Это цитата сообщения
My_breathing Оригинальное сообщениеЧтобы помнили...~Роальд Мандельштам ~ ...
[показать]
[показать]
Роальд Мандельштам
Гениальный, но недооцененный (так часто бывает в истории) ленинградский поэт ...За всю жизнь он не напечатал ни строчки, да и сколько было той жизни — всего-то 28 лет...
Внешняя судьба его печальна. С детства — тяжелейшие болезни, подрывавшие и без того хрупкий организм: астма, костный туберкулез... Страшные времена — арест отца, война, эвакуация, удушающая атмосфера сталинизма. Нищета. Морфий — чтобы снять мучительные боли и отрешиться от жутковатых реалий времени. Изгойство, изоляция, обреченность. Ранняя смерть. И в то же время — немыслимая для тех лет творческая свобода.
Однако — да не прозвучит это кощунством — жизнь его была счастливой: Роальду повезло. Правда, не в обывательски-животном смысле — крепкое брюхо и стабильный доход — а в ином, единственно человеческом: повезло найти себя, творить без оглядки... Да и с друзьями тоже. Мандельштам, конечно, был до предела чужд тогдашнему времени, но среди одиночек, парий, среди таких же чуждых он нашел понимание. Его кругом стали художники-авангардисты Арефьев, Гудзенко, Траугот, Васми, столь же "нецензурные", что и он. Эти люди и сохранили для нас его не подлежавшую публикации поэзию.
Роальд поневоле был книжный юноша, узник коммунальной комнатушки. Но он был еще и гений.
А гений всегда черпает из любого источника, чтобы сделать — свое, ни на кого не похожее...
НОВАЯ ГОЛЛАНДИЯ
Запах камней и металла,
Острый, как волчьи клыки,
— помнишь? —
В изгибе канала
Призрак забытой руки,
— видишь? —
Деревья на крыши
Позднее золото льют.
В Новой Голландии
— слышишь? —
Карлики листья куют.
И, листопад принимая
В чаши своих площадей,
Город лежит, как Даная,
В золотоносном дожде.
Умер поэт в 1961 году, когда в Питере уже восходила звезда Иосифа Бродского. Поэзия вновь расправляла крылья... Можно, конечно, и здесь видеть неудачу — мол, чуть-чуть не дотянул до успеха. Но вряд ли это правда. Мандельштам опять был не ко времени. В некотором роде, его можно считать чуть не художественным антагонистом Бродского. У первого — страстная эмоциональность, у второго — холодноватая отстраненность; у первого — текстуальный минимализм, подчиненный главной идее, у второго — барочная избыточность текста, зачарованность течением речи...
Любопытно, что в жизни антагонисты как будто меняются ролями: страстный, сопричастный миру Мандельштам оборачивается изгоем, отшельником, а отстраненный наблюдатель Бродский отлично вписывается в кипение "общественной жизни". И это не удивительно: маятник литературы качнулся именно в сторону поэтики Бродского. Тогда, в 60-е, стихи Мандельштама казались многим современникам "архаичными", "жидковатыми"... Не будем их винить. Так часто бывает в истории.
Ведь он не обрел популярности и сегодня, в эпоху "свобод". Могила поэта пребывает в запустении. Книги почти не издаются. Если его и вспоминают, то биографический "миф о поэте", как правило, заслоняет его творческую уникальность. И однако — гений Роальда Мандельштама живет. Подпольно, призрачно, в точности как жил в 50-х его носитель. Но все-таки живет! И будет жить еще долго — может быть, вечно... Если мы будем Его помнить, конечно...
Когда-то в утренней земле
Была Эллада...
Не надо умерших будить,
Грустить не надо.
Проходит вечер, ночь пройдет —
Придут туманы,
Любая рана заживет,
Любая рана.
Зачем о будущем жалеть,
Бранить минувших?
Быть может, лучше просто петь,
Быть может, лучше?
О яркой ветренней заре
На белом свете,
Где цепи тихих фонарей
Качает ветер,
А в желтых листьях тополей
Живет отрада:
— Была Эллада на земле,
Была Эллада...
Я не знал, отчего проснулся
И печаль о тебе легка,
Как над миром стеклянных улиц -
Розоватые облака.
Мысли кружатся, тают, тонут,
Так прозрачны и так умны,
Как узорная тень балкона
От летящей в окно луны.
И не надо мне лучшей жизни,
Сказки лучшей - не надо мне:
В переулке моем - булыжник,
Будто маки в полях Монэ.
БУРИМЕ
Радуйтесь ветру, звездному ветру! -
Каждый находит, то что искал:
Город сегодня, город сегодня,
Тонко поющий, лиловый бокал.
Ночь листопада, ночь листопада;
Каждый листок - золотой тамбурин,
Лунные рифы и море заката,
Алые грифы в мире глубин.
Золото в листьях, золото в листьях,
Подвиг и радость, чуждому мер!
