При чтении "Обозрения" порой складывается ощущение, что историк видел рельеф сибирских пространств не только вблизи, но и бросал взгляд на Землю, на могучую Сибирь словно бы сверху, из Космоса, охватывая азиатскую часть России единым взором (заметим, что "панорамностью зрения" отличались древнерусские летописцы). Кстати, в "Обозрении" по поводу автора одной рукописи он делает похвальное замечание, что тот "не чужд ведения космографического", а рассматривая закономерности, определяющие направление стока сибирских рек, выразительно пишет о "планетарной сфероидальности и южном положении горных кряжей", задающих направление, "по которому реки катятся к северу, из большей или меньшей дали, по наклонности Сибирского долосклона, как вашгерда гигантского". И в то же время (что особенно удивительно!) мудрый историк Словцов хорошо слышал, как, например, среди алтайских просторов и гор поют свои проникновенные песни телеуты, как громко радуются дети проталинкам и ручьям после долгой сибирской зимы, как на вечерней заре бьют веселые перепела во ржи где-нибудь над кручами Ангары, Енисея, Оби или Иртыша...
Глубокое проникновение в жизнь огромного края позволяло Словцову нередко оспаривать сведения о Сибири, приводимые различными известными авторами. Так, он с иронией говорит, например, о забавном случае, узнанном из записок академика Гмелина, про то, как в Якутске некий "воевода, идучи в канцелярию, за 80 шагов стоявшую, отморозил руки и нос, хотя и был одет в теплую шубу. Верно, - подшучивает Словцов, - воевода шел к должности в каком-нибудь глубоком раздумье, чтобы в минутном переходе дойти до таких крайностей". И с целью опровержения сибирской байки авторитетного ученого Словцов напоминает, что ему в самые сильные морозы приходилось шесть раз проезжать через те места, в которых проживал незадачливый воевода, останавливаться там, но "не доводилось испытывать толь страшных морозов, какими Шапп с Гмелиным пугали Европу". Кто-кто, а уж Словцов-то не раз сталкивался с проявлениями суровых природных условий Сибири, с которыми шутки плохи.
Не следует, однако, сетовать по поводу того, что Словцов, пристрастный к Сибири, подчеркивал ее достоинства, порой даже как бы несколько облагораживал ее природно-климатические условия, представлял их, так сказать, в более гостеприимном ракурсе, и уж тем более не ужесточал их, не "пугал Европу"! Но ведь в сущности и беспристрастный к Сибири Сперанский не только с улыбкой назвал ее "отчизной Дон Кихотов", но и с почтением говорил, что "природа назначала край сей... для сильного населения... для всех истинно полезных заведений", хотя, продвигаясь по Сибири, ему, призванному утверждать справедливость, то и дело приходилось произносить суровое слово "арестовать!" - так сильна была тогда преступность в крае на всех уровнях жизни. А к сибирским злодеям Сперанский был беспощаден, арестовывал их немедленно, как, например, арестовал при встрече на реке Кан кровожадного нижнеудинского исправника Лоскутова, державшего в страхе население всей округи, так что при аресте запуганные сибирские старцы произносили, глядя на избавителя: "Батюшка, Михаиле Михайлович, не было бы тебе чего худого: ведь это Лоскутов"! И недаром отлитый из бронзы портрет Сперанского мы видим рядом с портретами Ермака и Муравьева-Амурского на гранях пьедестала памятника в честь постройки Транссибирской магистрали, открытого в Иркутске в 1908 году, - так много Сперанский сделал для блага Сибири.
В литературе отзывы о Сибири и сибиряках отличаются большим разнообразием, как разнообразна и сама Сибирь. Словцов к разнообразию мнений относился очень взвешенно, критически...
Что же касается достоверности, то ею Петр Андреевич всегда весьма дорожил. Так, обнаружив неточности во второй части "Русской истории", касающиеся похода дружины Ермака в Сибирь, Словцов тотчас пеняет историку Устрялову: "Надобно, чтобы почтенный сочинитель истории объяснил, на чем он основал свои особливые мнения". Он развеет Миллерову легенду о Ермаковой перекопи - некоем канале, будто бы прорытом казаками Ермака для спрямления пути по длинной дуге Иртыша. Словцов критически отнесется к публикации известным историком и археологом Григорием Спасским "Летописи сибирской, содержащей повествование о взятии сибирские земли русскими, при царе Иване Грозном, с кратким изложением предшествовавших оному событий", вступит в данном случае в спор не только со Спасским, но и с Карамзиным. Ознакомившись с конкретными фактами, приводимыми известным историком Сибири Фишером по поводу похода по Амуру вместе с Хабаровым казака Степанова, Словцов заявит: "Не верю Фишеру!"
