Вернуться домой удалось только часам к двум ночи - и это было поздно даже для Саске. Весь вечер они ругались с Сакурой, закрывшись у него в кабинете, - однако наверняка их ссору слышал даже последний чуунин-стажёр, охранявший ворота.

Какого чёрта она вообще туда пришла?!

Он же просил, нет, приказал, чтобы его не беспокоили - и вот, сначала сын, озаботившийся тайной Мангекьо Шарингана, а потом жена, которая в последнее время считала своим долгом проходить с ним по утрам половину дороги до госпиталя, а теперь ещё и решила зайти вечером на работу.

Это всё чёртово ожерелье - после него она стала такой.

Наруто вечно подкидывал идеи, от которых всем становилось только хуже. Как не было мозгов, так и не осталось!

Хокаге, твою мать.

- Наруто бы не стал так обращаться со своим сыном! - кричала Сакура, и Саске трясло от злости.

- Ну и шла бы к Наруто! Пошла же ко мне.

- Если бы можно было повернуть время вспять, то пошла бы, не сомневайся!

- Да нужна ты ему! Сколько раз он к нам заходил, чтобы с тобой повидаться, не посчитаешь?

Она замолчала, и он ощутил злое удовлетворение.

- Я. Всего лишь. Прошу. Чтобы. Ты. Нормально. С ним. Разговаривал! - сказала Сакура с нажимом. - Я… я не желаю больше слышать, как мой ребёнок говорит о том, что не хотел бы появляться на свет!..

- Да что ты, вспомнила, наконец, о его существовании? - издевательски спросил Саске. - Не надо, Сакура, тебе было наплевать на него все эти годы не меньше, чем мне! Ты же всё с младшим возилась, вот и получай теперь!

На этот раз она не выдержала. Губы у неё предательски задрожали, в зелёных глазах собрались слёзы.

Саске чуть не застонал - он ненавидел женский плач.

Ненавидел с того дня, когда она ждала его у ворот Конохи двадцать четыре года назад и рыдала, умоляя его не уходить или хотя бы взять её с собой.

Ну вот он тут, он её муж, у них двое детей, чего ей ещё надо?!

Кажется, она говорила тогда: «я сделаю для тебя всё, что угодно, только останься со мной»?

Дура.

Не сдержавшись один раз, Сакура продолжала плакать всю дорогу до дома - безмолвно лила слёзы, надеясь, наверное, что из-за пошедшего вдруг дождя никто этого не заметит, однако Саске видел.

Она ревела и сейчас, рухнув на диван в гостиной и подвывая каждые десять минут так хрипло, словно ей было плохо с сердцем.

Саске ходил из угла в угол по коридору на втором этаже и стискивал кулаки каждый раз, когда слышал доносившийся снизу стон.

Его терзали злость, раздражение… и ещё что-то, смутно похожее на страх. Он проходил мимо двери в комнату сыновей - и каждый раз рука будто сама тянулась её приоткрыть - однако он одёргивал себя и шёл дальше. С тем, чтобы вернуться через две минуты.

Он не сделает этого, успокаивал себя Саске.

Я хорошенько напугал его сегодня, он меня боится.

Он не сделает, не решится, не посмеет, он ничего не знает про Мангекьо, у него нормальные отношения с братом.

И каждый раз словно смеялся кто-то внутри противным, ехидным, тоненьким смехом: сделает, решится, посмеет, всё знает про Мангекьо, ненавидит брата.

«Я убью его, - думал Саске. - Если надо, убью».

«Но перед этим он успеет убить своего брата».

По спине стекала струйка ледяного пота; внизу надрывалась Сакура, словно волчица, оплакивающая своих детёнышей.

«Вчера он подрался с Узумаки. Завтра он убьёт его и получит Мангекьо, послезавтра убьёт брата и получит Вечный Мангекьо. И я не смогу его остановить, никто не сможет - потому что он мой сын».

Саске не выдержал и распахнул дверь в детскую. На секунду его обдало таким диким, звериным ужасом, какого он не испытывал с тех самых пор, когда вернулся поздним вечером из Академии и обнаружил дома гору трупов - одна из кроватей была пуста.

Однако потом он понял, что это кровать Мадары, а Изуна мирно спит в своей.

Он прикрыл дверь и прислонился к ней, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось так часто, что он подумал: нет, если дело пойдёт так и дальше, то приступ случится у него, а не у Сакуры.

Учиха Саске. Начальник полицейского корпуса. Гениальный шиноби, победивший Орочимару. Обладатель единственного в мире Мангекьо Шарингана.

Подох от инфаркта в тридцать шесть лет.

Он угрюмо усмехнулся.

Шторы в комнате были раздвинуты, и тёмно-фиолетовое небо за окном мерцало таинственным светом тысячи звёзд. Серебристые тени струились по полу, обвивали ножки кроватей, стелились по простыне, подбираясь к спящему Изуне. Саске никогда не верил ни в духов, ни в привидений, однако сейчас ему показалось, будто какое-то потустороннее существо, сотканное из лунного света, пробралось в комнату и пытается поиграть с его сыном, приласкать его.