Радуйтесь ветру, звездному ветру,
Истина - ветер, жизнь - буриме.
16.09.1954
Так не крадутся воры -
Звонкий ступает конь -
Это расправил город
Каменную ладонь.
Двинул гранитной грудью
И отошел ко сну...
Талая ночь. Безлюдье.
В городе ждут весну.
- Хочешь, уйдем, знакомясь,
В тысячу разных мест,
Белые копья звонниц
Сломим о край небес.
Нам ли копить тревоги,
Жить и не жить, дрожа, -
Встанем среди дороги,
Сжав черенок ножа!..
* * *
Ковшом Медведицы отчеркнут,
Скатился с неба лунный серп.
Как ярок рог луны ущербной
И как велик ее ущерб!
На медных досках тротуаров
Шурша, разлегся лунный шелк,
Пятнист от лунного отвара,
От лихорадки лунной желт.
Мой шаг, тяжелый, как раздумье
Безглазых лбов - безлобых лиц,
На площадях давил глазунью
Из луж и ламповых яиц.
- Лети, луна! Плети свой кокон,
Седая вечность - шелкопряд -
Пока темны колодцы окон,
О нас нигде не говорят.
ЗАКЛИНАНИЕ ВЕТРА
Свет ли лунный навеял грезы,
Сон ли горький тяжелый, как дым -
Плачет небо, роняя звезды,
В спящий город, его сады.
Ночь застыла на черных лужах,
Тьма нависла на лунный гвоздь -
Ветер скован осенней стужей,
Ветер, ветер - желанный гость!
- Бросься, ветер, в глаза каналам,
Сдуй повсюду седую пыль,
Хилым кленам, что в ночь стонали,
Новой сказкой пригрезив быль.
Сморщи, ветер, литые волны,
Взвей полночи больную сонь,
Пасти комнат собой наполни -
Дай несчастным весенний сон.
Серым людям, не ждущим счастья,
Бедным теням, забывшим смех -
Хохот бури, восторг ненастья,
Души слабых - одень в доспех.
Ветер, ветер - ночная птица!
Бей в литавры снесенных крыш -
Дай нам крылья, чтоб вдаль стремиться,
В брызги, громы, взрывая тишь.
Вечерами в застывших улицах
От наскучивших мыслей вдали,
Я люблю, как навстречу щурятся
Близорукие фонари.
По деревьям садов заснеженных,
По сугробам сырых дворов
Бродят тени, такие нежные,
Так похожие на воров.
Я уйду в переулки синие,
Чтобы ветер приник к виску,
В синий вечер, на крыши синие,
Я заброшу свою тоску.
Если умерло все бескрайнее
На обломках забытых слов,
Право, лучше звонки трамвайные
Измельчавших колоколов.
февраль 1954
Лунный город фарфоровым стал,
Белоснежным подобием глин,
Не китаец в глазурь расписал
Сероватый его каолин,
Не китаец, привычный к вину,
Распечатал его для людей
И лимоном нарезал луну
На тарелки ночных площадей.
***
Хочешь - уйдем, знакомясь,
В тысячу разных мест
Белые копья звонниц
Сломим о край небес
Нам ли копить с тобою тревоги,
Жить и не жить, боясь
Станем спокойно среди дороги,
Плюнув на талую грязь...
Вот как писали о поэте Михаил Шемякин и Владимир Петров в своем альманахе «Аполлон-77» : «... В дождливый весенний день 1959-го (или даже 1958 года — точно неизвестно) небольшая группа молодых художников и поэтов хоронила своего самого звонкоголосого певца. Ему было то ли 28, то ли 27 лет — только! Возраст Лермонтова. Доставленный в больничный покой, он умер от желудочного кровоизлияния, вызванного хроническим недоеданием и осложненного костным туберкулезом, астмой и наркоманией. А незадолго до этого... Город Петра середины 50-х годов. Артистическая жизнь едва-едва пробуждается от долгой летаргии; по пыльным мансардам и отсыревшим подвалам-мастерским начинают собираться за бутылкой вина молодые художники, поэты, литераторы, музыканты — все те, кого позднее станут называть оппозиционерами и диссидентами. Северная зима на исходе, повеяло весною, скоро ледоход. В рассветный час из дома в районе «Петербурга Достоевского», опираясь на костыль, выбредает тщедушная, гротескная фигурка певца этих ночей и этих рассветов...
Наверное, не было ни одного самого неказистого переулка, ни одного обшарпанного дворика, ни одного своеобразного подъезда, где бы ни побывала «болтайка» — так иронически называли себя Роальд и его сотоварищи, поэты и художники: А.Арефьев, Р.Гудзенко, В.Гром, В.Шагин и В.Преловский (позднее повесившийся). Петербург Пушкина и Гоголя, Достоевского и Некрасова, Блока и Ахматовой —
ИХ Петербург !»
Неофициальная поэзия.
Пикториальный Петербург Людмилы Таболиной