Это цитата сообщения Mila111111 Оригинальное сообщение

Дворовая собака лаяла только на одного жильца: соседи удивились почему

Муха — рыжая дворняжка с умными глазами — всегда встречала жильцов хвостом. Детей облизывала до визга, старикам лапы подавала, даже алкашу Петровичу морду тыкала в колени дружелюбно.



А вот стоит завидеть ей Зою Семеновну– сразу шерсть дыбом и в кусты.

Каждый раз. Будто расписание у неё такое: увидеть Семёновну — зарычать и смыться.

— Черт те что, —бормотала Зоя, швыряя пакет в контейнер.

Но что тут чувствовать?! Семьдесят два года прожила — никого не убивала, не грабила. Учительница математики в прошлом, пенсионерка в настоящем. Тихая. Порядочная.

Во дворе уже собрался консилиум бабушек — вечерний такой, на лавочке у подъезда.

— Зоечка! — позвала Раиса Ивановна. — А ты не знаешь, чего это Муха опять на тебя рычала? Мы видели!

— Не моя она, — поправила Зоя, присаживаясь на краешек скамейки.

— Да ладно тебе! — засмеялась Клавдия Петровна. — Характер чует. Строгая ты больно.

Зоя вспомнила, как в школе её называли «Железная леди». Сорок лет у доски — ни одного двоечника не пожалела, ни одного прогульщика не простила. Дисциплина превыше всего.

А дома? Дома тишина. Идеальный порядок.

— А чья она вообще была-то? — спросила вдруг Зоя.

Бабушки переглянулись.

— Ольгина, — тихо сказала Раиса. — Из сорок третьей квартиры. Помнишь Ольгу?

Помнила.

Ольга Михайловна. Болела часто — то желудок, то сердце, то ещё что-то. Работала уборщицей в школе, еле сводила концы с концами.

И долги за коммуналку.

Зоя вспомнила то собрание собственников. Год назад. Ольга пришла бледная, в старом пальто, просила отсрочку.

— Граждане, я понимаю, что задолжала, но у меня больница была, операция.. Дайте месяц, я найду работу получше...

И тогда Зоя встала. Встала и сказала своим учительским голосом:

— Правила есть правила. Задолженность критическая. Мы не можем содержать неплательщиков за счёт добросовестных жильцов.

Она настояла на выселении.

Через неделю Ольга съехала. Точнее — её выставили. С вещами в коридор, потом в съёмную комнатушку где-то на окраине.

— А что с ней стало? — спросила Зоя, и сердце вдруг кольнуло.

— Умерла она, — шепнула Клавдия. — В больнице. Месяца через три после выселения. Никого у неё не было. Хоронили чужие люди.

— А собака?

— А собака осталась. Ждёт её. Вон там, у крайнего подъезда. Там у Ольги за гаражами была будка когда-то.

Зоя посмотрела туда, где в тени дерева лежала рыжая дворняжка Муха. Смотрела прямо на неё.

— Надо домой, — резко поднялась Зоя.

Поднялась и пошла к подъезду, не оглядываясь.

Бессонная ночь
Спать не могла. Вот совсем.

Лежала Зоя на своей кровати и крутила в голове одну и ту же пластинку: «А что, если?..»

А что, если Ольга не умерла бы, останься она в квартире? Что, если болезнь отступила бы в родных стенах?

— Глупости, — шептала себе в темноте. — Правила есть правила.

Но сон не шёл. А за окном всё чаще слышался собачий вой. Протяжный. Тоскливый.

Будто кто-то оплакивал мёртвых.

Разговор с совестью
Утром Зоя пошла к Раисе Ивановне. Напрямую. Без обиняков.

— Расскажи мне про Ольгу.

Раиса поставила чай, вздохнула:

— А что рассказывать? Хорошая была. Тихая. Детей не было, мужа тоже. Одна с собакой жила. Муху эту подобрала щенком, выходила.