Саске чуть не рассмеялся.

Нет, если в голову полезли такие мысли, то он, очевидно, свихнулся. ске никогда не верил ни в духов, ни в привидений, но сейчас почему-то подумалось: будто да слышал очередной её гортанный стон.

Он подошёл к Изуне, посмотрел на него сверху вниз, попытался представить на его месте того малыша с внимательным взглядом, которого когда-то обнаружил в своей комнате.

Младший сын раскинулся на постели, сбросив одеяло; подушка нашлась у него в ногах, простыни были сбиты. Спал Изуна в одних пижамных штанах, и Саске заметил, что он довольно сильно похудел и вытянулся - ну, так и должно было быть, организм весь ударился в рост.

Высокий будет, наверное, подумал он. Зачем-то куртку с собой в постель взял… Холодно ему, что ли?

Саске приподнял одеяло, чтобы укрыть его, и внезапно остро ощутил болезненную нелепость ситуации: когда дети были маленькими, он даже на руки их брать не хотел, а теперь…

Изуна внезапно проснулся, заметил его, испуганно и удивлённо распахнул чёрные глаза.

Ну ещё бы, отец ведь никогда не приходил к ним в комнату, не желал спокойной ночи, не прогонял чудовищ из-под кроватей.

«Мне в детстве часто снились кошмары».

«Мне тоже. И не только в детстве. Всегда. До сих пор».

С первого этажа донёслось какое-то особенно громкое рыдание Сакуры, и Изуна подскочил на кровати. Саске удержал его за руку, сказал:

- Спи, не надо спускаться.

- А что случилось? - спросил тот одними губами.

- Поссорились. Всё будет в порядке.

Небо за окном, прояснившееся было ненадолго, снова заволокло тучами; серебристые тени на полу затрепетали и рассеялись, как будто и не было их вовсе; сверкнула молния, и в её резком свете предметы в комнате превратились на миг в какую-то жуткую и гротескную пародию на самих себя. Потом послышался раскат грома.

Изуна вздрогнул.

… не желал спокойной ночи, не прогонял чудовищ из-под кроватей, не успокаивал во время грозы.

- Как экзамены? - внезапно спросил Саске.

И ощутил что-то похожее на гордость собой: вспомнил же!

Случайно вспомнил о том, что сегодня как раз тот день, ради которого его сын и учился пять лет в Академии.

- Сдал, - ответил Изуна чуть смущённо. - И нас уже распределили в команды.

Он назвал какие-то фамилии, однако Саске они ничего не сказали: он не знал даже, кто ведёт у его сына занятия, не говоря уж об именах его однокурсников.

- Завтра тебе снова в Академию?

- Да… встречаться с сенсеем. К девяти.

- Тогда спи давай.

Изуна кивнул и забрался под одеяло.

- Куртка-то тебе зачем? - вспомнил Саске.

Сын почему-то вздрогнул, замялся.

- …нужно, - наконец, сказал он не допускающим сомнений голосом.

«Детские тайны, - усмехнулся про себя Саске. - Такие значительные, такие серьёзные».

- Ладно, спи.

Он дождался, пока дыхание сына снова выровняется, а потом всё-таки сделал эту глупую, нелепую, ненужную уже вещь: поправил ему одеяло.

Спустившись вниз, он обнаружил, что Сакура, к счастью, перестала рыдать. Она сидела на диване, запрокинув распухшее от слёз лицо и отставив в сторону руку с пустым бокалом, словно механическая кукла, у которой в разгар веселья остановился завод.

На столике стояла наполовину пустая бутылка сливового вина.

- Отлично, - сказал Саске. - Теперь пить начнёшь?

- Три часа ночи, - хрипло ответила Сакура. - Три часа ночи! Где он?!

Учиха хмыкнул.

- Можно подумать, в первый раз дома не ночует. У Узумаки, наверное.

- Саске, ты не видел его лица, когда он от тебя выбежал! А я видела! У него был совершенно безумный взгляд, он ничего не соображал. Я боюсь…

Ну, даже если так - в этом случае Саске тем более предпочёл бы, чтобы старший сын дома не появлялся. Чем дальше он будет от своего брата, тем лучше. Полгода назад ему не понравилась затея с миссиями в Стране Молний, однако теперь он бы с удовольствием отправил Мадару в Кумогакуре ещё раз.

Надо будет поговорить с Наруто.

- Да всё с ним будет в порядке.

- Зачем он приходил к тебе на работу?

- Поделиться соображениями насчёт какого-то нелегального перехода шиноби через границу.

- Какими соображениями? - не унималась жена.

- Сакура, я тебе говорю, ерунда это всё. Пойдём спать.

Он даже не против был заняться сейчас сексом. Ссору продолжать не хотелось, настроение поднялось.

