь: это значило, что при мамке нужно было вести себя пристойно. И я старался – так, как мог. Честно, я абсолютно терял от него голову, и только Димка мог как-то возвращать меня в эту реальность.
Когда фильм кончился, мы еще немного посидели в тишине, и Димка тихонько шепнул:
- Я провожу тебя.
Попрощавшись с его матерью, я вышел на улицу – и нос к носу столкнулся с Павлом.
- О, Олег! Уже уходишь? Жаль, я бы не прочь был поговорить с тобой. Ну да ладно, в следующий раз.
Я усилием воли заставил себя пожать протянутую мне ладонь, но так и не смог выдавить из себя ни слова. Меня спас Димка, выскочивший из подъезда. Он что-то на ходу бросил дяде – я не расслышал его слов – и повел меня к метро. А я, крепко держа его за руку, пытался вспомнить глаза его дяди. Тоже темные, похожие на Димкины – но принадлежат совсем другому человеку. А ведь с виду и не скажешь, что он может… Может… На этом месте у меня начинали запинаться даже мысли.
И тут в голову пришло первое рукопожатие – сильное и капельку больное. Я остановился так резко, что Димка, державшийся за меня, чуть не упал, и мне пришлось подхватить его под локоть. У дяди были руки палача. От этой мысли я задохнулся, но мне сразу же пришлось взять себя в руки:
- Все хорошо, Дим.
Не знаю, поверил ли он мне, но всю оставшуюся дорогу смотрел на меня с какой-то затаенной грустью, и ни на секунду не отпускал мою руку.
В подъезде мы стали прощаться. В сумраке казенных светильников я не видел Димкиного лица, но его губы чуть дрожали, я чувствовал это, а руки сжимали меня крепко-крепко, словно боясь отпустить. Он молчал и не давал мне взяться за ручку двери, и я прижимал его к себе и целовал его щеки и губы, и вдруг он, резко похолодев, отпустил и отвернулся.
- До встречи, Дим…
Он не ответил. Ни «до встречи», как обычно, ни банального «пока» не прозвучало. Может, плохо себя почувствовал?.. Я слушал, как затихают его шаги по лестнице, а затем ушел в квартиру: смотреть в окно, как он идет по улице.
Темная чуть ссутулившаяся фигурка, так мною любимая… Так сильно любимая.
Когда он растворился в вечернем сумраке, я сразу же лег спать. Наверное, чтобы не думать, почему он не попрощался. Я делал так иногда – засыпал, чтобы отгородить себя от лишних мыслей и хорошенько отдохнуть. Но в тот раз мне приснился кошмар… Перетекший в мою жизнь.

Данный отрывок является приложением и необязателен к прочтению.

Это была Димкина квартира.
Я был там всего лишь два раза и особо не приглядывался – и в то же время я прекрасно знал, что это именно она. Я даже не знал, сколько именно там комнат. Кажется, во сне их было три… Но точно я не могу вспомнить. Да это и не так уж и важно.
Я увидел Димку. Он сидел за компьютером, с ногами устроившись на стуле и задумчиво почесывая коленку. Его волосы были в хаотично прекрасном беспорядке, он сосредоточенно что-то печатал на клавиатуре. И тут дверь бесшумно открылась. Это был его дядя, Павел. Димка не повернулся, просто закрыл программу, и остался сидеть, словно и не знал, что дядя подходит со спины. Но он знал. О… Он слишком хорошо знал. Павел подошел сзади и положил ладони ему на плечи. Димка прикусил губу и медленно повернулся к нему. И тут же дядя ударил его по лицу – сильно, наотмашь, так, что он слетел со стула. Димка упал и мгновенно закрыл голову руками… Я, кажется, вскрикнул – но они не слышали этого, и тут же на худенькую спину моего любимого обрушился удар.
Димка молча выносил удары, а Павел медленно, методично избивал его – и все это происходило в полной тишине, так что удары казались оглушительно громкими. Плечи вздрагивали, а дядя бил прямо по почкам – я хорошо знал эти удары и то, чем они заканчиваются. Клянусь, я начистил бы ему морду! Но я не мог…
А Димка тихо застонал. Я слышал разные его стоны… Но такого жалобного – никогда. У меня чуть было не разорвалось тогда сердце. Это было просто невыносимо, но это продолжалось. Наконец, дядя схватил его за плечо и поставил на ноги. Димка отшатнулся – но это было бессмысленно: сильные ладони сгребли его и заломили руки за спину. В руках Павла появился ремень, но он не связал Димкины запястья. О… Теперь я знаю, почему на них никогда не было синяков. Он связал руки племянника, но в локтях – так было вдвойне больнее и гораздо более жестоко. Кажется, так во времена рабовладельческого строя. Но сейчас был 21 век. И ничего, совершенно ничего не изменилось…
Другой конец ремня захлестнулся на Димкином горле, заставляя его откинуть голову назад: он дернулся и захрипел, в то время как сильные руки стали стаскивать с него одежду.