— А болела сильно?

— Да ужас как! То скорую вызывали, то сама в больницу ложилась. Говорила — желудок совсем никуда, язва или что там. А работать-то надо было!

Зоя молчала. Чай остывал в чашке.

— Знаешь, — продолжала Раиса, — она ведь пыталась договориться с управляющей компанией. Просила рассрочку. Но ты тогда так настояла на собрании.

— Я что, виновата, что люди не платят?!

— Не виновата. Правильно всё делала. Только...

— Только что?

— Только она после выселения совсем плохо стала. Соседи с новой квартиры говорили — ночами кашляла, «скорую» часто вызывала. А потом в больницу попала и уже не вышла.

Первая попытка
Купила Зоя сосисок. Хороших. Дорогих.

Подошла к тому месту, где обычно лежала Муха. Собака подняла голову, уши насторожила.

— Ну что, Мухочка... — протянула руку с едой.

Собака зубы оскалила, но не нападает. Просто... предупреждает.

— Кушать хочешь? — Зоя положила сосиски на землю, отошла на несколько шагов.

Муха не двигалась. Смотрела прямо в глаза. В этом взгляде читалось: «Знаю я тебя. Помню».

Зоя постояла минут десять. Собака не притронулась к еде.

— Ладно, — сказала Зоя. — Понятно.

Ушла. А через час вернулась — сосисок уже не было. Только Муха сидела в той же позе.

Значит, голодная. Но от неё не возьмёт.

Упрямство против упрямства
Каждый день теперь Зоя приносила еду. Каждый день одно и то же: рычание, предупреждение, отказ. Но еда исчезала, когда Зоя уходила.

— Что ты делаешь? — спрашивала себя, глядя в зеркало. — Семьдесят два года, учительница математики, а с собакой воюешь.

Но продолжала приходить.

Однажды решилась на эксперимент. Принесла миску воды. Поставила, отошла. Села на скамейку в десяти метрах.

И стала ждать.

Час. Два.

Муха то ложилась, то вставала. Подходила к миске, обнюхивала. Но не пила.

А потом... потом посмотрела на Зою. И выпила всю воду.

Не отрываясь.

— Ну вот, — шепнула Зоя. — Уже лучше.

Это была первая победа.

Маленькая. Но победа.

Правда о себе
Вечером Зоя сидела на кухне и думала о том, что делает. Зачем ей это? Чего она хочет от собаки?

Прощения?

Странно. Прощения за что? За то, что требовала соблюдать правила? За то, что не давала одним жить за счёт других?

Но правила — это одно. А человек — другое.

Ведь можно было сказать тогда, на собрании: «Давайте поможем Ольге. Найдём способ».

Но она не сказала.

Потому что ей тогда было всё равно на Ольгу. Главное — порядок.

А теперь Ольги нет. И порядка тоже.

Есть только рыжая собака, которая помнит всё и ждёт того, кто уже никогда не вернётся.

Морозное утро
Минус двадцать пять. Такой мороз, что воздух звенит.

Зоя выглянула в окно — двор пустой, дорожки заметены, деревья в инее стоят как хрустальные. Красота неземная.

А потом увидела ее.

Муха лежала у старого подъезда, свернувшись клубком. Дрожала. Мелко-мелко. Но не уходила. Лежала на том же месте, где всегда.

— Господи, — прошептала Зоя. — Замёрзнет же!

Быстро оделась. Схватила старое одеяло. Побежала во двор.

Попытка спасения
— Мухочка! — позвала издалека. — Иди сюда, милая!

Собака подняла голову. Глаза затуманены, но всё тот же взгляд: настороженный, обвиняющий.

Зоя подошла ближе. Протянула руку: — Ну что ты мучаешься? Пойдём домой, там тепло...

Муха порычала. Но без злобы. Просто по привычке.

— Слушай меня! — Зоя опустилась на корточки. — Она не придёт! Понимаешь?