- Пойдём в постель. Я хочу тебя, - сказал Саске, думая, что это её обрадует - он ведь никогда раньше не говорил ей о своём желании.

Однако Сакура посмотрела на него такими глазами, как будто он предложил ей пойти на кладбище, выкопать труп и заняться любовью с ним. Бокал выпал у неё из руки и разбился на сотни осколков.

- Ты… ты чудовище!.. - выдохнула она и, вскочив с дивана, бросилась наверх.

Несколько секунд Саске тупо смотрел на разлетевшиеся по полу осколки.

Потом шагнул вперёд, схватил бутылку и хлебнул прямо из горла.

Отвратительное, кислое пойло. Как она могла такое пить?

- Дура! Дура чёртова! - выдавил он сквозь зубы.



***

«Не вернусь домой, и к чёрту всё это».

Оставшуюся половину дня Мадара провёл в бесцельных блужданиях по деревне. Пару раз он заходил в закусочную и ел что-то, не чувствуя вкуса; выкурил целую пачку сигарет и под конец так провонял дымом, что самому стало противно.

«А какая теперь разница».

Он ненавидел отца, ненавидел брата… ему было стыдно перед матерью, и в то же время он понимал, что никогда не сможет заставить себя извиниться перед ней или просто сказать, что не понял, что это была она.

«Не вернусь».

Деньги, к счастью, пока были, миссии тоже ещё никто не отменял, и Мадара был отнюдь не последним шиноби в этой деревне, что бы по этому поводу ни думали отец и Хаширама. Так что он вполне мог начать самостоятельную жизнь… Один.

И никто ему не нужен, даже придурок Тобирама.

Он пришёл к этому выводу и повеселел.

Решил с завтрашнего же дня начать поиски квартиры, а пока что переночевать… ну да хоть на скамейке в парке. Это чистюля Хаширама, наверное, скривился бы при такой мысли, а он не брезгливый, ему не привыкать.

Мадара купил какую-то еду - рыбу с рисом - в пластиковой упаковке, банку пива, ещё одну пачку сигарет и, чувствуя себя вполне довольным жизнью, устроился на первой попавшейся скамейке.

…А потом пошёл дождь - и всю его уверенность как будто смыло разразившимся ливнем.

Он сидел на скамейке, продрогший и насквозь промокший, его тошнило от курева и наспех проглоченного риса, капли дождя, тяжёлые, как будто свинцовые, лупили его по лицу, он вспоминал все сцены из детства, когда его обижали, не замечали, ругали, и чувствовал себя самым несчастным человеком на свете.

И самым одиноким.

Никому не было до него дела.

Даже придурку Узумаки, чёрт бы его побрал! Лучший друг…

Он вскочил со скамейки и бросился к дому Хокаге - убедиться в том, что Тобирамы там нет, или же, если он там есть, выслушать очередную тупую пошлую шутку и высказать, высказать этой сволочи всё, что о нём думает - что тот не может ни понять, ни посочувствовать, ни помочь, ни просто побыть рядом, когда… когда он так ему нужен, твою мать!

Дом Хокаге, разумеется, хорошо охранялся, однако Мадара без особых усилий проник в сад - лазейка была хорошо известна ему с детства. Когда-то они часто играли вчетвером среди карликовых деревьев, аккуратно подстриженных Хинатой-сан, которая увлекалась бонсаем. Сама она всегда смотрела на них с лёгкой улыбкой, но и обеспокоенно тоже: как бы не поломали всё, заигравшись…

Ночью эти деревья выглядели немного странно: словно маленькие безобидные демоны, обращённые в разгар пляски в причудливые сосны и клёны по воле какого-то чересчур весёлого, вроде Тобирамы, бога.

Мадара прошёл по мокрой траве, задевая кусты; те сопротивлялись вторжению незваного гостя, царапали ему руки, выливали за шиворот новые порции ледяной воды.

Злость его почти утихла и, поглядев на тёмные окна в комнате Тобирамы, он опустил голову.

Этот придурок, наверное, не ночует сегодня дома, как и обещал.

Почему он, собственно, ему не поверил?

Может, Узумаки уже давно гуляет по борделям, или вообще, чего доброго, завёл себе девушку, последовав примеру брата, - нельзя же быть таким озабоченным и не пытаться себе кого-нибудь найти.

Он постоял ещё немного под окнами дома. Только в одном из них, на первом этаже, горел свет - значит, почти все уже легли.

Зачем он сюда пришёл?

Здесь ему не место. Ему вообще нигде нет места.

Стиснув кулаки, он развернулся - и в этот момент дверь открылась, и на пороге появился человек.

Мадара вздрогнул.

- Х-хокаге-сама… - пролепетал он.

Обычно он называл его просто «Наруто-сан», однако сейчас ему действительно стало неловко - пробрался к нему ночью в сад, словно вор какой-то.

- Да что ж вы все заладили «сама» да «сама», - вздохнул тот. - Хаширама тоже… Я, благодаря вам, себя лет на шестьдесят уже чувствую.