Я проснулся в холодном поту, пытаясь отдышаться. Ужас увиденного еще стоял у меня перед глазами, в горле был холодно и тесно, а в животе словно шевелился клубок сплетенных змей. Я дотронулся до своего лица и отдернул руку – мои щеки были мокрыми. Глаза не слезились, как иногда бывает спросонья. Я действительно плакал во сне. Какое-то время я сидел на кровати, обняв колени и накрывшись одеялом по самые уши, медленно раскачиваясь вперед-назад и пытаясь успокоиться. Но мне нужен был Димка. Прямо сейчас, чтобы убедиться, что он в порядке.
Бросив взгляд на часы – 4 утра – и послав все и всех к черту, нарушив обещание не будить Димку – да, когда-то он мне настрого запретил его будить, и я, нарвавшись на его гнев, больше так никогда не делал – я бросился к телефону.
«Абонент недоступен».
Черт, черт! Но он ведь мог выключить телефон… Бред, Димка никогда его не выключал, он сам говорил мне об этом. Может, что-то со связью? Я набрал еще. И еще раз. То же самое.
И я не выдержал. Вскочил с постели, быстро оделся и выскочил из квартиры. Московское метро работает с половины шестого и я полтора часа слонялся вокруг закрытого входа, грызя в глухом отчаянии ногти и набирая Димкин номер каждые пять минут. Наконец, первым влетел в вестибюль и, проскочив через турникет, запрыгнул в вагон. Мерзкое ощущение чего-то ужасного грызло меня всю дорогу, я не мог усидеть на месте, ходил прямо по вагону, вызвав испуг и недоумение пары-тройки ранних пассажиров, переместившихся от меня подальше.
Наконец, я доехал. Почти бегом добежал до Димкиного дома, остановился, глядя на окна. Конечно, они еще спали. А я… Нельзя же было вот так врываться в чужую квартиру, какие бы сомнения меня ни мучили. И я прижался спиной к холодной стене, неотрывно глядя на его окна. Я знал, что это именно его окна – я высчитал их, я не мог ошибиться. В ожидании прошел час, второй. На кухне – ее окна были рядом – зажегся свет, а в Димкиной комнате не было никакого шевеления. Подождав еще полчаса, я не выдержал. Вместе с каким-то дядькой втиснулся в дверь подъезда, чуть не сбив его с ног, взлетел, не дожидаясь лифта, по лестнице. Нажал на звонок, подержал руку, отчаянно трезвоня. Через какое-то время снова занес руку, но тут дверь открылась. Димкина мать смотрела на меня с легким изумлением.
- Здравствуйте… Простите, что рано. Мне нужен Дима.
И тут… Я увидел, как ее лицо из обычного, человеческого, немного сонного лица превратилось в маску. Оно просто заледенело.
- Он уехал.
Она попыталась захлопнуть дверь, но я не дал.
- Куда уехал?! Когда он вернется?
Она посмотрела на меня чуть более живым взглядом и, глянув на лестничную клетку, тихо сказала:
- Заходи.
Закрыв за мной дверь и не приглашая войти, зажгла свет в прихожей и, усталым жестом откинув волосы с лица – о, это был Димкин жест, который я так любил – и прошептала:
- Димка уехал насовсем…
Кажется, что-то произошло с моим лицом, потому что она встрепенулась и легонько дунула на меня.
- Что с тобой? Ты не знал?.. Мы развелись с его отцом не так давно, и Дима решил переехать к нему.
Она немного помолчала.
- В Питер.
Я ничего не ответил. Кажется, я даже не попрощался. Я вышел из квартиры, закрыв за собой дверь, и побрел домой. Не знаю, как со мной не случился тогда какой-нибудь несчастный случай, я ведь совсем не помню, как очутился дома. На автомате я разделся и прошел в свою комнату. Сел на пол в уголке и закрыл голову руками, совсем как Димка в том сне.
Он бросил меня. Это было так страшно, так нереально, что мне казалось: это просто еще один кошмар, этого не может быть, я проснусь сейчас!!