Муха смотрeлa на неё. В глазах — такая тоска, что сердце разрывалось.

— Я знаю, что ты меня помнишь. Знаю, что винишь. И правильно! Это я, это из-за меня она...

Голос сорвался.

Зоя протянула одеяло:

— Ну хотя бы на одело ляг! Пожалуйста!

Собака отползла чуть дальше.

Решение
— Хорошо, — сказала Зоя твёрдо. — Хорошо. Не хочешь — не надо. Но я не оставлю тебя замерзать.

Села на заледеневшую скамейку рядом.

— Я тут посижу. Составлю тебе компанию.

Муха настороженно наблюдала.

Прошло минут десять. Зоя уже окоченела, ноги не чувствовала, но не уходила. Сидела и тихо говорила:

— Знаешь, я была строгой учительницей. Очень строгой. Дети меня боялись... Но они учились! Хорошо учились! Я думала — это главное.

Муха слушала.

— А потом на пенсию ушла. И что? Тишина. Никого. Только правила мои дурацкие... И вот твоя Ольга пришла просить помощи. А я? А я про правила!

Голос задрожал:

— Можно было помочь! Найти способ!

Зоя уже с трудом ворочала языком от холода, но продолжала говорить:

— Прости меня. Слышишь? За Ольгу.

Слёзы замерзали на щеках.

— За то, что ты теперь ждёшь её здесь, в морозе... А она не придёт.

И тут случилось невероятное.

Муха встала.

Медленно, неуверенно подошла к скамейке.

Обнюхала Зоину руку.

И... легла рядом. Прямо у её ног.

— Ой, — выдохнула Зоя. — Ой, милая...

Осторожно, очень осторожно коснулась рыжей шерсти. Собака не дёрнулась.

— Холодная ты вся... — прошептала Зоя. — Ну пойдём домой? А? Пойдём ко мне?

Муха подняла морду. Посмотрела прямо в глаза.

И в этом взгляде не было уже злости.

Первые шаги
— Ну пойдём, — Зоя встала, ноги подкашивались от холода. — Пойдём, родная.

Муха поднялась следом. Медленно. Но шла за ней.

До подъезда. До лифта. До квартиры.

В прихожей остановилась, принюхалась.

— Заходи, — позвала Зоя. — Это теперь и твой дом.

Собака переступила порог.

— Ну вот, — сказала Зоя, глядя, как Муха осторожно обнюхивает комнату. — Теперь мы вдвоем.

Три месяца спустя
— Муха! Завтрак!

Зоя ставила две миски на кухне. Одну — с кашей для собаки. Другую — себе.

Завтракали теперь вместе. Каждое утро.

Муха больше не дрожала. Не рычала. Спала на коврике у кровати, а иногда — когда особенно холодно — Зоя разрешала ей забраться на диван.

— Ты знаешь, — говорила она собаке за завтраком, — я раньше боялась шума. А теперь боюсь тишины.

Муха смотрела внимательно. Будто понимала.

— Зоечка! — окликнула Раиса Ивановна во дворе. — Вот это да! Муха к тебе привыкла!

Собака мирно трусила рядом на поводке. Хвост — не вверх торчком, как раньше с Ольгой, но и не поджат. Спокойно.

— Привыкла, — кивнула Зоя. — Мы друг к другу привыкли.

Новая жизнь
Вечерами Зоя читала вслух. Не для собаки — для себя. Но Муха лежала рядом и слушала.

— «И жили они долго и счастливо», — закрыла книжку Зоя. — Как думаешь, бывают такие концы в жизни?

Муха зевнула и положила морду на лапы.

— Да, наверное, глупо спрашивать... — Зоя погладила рыжую шерсть. — Но мне кажется, мы с тобой что-то важное поняли.

И впервые за многие годы Зоя Семёновна не чувствовала себя одинокой.

https://dzen.ru/a/aDWCMqRgZi_PRLwU