[показать]У западного журналиста есть возможность освещать конфликт с обеих противоборствующих сторон.
Владимир Полупанов, «АиФ»: Олаф, вы на днях вернулись из очередной командировки в Донбасс. Знаю, были в Луганске, Донецке, Иловайске, Мариуполе. Что вы, иностранец, поняли про эту войну?
Олаф Кунс: Что она совершенно бессмысленная, ненужная и братоубийственная.
— Кто же с кем там, по-вашему, воюет?
— В первую очередь воюет госпропаганда, с обеих сторон. Это очень сильная штука. Правда в этой войне играет маленькую роль. Самую большую роль играет желание людей выиграть любой ценой. Вот это их убивает...
Безусловно, есть большой геополитический конфликт между Россией и Западом, но на Донбассе воюют местные люди. 90% ополченцев - это местные. И в Киеве в это никак не хотят поверить. Две недели назад я был в разрушенном до основания аэропорту Луганска, где были позиции украинских силовиков. В подвале, где жили солдаты, осталось очень много книжек - сказки Андерсена, например, какие-то мужские журналы. Угадайте, на каком языке эти книги? Правильно, на русском.
Жизнь и судьба
— Картинка, которую вы увидели своими глазами, сильно отличается от той, что показывают по телевидению?
— Картинка не отличается. Она одна и та же. Вопрос в другом - как это всё объясняется и трактуется. Вы наверняка читали «Жизнь и судьбу» Василия Гроссмана. Я впервые своими глазами увидел, как это выглядит в реальности. Под Луганском я видел деревни, где просто такая разруха, что не передать словами, - остатки изб, церковь, у которой упал купол, сгоревшие танки и обожжённые тела.
— И сильную ненависть с обеих сторон?
— Да, ненависть очень сильная. И это ужасно. Чтобы понять, где проходит виртуальная линия фронта, достаточно посмотреть, каким поисковиком пользуются стороны. Если Яндекс - то это восток, если Гугл - то запад.
— Возможен ли там настоящий мир?
— Думаю, что эта война теперь надолго. Там же всё разрушено, ничего не работает. В лучшем случае все эти самопровозглашённые республики будут похожи на Приднестровье. Среди ополчения есть настроения дойти если не до Киева, то хотя бы до Славянска. У украинской нацгвардии и батальонов (которых уже около 30) тоже есть желание дальше воевать. К тому же на Украине скоро выборы. Так что в ближайшее время мир на Донбассе не наступит, как мне кажется.
— С какими сложностями сталкиваются иностранные журналисты в этой горячей точке?
— Там довольно сложно работать. Но что интересно - можно освещать конфликт с обеих сторон и давать более-менее объективную картину. Потому что в Сирии или Ираке можно работать только на одной стороне. На Донбассе через каждые полкилометра стоят блокпосты, где встречаются разные люди, есть среди них и неадекватные. Одна из особенностей этой войны, что все так друг на друга похожи. Батальоны и ополченцы порой совершенно неотличимы друг от друга. Последний раз я присутствовал при обмене пленными на нейтральной территории, где встречались представители украинской армии и ополченцев. В какой-то момент перестал понимать, где тут украинская армия, а где ополченцы. Они все в камуфляже, все грубые, все ругаются по-русски матом.
Но пленные, кстати, очень разные. Они совсем непохожи друг на друга. Пленные, оказавшиеся у ополченцев, - люди примерно одного возраста - молодые рядовые. Пленные, захваченные киевской стороной, как правило, обычные люди, фермеры, которые вчера ещё копали картошку. Видно, что это точно не военные.И ещё интересный момент: в местах, где меняют пленных, лицом к лицу встречаются журналисты, например, Первого и Першего каналов. И они смотрят друг на друга с такой же ненавистью, как фронтовые солдаты.
Много глупостей
— Как этот конфликт освещается в голландских СМИ? Наверняка у вас существует своя пропаганда.
— Понимаете, есть большая разница между пропагандой и глупостью (плохой журналистикой). В Голландии очень много плохой журналистики, глупой. Большинство голландских журналистов, пишущих о конфликте на Донбассе, никогда там не были и совершенно не понимают, о чём пишут. После падения «боинга» страну захлестнула волна ненависти к России, и люди (не по указке государства) просто выплёскивали свои эмоции. Но это продолжалось недолго. В нашем посольстве здесь если есть три человека, говорящих по-русски, - это много. В голландских вузах если есть три кафедры, где учат русскому языку, преподают русскую литературу и русскую политику, - это тоже много. Голландских журналистов, работающих в России, от силы 5 человек.
Если на университетском и дипломатическом уровне не так много экспертов, если так мало журналистов, то можно понять, какая картинка о России складывается в голландском обществе.
— Почему голландцы не проявляют должной инициативы в расследовании катастрофы «боинга» на Донбассе?
— В Голландии идёт большое расследование, но очень медленно. Вы знаете, у голландцев есть такая проблема - мы всё хотим сделать по-голландски. Если в какой-то далёкой стране, где идёт война, падает самолёт с голландскими гражданами, в голландском понимании надо сразу оцепить место падения, закрыть его от посторонних и заниматься расследованием по-голландски: очень чётко, долго, обследуя метр за метром. Тут этого не получилось. Не могу сказать, что все довольны, как идёт процесс. Например, не понимаю, почему я попал на место через сутки после падения, а голландские специалисты приехали туда неделю спустя. Побыли там пару дней и уехали. Потому что им стало страшно. Не понимаю, почему я там мог работать, а они нет.
— Какие выводы вы могли сделать, находясь на месте крушения?
— Я не знаю, кто сбил этот самолёт. Если бы имел свою версию, я бы опубликовал её на первых полосах всех голландских газет. Я не знаю также, что происходило 11 сентября в Америке. Я там не был. Но у нас есть какой-то консенсус о том, что там происходило. Думаю, что через какое-то время наступит такой же консенсус и в деле крушения малайзийского «боинга» на территории Донбасса.