- Наруто-сан, - поправился Мадара.

- Ну, уже лучше. - Хокаге шире распахнул дверь, кивнул ему. - Заходи.

- Нет, я…

«…пойду домой?»

Он же решил туда не возвращаться.

- Заходи-заходи.

Соблазн был велик: полоска света, проникавшая сквозь раскрытую дверь, выглядела такой уютной, а он был промокшим и усталым, ему хотелось помыться и спать, а не глядеть на беспросветно чёрное небо, скорчившись на каменной скамье и ёжась под порывами ледяного ветра.

«А почему бы, собственно, и нет?»

Он подошёл ближе. Наруто-сан пропустил его вперёд, а потом зашёл в дом сам и закрыл дверь.

- Хинату, я думаю, мы поднимать не будем - а не то она сразу отправит тебя сначала в ванную, а потом в постель с градусником под мышкой. Есть хочешь?

- Не знаю, - сказал Мадара.

Вместе они прошли на кухню, где Наруто-сан, пошарив по полкам, вытащил несколько упаковок быстрорастворимой лапши.

- Один рамен, - он развёл руками. - Мы-то с Тобирамой его любим, а вот ты, наверное, ненавидишь. Я прав?

- Ненавижу, - угрюмо согласился Мадара.

- Ну вот. Безобразие какое, в доме Хокаге нечего пожрать. Точнее, наверняка есть, просто мы не знаем, где эта еда лежит… Боюсь, всё-таки придётся разбудить Хинату.

От этого «мы» Мадаре сделалось совсем горько - как будто он был членом этой семьи, дружной и благополучной, где все вместе ужинали по вечерам, делились впечатлениями, шутили, подбадривали друг друга.

И они были готовы поделиться с ним своим счастьем - вот только он чувствовал себя, словно какой-то жалкий оборвыш, которого привели на праздник к богатому и великодушному меценату.

- Не надо, - сказал он. - Я правда не голодный. Я бы лучше спать пошёл.

Наруто-сан внимательно на него посмотрел.

- Ну как хочешь. У Тобирамы ляжешь или в свободной комнате? Сын, правда, спит уже, но я думаю, что переживёт, если ты его разбудишь.

Так Тобирама всё-таки дома?

Мадаре не хотелось себе в этом признаваться, но эта мысль его обрадовала.

- У Тобирамы.

Хокаге проводил его до лестницы.

- Поздно же вы ложитесь, Наруто-сан, - зачем-то сказал Мадара, неожиданно для самого себя.

- Работа, - вздохнул тот. - Хокаге не может забыть ни об одном прошении, каким бы глупым и незначительным оно ни казалось на первый взгляд - иначе это дерьмовый Хокаге. Хаширама мне помогает, но я же не могу заставить его сидеть в моём кабинете с утра до вечера, у него и своя жизнь есть. Девушка вот появилась. Нравится она тебе?

Голубые глаза смотрели на него с любопытством, не слишком-то подобающим человеку, занимающему столь важный пост, однако делавшим его лицо удивительно живым и располагающим.

- Нет, - честно ответил Мадара.

- Хм. Ну ладно. Спокойной ночи.

- Спокойной ночи.

Он поднялся по лестнице и раскрыл дверь в комнату Тобирамы. Тот спал на футоне, зарывшись головой в подушку, и, наверное, стоило разбудить его и попросить второй, однако сейчас хотелось тепла - хотя бы обычного физического тепла от человека, который спит рядом.

Мадара улёгся на футон, пихнул Тобираму локтём.

- Подвинься.

Тот поднял голову, непонимающе захлопал глазами.

- Учиха?! - И тут же весь расцвёл: - Учи-и-иха, я знал, что это когда-нибудь произойдёт! Ты пробрался ко мне в дом, как к тайному возлюбленному, чтобы провести со мной жаркую ночь, правда?

- Опять, - лицо Мадары искривилось. - Опять эти твои шутки! Ты только и знаешь, что шутить, шутить, шутить, тебе плевать на то, что мне сейчас вообще не до веселья, что мне сдохнуть хочется! Нет, тебе всё равно, и всегда было всё равно. Ты за повод для очередной шутки и собственного отца продашь, не сомневаюсь!

Тобирама перестал улыбаться.

«Сейчас он мне врежет, - подумал Мадара со странным спокойствием. - Но сколько можно молчать, чёрт побери».

Взгляд светло-серых глаз и в самом деле сделался на мгновение яростным, жестоким, однако затем Тобирама, очевидно, взял себя в руки.

- Успокойся, Учиха. Зачем сдохнуть? Может, пива хочешь?

- Да пошёл ты к чёрту со своим пивом! Это что - решение всех проблем?! Впрочем, ты разве знаешь, что такое проблемы! Они у тебя вообще когда-нибудь были? Сын Хокаге, заботливые родители, благополучная семья, талант, какой поискать и который тебе нахер сдался… Не то, что я, ублюдочный сын, который не нужен ни отцу, ни матери, ни друзьям, которых нет, - разве что брату, с которым только в игрушки играть.