Но я не просыпался. А он уехал. Его матери незачем было лгать мне, это было правдой. Ужасной правдой, я не хотел ее. За что, Димка?! Разве ты не любил меня, разве ты не смеялся, не целовал меня, не гладил мои руки, не целовал мои губы, не называл меня самыми нежными и ласковыми именами, которые только могут быть?..
Не ты ли как-то сказал, что я изменил тебя?
Не ты ли поцеловал меня тогда первым? Не тебя ли я носил на руках, и валял в осенних листьях, и не ты ли сказал, что это самая прекрасная в твоей жизни осень? И шепотом под одеялом – «никто не любил меня так, как ты…»
Так почему же ты не сказал мне ничего, не попрощался, не написал даже… Как ты мог.
И тогда, вдруг, в темноте своей комнаты, я понял, что это конец. Это было концом моей жизни. Я жил Димкой, дышал им, думал только о нем, я мечтал о нем даже во сне, а теперь, без него, мне было пусто и бессмысленно жить. Все чувства исчезли, только где-то в груди появилась маленькая черная дыра, пожиравшая меня изнутри.
И я принял решение. Вернее, оно принялось само собой.
Встав, я медленно побрел на кухню. Порывшись в шкафчике, вытащил аптечку и, открыв ее, тупо посмотрел на хранившиеся таблетки. Мне было все равно. Горсть из одного пузырька, из другого. Аккуратно убрав аптечку, я, кажется, достал бутылку водки и выпил залпом пару глотков, даже не почувствовав вкуса.
А затем вернулся в комнату и лег под одеяло прямо в одежде. Зажмурился крепко-крепко и представил себе Димку. Он лежал рядом, обнимая меня, гладил мои волосы, шептал что-то нежно-нежно. Я чувствовал его холодные пальцы, они гладили мои губы, скулу, ухо.. Потом спустились ниже, заставляя поежиться… А потом сжали мой желудок. Меня скрутило аж до тихого вскрика, и я лишь мельком удивился: как он смог коснуться моих внутренностей?.. Холод жестоко сжимал меня изнутри.
Кажется, в комнату вбежала мамка, за ней отец, они трясли меня, но сон и Димка были гораздо ближе, чем они, и я почти их не чувствовал…
А потом его вторая рука стиснула мое сердце, и стало темно.

Открыв глаза, я увидел… Нет, не рай. Хотя самоубийцы все равно в рай не попадают, не светил он мне в любом случае.
Вот какую бы книгу я ни читал, везде одно и то же: открывая глаза, герой видит потолок и начинает гадать, чей это потолок, и только потом додумывается посмотреть по сторонам. А я увидел мамку - она была немножко бледная и стояла прямо надо мной. Это была больница: светлые высокие стены, подпирающие белый потолок, облупившийся в уголке, мигающая лампочка сигнализации с краю. Увидев, что я зашевелился, мать приложила палец к моим губам, мешая говорить.
А я много чего хотел сказать. К примеру, что работа врачей была напрасной. Что я все равно не хочу жить так – как теперь, оказавшись один. Без Димки. Вот только родители не знали ничего про нас с Димкой и не должны были знать. Нельзя было говорить… А вопросы будут, я знал. «Почему ты так сделал?» Логичный вопрос. Вот только я не стал бы отвечать. Я закрыл глаза и тихонько вздохнул. Меня «спасли», но как жить теперь, я не знал. Та пустота, охватившая меня, не отпустила, все равно перед моим взглядом были черные Димкины глаза, тонкие густые волосы, мягкие губы… Я едва сдержался, чтобы не всхлипнуть, но проклятая слеза все равно стекла по щеке. Тогда я ощутил мягкое мамкино пожатие.
С неудовольствием открыв глаза, я обнаружил, что она показывала куда-то в сторону. Пришлось поднять голову, чтобы посмотреть – и я замер.
На стуле возле моей кровати сидел Димка. Он привалился боком к прикроватной тумбочке и спал, твердо сжав губы и чуть хмурясь. На его щеках были видны дорожки от слез, а я сам чуть не плакал, глядя на него.
- Димка…
Мой голос был страшный, хриплый, неожиданно низкий, и мать, быстро наклонившись, шепнула мне на ухо:
- Не буди его, он только сейчас заснул.
Я кивнул и она тихонько вышла, ободряюще улыбнувшись мне на прощание, а я… Я не отрывал глаз от Димки. Он был взлохмаченный и очень уставший, и мне хотелось броситься к нему и обнять, но тяжело было поднять руки. А потом я вспомнил, как он ушел, ничего не сказав. И другие чувства всколыхнулись внутри меня. Теперь я видел лишь то, какой он весь темный – волосы, одежда, закрытые сейчас глаза… И душа такая же. Я почти ненавидел его.