К глазам подступили злые слёзы.

Тобирама выбрался из-под одеяла, сел, посмотрел на него сверху вниз.

- Я… я не знал, что у тебя всё так плохо.

- Да ты никогда ничего не знаешь! Ты хоть раз пытался меня понять?! Пусти, я уйду отсюда, какого хрена только припёрся, сам не понимаю…

Он рванулся было к двери, но Тобирама удержал его, толкнул обратно на футон и лёг рядом на живот, положив руку ему на грудь.

- Руку убери!

- Не уберу.

- Ну тогда хоть сухую одежду дай, придурок! Не чувствуешь, что ли, что я промок до нитки?!

На лице Тобирамы промелькнуло недоумение, тут же сменившееся облегчением. Он расхохотался.

- Ну ты даёшь, Учиха!

Что и кому он там «даёт», Мадара не понял, однако почувствовал себя немного лучше.

- Ты не можешь хоть иногда называть меня по имени? - проворчал он.

Тобирама похлопал глазами.

- …Могу. Наверное. Хотя это сложно, я уже настолько привык…

Он достал из шкафа футболку и шорты, кинул Мадаре. Тот переоделся, повесил собственную одежду на стул, чуть не споткнулся в темноте, возвращаясь, и сдержанно выругался.

- Подушка-то одна, - вздохнул Тобирама.

- Ну и спи себе.

- Да нет уж, спи ты…

Мадара не стал заставлять себя уговаривать - не так уж часто у младшего Узумаки случался приступ великодушия, нужно было пользоваться моментом. Он положил под подушку локоть и перевернулся на бок. Последним, что он слышал перед тем, как уснуть, были слова, произнесённые грустным голосом:

- Плакала моя жаркая ночь…

Наутро обоих разбудил Наруто-сан и страшным голосом приказал явиться к столу, добавив, что в противном случае им придётся позаботиться о своём пропитании самим, потому что ничего не останется.

Жена Хокаге, Хината-сан, поглядела на Мадару красивыми грустными глазами. Выражение лица у неё всегда было немного задумчивое и меланхоличное, однако ласковое. Хаширама в целом был похож на неё, исключая отцовские голубые глаза, ну и более жёсткий взгляд.

Подумав, Мадара пришёл к выводу, что она скорее нравится ему, чем наоборот.

- Хаширама дома не ночевал? - спросила она, вздохнув.

Тобирама скривился.

- Нет. Он у этой своей…

Взгляд у Хинаты-сан стал ещё более печальный, и Мадара это заметил. Видимо, и в её отношениях с сыном не всё было гладко… Может, она ревновала?

Матери всегда ревнуют сыновей к их девушкам, он это часто слышал.

Интересно, его собственная стала бы?

Да нет, ей только до Изуны есть дело…

В дверь внезапно отчаянно затрезвонили - да так, что все четверо чуть не подскочили.

- Кого это принесло в такую рань?! - возмутился Тобирама.

Наруто-сан встал и пошёл к двери; остальные, чуть помедлив, последовали за ним.

«Мама?!»

На пороге стояла именно она - бледная, ненакрашенная, с опухшими и покрасневшими от слёз глазами.

- Наруто!.. - выдохнула она с мольбой и тут вдруг увидела старшего сына, стоявшего позади него. - О боже мой… Я так… боялась…

Она закрыла лицо руками и вся как-то съёжилась.

Несколько мгновений никто не произносил ни слова. А потом Наруто-сан шагнул и обнял её.

И сказал:

- Сакура-чан…

В его голосе было столько печали, что у Мадары замерло сердце от какого-то нехорошего предчувствия - или предположения.

Он отступил и чуть не столкнулся с Хинатой-сан - она поспешно опустила голову, но он успел заметить у неё в глазах слёзы.



***

Изуна не сразу понял, отчего проснулся с таким ощущением, будто за окном светит яркое солнце и щебечут птицы, в то время как на самом деле всё небо было затянуто мрачными грязно-серыми облаками, то и дело истекавшими мелким дождём.

Точнее, совсем не понял.

Засыпал он с тяжёлым сердцем, прислушиваясь к крикам внизу, звону разбитого стекла, рыданиям матери, мучаясь от сомнений: пойти к ней или всё-таки послушаться отца и не вмешиваться?

А проснулся с таким чувством, какое бывает только накануне дня рождения или другого праздника, которого очень ждёшь.

Может быть, ему приснилось что-то хорошее?

Но даже если так, он ничего не запомнил…

Перевернувшись на бок, Изуна вдруг заметил куртку Хаширамы рядом с собой и покраснел - ночью отец спрашивал, почему она здесь, а он не смог ему ответить. Сказать по правде, он и сам не очень понимал, зачем взял её с собой в постель. Случайно забыл, кажется…

Чуть помедлив, он зарылся в куртку лицом и глубоко вдохнул запах - слабый лавандовый (наверное, от стирального порошка), более стойкий - сигаретного дыма (сам Хаширама не курил, однако курили почти все в его окружении), и, самое главное, его запах, такой родной и привычный. Жалко, что куртку придётся отдать, но, с другой стороны, это ещё один повод увидеться. И, возможно, других не будет…

Вздохнув, Изуна, наконец, посмотрел на часы, и с ужасом обнаружил, что минутная стрелка успела переместиться к отметке «тридцать» на циферблате.

Через полчаса у него встреча с командой и сенсеем, а он валяется в кровати, как полный дурак!

Он вскочил и заметался по комнате. Раскрыл шкаф и вытащил из него первые попавшиеся вещи; натянул штаны, футболку - однако затем его взгляд упал на синюю кофту с капюшоном, и он поспешно переоделся в неё, потеряв ещё несколько драгоценных секунд.

«Люблю синий», - снова подумал он, и в груди от этой мысли почему-то всё замерло.

Он слетел вниз по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, и бросился к выходу, на ходу произнеся:

- Мам, я опаздываю, не буду завтрака…

И резко остановился, чуть не споткнувшись и не пропахав носом пол.

Матери в комнате не было. Завтрака тоже.

На полу валялись осколки стекла, на столике стояла почти пустая бутылка из-под вина; взгляд его скользнул по этикетке, по бледно-золотистым цветам сливы и таинственно улыбавшейся глянцевой красавице.

Ни разу на его памяти не было такого, чтобы Сакура отпустила его в Академию, не покормив или хотя бы не предложив позавтракать. Он настолько привык, спускаясь по утрам, обнаруживать её внизу, помешивавшую что-нибудь в кастрюле и одновременно подкрашивавшую губы, собиравшую сумочку, подававшую Саске его газеты, что теперь просто не мог поверить своим глазам, видевшим только пустую комнату.

Однако даже если предположить, что глаза его обманули… Обычно утром по всему дому распространялся аромат оладьев или блинов - теперь же здесь стоял только запах вина, слёз и горя.

Изуна прикрыл глаза, прислонился к стене.

Радостное настроение, охватившее его после пробуждения, испарилось без следа.

А впереди ещё была встреча с сенсеем, которой он, что ни говори, боялся… Что, если этот Наоки, третий член их команды - он его совсем не помнил - окажется одним из тех, кто смеялся над ним в классе?

Вчера, когда он был рядом с братьями, с Хаширамой, казалось, что всё это несущественно, однако теперь его страхи и неуверенность вернулись с новой силой.

Хотелось остаться дома, сидеть на полу и ждать возвращения Сакуры, но Изуна знал, что потом будет ещё хуже: мать вернётся с работы только вечером; до этого он с ума сойдёт от тоски в пустом доме, а наутро ещё придётся объясняться за своё отсутствие перед сенсеем, которого он пока не знал. Да и как ему надеяться на дружеские отношения с напарником, если он пропустит первую, самую важную встречу?

Он вышел из дома и направился к воротам, однако на полпути вспомнил, что не запер дверь (раньше он никогда не уходил из дома последним и совершенно не привык этого делать). Пришлось вернуться, потерять ещё несколько минут.

На часах было уже без пятнадцати девять…

С неба накрапывал противный, мелкий дождик, унылый, словно в тон его настроению; ветер рвал волосы, издевался над синим капюшоном, то набрасывая его Изуне на голову, то сдёргивая обратно.

Он бежал по улицам, прижимая к себе куртку Хаширамы - хотел поискать его после встречи с командой и сенсеем.

Но, может быть, лучше подождать до завтра, мелькнуло в голове. Вечером снова спать так же, как в эту ночь, уткнувшись в куртку лицом, вдыхая запах…

На душе немного потеплело - хоть одна приятная мысль за последние полчаса.

Забывшись, Изуна чуть не вляпался в лужу, а когда, остановившись, поднял голову, то увидел на противоположной стороне улицы старшего Узумаки, всё в той же полосатой чёрно-оранжевой кофте, задумчиво смотревшего на какую-то вывеску.

Сердце сначала привычно рухнуло вниз, как будто он падал с десятого этажа, а потом подскочило и забилось так часто, что потемнело в глазах.

Не чувствуя под собой ног, Изуна двинулся к Хашираме.

В голове мелькало: «Я же опаздываю», «Если отдам ему куртку сейчас, то больше повода для встречи не будет», «Она намокла, нехорошо возвращать её в таком виде», однако мысли были словно не его, а чьи-то чужие, подброшенные ему в голову. И тело тоже было не его, потому что он чувствовал, что не сможет сейчас развернуться и пойти прочь, даже если земля разверзнется у него под ногами, а небо загорится пламенем апокалипсиса.

Он остановился рядом с Хаширамой и робко на него посмотрел, не решаясь заговорить.

Тот кинул на него мимолётный взгляд и снова принялся изучать картинку, висевшую над входом в кафе.

Дождь усиливался.

- Красивое сочетание цветов, не находишь? - наконец, спросил Хаширама.