А он неудачно шевельнулся и соскользнул с края тумбочки, и мгновенно проснулся. Потер детским движением слипающиеся глаза и тут увидел, что я смотрю на него. Какой-то панический ужас мелькнул в его глазах, губы задрожали и он, бросившись на колени, приник лицом к моей руке. Я почувствовал его слезы, обжигавшие мою кожу. Кажется, они правда сжигали ее, потому что руке было очень больно, а затем эта боль разлилась по телу, и я хотел оттолкнуть его, накричать, ударить, может быть, но вместо этого только прошептал:
- Я же люблю тебя. Как ты мог…
Я не мог больше говорить. Закрыл глаза, и тут его руки обвили мою шею, и губы прижались к губам, и я не собирался целовать его, но тут что-то помутилось у меня в голове, и я очнулся, осознавая, что Димка лежит на мне, жадно целуя мои губы и шею, а я прижимаю его к себе сильно-сильно. И тут он заговорил.
- Олег… Прости меня. Прости! Но я не могу жить так, как живу. А единственный способ вырваться из этого кошмара – уехать. Ты ведь не смог расстаться со мной… Я хотел, чтобы ты начал нормальную жизнь. Нашел девушку, наверняка у родителей на тебя надежды…
Он отстранился немножко и посмотрел на меня своими печальными глазами.
- Я надеялся, что ты так возненавидишь меня, что забудешь мое имя. Что никогда больше не вспомнишь. Я не знал, что ты решишь так… Так… Наказать меня…
Димка не мог больше говорить. Он просто рыдал, уткнувшись мне в грудь, и, кажется, его слезы уже промочили одеяло. Я взъерошил легонько его волосы. Глупый маленький мальчик. Он так любил меня, что просто не мог попрощаться и оборвал все связи разом. Он примчался ко мне… А вот интересно, откуда он узнал, что случилось со мной?
- Дим… почему ты приехал?
Он вытер лицо и крепко взял меня за руку.
- У меня телефон показывает количество пропущенных звонков. Я увидел, что ты звонил почти непрерывно… И вдруг перестал. Заволновался, позвонил тебе… А тут твои родители. Я сразу же приехал. Ты два дня был без сознания, Олег. Я все время сидел рядом, ждал, молился… И твои родители все знают. Я рассказал им… Они хотели прогнать меня, но потом разрешили остаться. Сказали, как ты решишь… Так и будет.
Он замолчал, настороженно глядя на меня. Он ждал моего решения. Я не раздумывал – сказал сразу, так, как чувствовал.
- Я люблю тебя, дурачок. Очень люблю. Но не делай так больше.

Эпилог.
Димка остался со мной. Он ждал, моего выздоровления, вместе с моими родителями забрал меня из больницы. А потом мы поехали в Питер. Гуляли там под дождем, забрались на Исаакиевский собор, и целовались в уголке, поглядывая на Питер сверху. На крыши, на воркующих глубей, на маленькие фигурки людей внизу. «На седьмом небе от счастья» - вот Исаакий и стал для меня тем седьмым небом. А потом мне нужно было возвращаться в Москву, и Димка поехал со мной. Он, с разрешения отца, остался жить у меня. Его мать и дядя даже не знали, что он в Москве, но я все равно ревностно охранял его, встречал и провожал всюду, куда мог. А вот мне моя попытка суицида оставила напоминание – отравление не прошло бесследно и пришлось забыть о многих вкусных вещах, которые я так любил, и сесть на строжайшую диету. Димка тоже на нее сел, так как ел все то же, что и я.
Это не конец истории. Я дописываю эти строчки, лежа под одеялом, а рядом тихонько сопит мой Димка, отвлекая от работы. Он рядом со мной всегда и везде, и он любит меня, а я его, и мы просто счастливы вместе. Не так давно он сказал мне: «Я хочу, чтобы ты понимал одну вещь... Рано или поздно все это закончится.»
Я знаю, Димка. Я смирился с этим, и просто стараюсь не думать о том, что ждет нас впереди. Я всегда буду любить тебя сильно-сильно, и никто не сможет мне заменить тебя. Но сейчас… Просто ты рядом. Просто ты украшаешь мою жизнь. Просто ты – тот, кто стал частью меня. Просто только твои слова «люблю тебя» дарят мне неземное счастье.
И я тоже. Просто люблю тебя, Димка.