Изуна тоже посмотрел на вывеску: цвета были бледными и размытыми, а сама картинка изображала молодую девушку, которая сидела на земле посреди вороха бледно-золотистых осенних листьев и печально улыбалась, глядя куда-то за горизонт. Или вообще никуда не глядя - Изуне почему-то показалось, что она незрячая, и он похолодел.

- Красивое, - согласился он дрожащим голосом.

- Увядание, - сказал Хаширама со вздохом. - Скорей бы осень.

Осень?.. Но ведь сейчас только весна… Лето ещё впереди.

Изуна чувствовал нарастающую растерянность.

- В Кумогакуре я видел настоящую осень, - продолжил Хаширама. - Знаешь, как это? Ярко-алые листья клёнов, ярко-жёлтые - ясеней, блики солнца в траве, и так тихо, что слышишь каждый шорох, каждый вздох леса. Вода в ручьях, прозрачная, как хрусталь, и запах сосны - особенный, не такой, как летом. И никого вокруг. Красота в её первозданном виде, такая хрупкая, такая пронзительная, такая светлая и солнечная, и в то же время такая печальная, такая… недолгая. Порыв ветра - и листья осыпаются, и ничего не остаётся, и впереди только зима и пустота. Наверное, это и есть счастье, единственное счастье, которое возможно: стоять и любоваться осенним лесом, и в то же время ждать порыва ветра, который неминуемо случится - и отберёт у тебя всё.

«Это не Хаширама, - подумал Изуна. - Не он».

Хаширама, которого он знал, никогда не стал бы описывать красоты природы и ударяться в философские рассуждения.

И в то же время он всем сердцем, всей душой… всем телом, которое болезненно жаждало прикосновения, - хотя бы просто придвинуться к нему ближе - чувствовал, что это Хаширама, и никто другой.

Зачем он ему это рассказывал?

«Ему больно, - понял Изуна. - Ему от чего-то больно».

И ему тоже было больно, и он не знал, что делать дальше.

Сказать что-то? Но что можно сказать в ответ на рассуждения об осенних листьях?

«Да, это красиво»?

Ему казалось, что подобная ничего не значащая, вежливая реплика будет как ножом по открытой ране.

Промолчать?

Но Изуна чувствовал, что это что-то важное, важное и выстраданное, потому что Хаширама редко так прямо говорил о своих ощущениях, и он сказал это ему, не кому-то другому - значит, думал, что он поймёт.

А он не понимал.

Ему хотелось плакать от бессилия.

- Я эти описания у одного поэта вычитал… или писателя, не помню, - внезапно сказал Хаширама и, криво усмехнувшись, повернулся к нему.

Изуна почувствовал себя так, будто его обокрали.

Так это были не его слова, не его чувства? Не его боль, которую он ощутил как свою собственную?..

Он молчал; по лицу его текли струи дождя, безвкусные и прозрачные.

- Вот же ливануло, - сказал Хаширама, посмотрев на небо, и кивнул в сторону двери. - Может, внутрь зайдём?

Сердце у Изуны снова подскочило, опередив мысли, всё ещё находившиеся где-то там, в расцвеченном умирающей осенней красотой лесу. Побыть с ним немного вдвоём, без братьев, без… этой?

Он подумал: «Я же опаздываю на встречу с командой и сенсеем! Я не могу…»

Он сказал:

- Давай.

Хаширама открыл перед ним дверь, пропуская его вперёд.

Внутри никого не было, только хозяйка деловито чистила стойку.

- Доброе утро.

- Доброе, - женщина подняла голову и улыбнулась: может, узнала сына Хокаге, а, может, ей просто нравились вежливые молодые люди. - Хотя, конечно, зарядило там совсем не к добру. Будете завтракать?

- Мне ничего не надо, а вот моему брату, пожалуйста, порцию лапши с овощами.

«Моему брату?..» - вздрогнул Изуна.

И почему это он взялся решать за него?!

- Я не хочу есть, - возразил он, однако Хаширама уже взял из рук хозяйки чашку с лапшой и направился к столику у окна.

- Хочешь, - безапелляционно сказал он.

Изуне оставалось только последовать за ним, тем более что он действительно был голоден: пропускать завтрак ему приходилось не часто.

Стены в кафе были расписаны яркими красками, не то, что блёклая картинка у входа - похоже, здесь недавно сделали ремонт, а вывеску поменять забыли. Изуна обвёл взглядом помещение, орнамент из геометрических фигур, которыми были покрыты бордюры, взял в руки палочки.

Хаширама снял запотевшие очки и положил их в карман - это было хорошо, однако Изуна всё равно не решался поглядеть ему прямо в глаза. А ведь раньше, когда играли в «угадай мысли», смотрел подолгу и не стеснялся совсем…

Он случайно заметил своё отражение в стекле: бледный, дрожащий, намокшие волосы повисли почти до плеч. Наверняка Хашираме и смотреть на него было противно - вот он и не смотрел; внимание его привлекали капли дождя, стекавшие по противоположной стороне окна.

«Нет, ничего не получается», - подумал Изуна с тоскливым, бессильным отчаянием.

Раньше было не так… Раньше им всегда было о чём поговорить, а даже если они и молчали, то не было этого невыносимого ощущения стены между ними, которое становилось всё тягостнее и тягостнее с каждой минутой.

Изуна взялся за свою лапшу, чтобы хоть чем-то себя занять.

Часы, висевшие на противоположной стене, показывали без десяти десять.

Он опоздал… Опоздал почти на час, и все наверняка ушли, не дождавшись его. Это была первая, самая важная встреча с командой и сенсеем, а он пропустил её - только для того, чтобы окончательно убедиться в том, что всё рухнуло и ничего не исправишь.

Он доел лапшу и уставился в чашку, измазанную остатками подливки, невидящим взглядом.

Нет, продолжать так дальше было невозможно.

«Надо уже покончить с этим и всё».

Изуна спрыгнул со стула, обошёл столик, протянул Хашираме его куртку.

- Ты забыл её вчера.

Тот, наконец, оторвал взгляд от стекла, посмотрел на него, заставив последний (первый?) раз утонуть в своих синих-синих, как васильковое поле, как лёд, как осеннее небо, глазах и сказал:

- Спасибо.

Хаширама забрал куртку, и пальцы его коснулись, чуть задержавшись, руки Изуны.

Тот задохнулся, разрываемый мучительным, не умещавшимся в сознании противоречием: почему всё, всё говорило о том, что они теперь чужие - им было не о чем говорить, нечего делать вместе - а чувство было такое, что близки, как никогда, и внутри всё требовало большей близости: сжать посильнее его руку, забраться на колени, смотреть в глаза, ещё… ещё что-нибудь…

Никогда раньше он не испытывал такой бури противоречивых, болезненных, потрясших его до глубины души эмоций.

«Двадцать четвёртое марта. Мой мир рухнул, и я не представляю, как жить дальше».

Нет, тогда ему тоже было плохо, но он, по крайней мере, понимал, отчего, а сейчас…

«Кто-нибудь… кто-нибудь, скажите мне, что со мной происходит?!» - будь у него хоть капельку меньше самообладания, он бы прокричал это на всё помещение, на всю улицу, на всю Коноху, потому что слишком страшно было ощутить внутри себя, пусть даже на мгновение, что-то настолько неуправляемое, настолько глубокое и не поддающееся никаким объяснениям.

А он?! Он знает, что с ним такое?!

Изуна посмотрел на Хашираму с немой мольбой.

«Нет, он опять скажет, что они все выросли, а я просто маленький».

Он попятился к двери.

Хаширама смотрел на него взглядом, не выражавшим ничего: ни внимания, ни интереса, ни досады, ни скуки. Просто - никаким, и Изуна выскочил на улицу.

Его лицо обдало порывом ветра, он глотнул свежего, пахнущего дождём воздуха и чуть не рухнул на колени в лужу - настолько сильным было облегчение: что-то, терзавшее его, нараставшее, грозившее разорвать изнутри, внезапно ушло.

Он прикрыл глаза. Потом посмотрел на небо: оно всё ещё было предгрозовым, ненастным, однако кое-где в прорехах виднелись лоскутки весенне-синего цвета, и лучи солнца неустанно пытались пробиться сквозь слои тёмно-серых дождевых облаков.

«Не сдамся, - подумал Изуна. - Он изменился, это правда, да и я, видимо, тоже. Но это ещё не значит, что между нами всё кончено».

Он стиснул руку в кулак и пошёл по направлению к Академии.

Особого смысла идти туда уже не было - наверняка его не дождались, но он чувствовал, что если сейчас просто вернуться домой, то вся его появившаяся внезапно решимость не будет ничего стоить.

Когда он подошёл к аудитории, то оказалось, что оттуда доносятся голоса.

Так всё-таки дождались?!

Его снова охватил страх.

Как он объяснит им своё почти полуторачасовое опоздание?.. Хорошее же впечатление он произведёт на сенсея…

Изуна помедлил; вспомнил про протектор, достал его из рюкзака и повязал на лоб. Подумал: наверняка криво, оглянулся в поисках зеркала. Понял, что пытается просто потянуть время, и решительно толкнул дверь.

Первым делом взгляд выхватил Мидори, оживлённо болтавшую с рыжеволосым пареньком - видимо, тем самым третьим членом их команды.

А уж потом…

Светлые волосы, карие глаза, короткое платье, открывавшее стройные ноги.

- Мы тебя заждались, Изу.

«А она-то что здесь делает?!»

У него появилось нехорошее подозрение - и через секунду оно подтвердилось.

- Мы с тобой, правда, знакомы, но уж позволь представиться официально - Сайто Изуми. Хокаге разрешил мне взять в этом году команду генинов.

«Нет...»

Нет, только не это, подумал Изуна и закрыл глаза.