Сибирский историк предпочтение всегда отдавал истине, экзотика его не привлекала. Например, в соответствующем месте "Обозрения" он безоговорочно скажет по поводу сведений, приводимых уже известным нам Шаппом: "Француз прав!" Однако Словцов жестко ответит на "злоречивое" описание Гмелина в 1734 году нравов сибиряков, когда тот укорял их в пьянстве и распутстве. Историк, не оправдывая пороков своих земляков, все же не может ограничиться тривиальным укором. В "Обозрении " мы читаем мудрые замечания историка по этому поводу: "Кто же такие были создатели многочисленных в Сибири храмов, начиная с Верхотурья до церквей Аргунской или Нижнекамчатской? Те же сибиряки, которых самолюбивый иноземец без разбора именует пьяницами и распутными. И развратность в жизни и благочестие в деле Божием! Как совместить одно с другим? Стоит только заглянуть в бедное сердце человека, в котором растут вплоть подле пшеницы и плевелы". А дальше Словцов, проявляя не только смелость, но и прозорливость, считает нужным резонно заметить: "Пожалеем о характере заблуждений, нередких и в звании Гмелиных, нередких и в нашем веке, и наверстаем порицаемую чувственность взглядом на христианскую жизнь слобод, исстари заселенных крестьянами, а не посельщиками". Однако заблуждения никак не переводятся.
Не будучи кабинетным исследователем, хорошо представляя себе по личным впечатлениям тот огромный край, об историческом процессе в котором он говорит, Словцов и природу, ландшафт также считает существенной составляющей истории.
Конечно, в данном случае Словцов и не претендует на роль первооткрывателя: историю народов от среды их обитания не отрывали ни древний Геродот, ни современник Словцова Иоганн Готфрид Гердер с его "Идеями к философии истории человечества", ни отечественные историки - опыт предшественников (в том числе концепции историзма, развитые Гердером) он не просто учитывал в своей работе, но опирался на него, то есть стоял, как образно говорил некогда Исаак Ньютон, на плечах гигантов.
Словцов испытывал как историк творческое беспокойство и наслаждение не только тогда, когда в архиве находил вдруг неизвестный свиток или когда ему удавалось восстановить тот или иной исторический пробел, но и тогда, когда внимательно всматривался в особенности естественной окружающей среды, ибо он не игнорировал природу при рассмотрении исторического процесса (за что ему нередко приходилось выслушивать упреки!), не очень-то оберегая стерильность исторического жанра.
7.
Взгляд историка на исторический процесс отличается истинным демократизмом. Именно демократизмом взгляда вызвано уважительное, достойное отношение Словцова к нравам, традициям, особенностям характера и быта сибиряков, раскрытым на страницах "Обозрения", что впоследствии во многом послужило серьезным основанием, чтобы назвать этот исторический труд "энциклопедией сибирской жизни". Следует также отметить, что одна из особенностей "Обозрения" заключается в том, что оно представляет собой одновременно как проповедь теоретических взглядов Словцова на историческое развитие общества, так и его духовную, душевную; исповедь как человека и гражданина "сибирской нации" (так обозначена национальность Словцова в одном из документов, составленных в Тобольской семинарии).
Когда через многие годы Словцов станет денно и нощно просиживать кабинете, расположенном в одном из домов подгорной части Тобольска, перелистывая собственные записи в многочисленных тетрадях, обращаться редким книгам - ему будут так необходимы тишина и уединение. Литература, приведенная в научном труде Словцова и обозначенная как "Руководства при составлении обозрения", должна будет всегда находиться под руками. Он еле сможет выкраивать небольшое время для столь им любимых пеших прогулок...
А пока Петр Андреевич, не пугаясь ни мороза, ни ледяного ветра, одетый в надежную медвежью доху, в бобровой шапке, смахивая с бровей меховыми рукавицами искрящийся на солнце иней, едет то в Якутск, то к рыбакам Байкала, то в дальние поселения ссыльных...
В жаркий день, коротая длинный путь, он сбрасывает с себя сюртук, остается в одной рубашке. Просит, чтобы казак остановил возок посредине поляны, где расцвели купальница сибирская, золотистая примула, сарана, зверобой. Он торопится побывать везде, многое разглядеть и понять!.. Он пытается убедить иркутского губернатора Трескина, что учебные заведения губернии находятся в бедственном положении - необходима помощь. Тот сперва поддерживает Словцова, но вскорости ни о какой помощи и слушать не желает.
В Иркутске к П. А. Словцову часто приходит домой любознательный молодой человек Иван Калашников. У историка нередко бывают в гостях учителя Кокорин и Щукин - иркутяне, недавно окончившие Петербургский педагогический институт, открытый в свое время при содействии И. И. Мартынова. Особенно большое участие Словцов принимает в судьбе Калашникова - даровитого человека, пробующего свои силы в литературе. В дальнейшем Калашников станет одним из наиболее популярных писателей-сибиряков, с помощью Словцова переберется в Петербург. Роман Калашникова "Камчадалка", другие его произведения привлекут внимание Пушкина, о книгах сибирского романиста будут писать, хотя и чрезмерно предвзято, В. Белинский, Н. Полевой. Калашников и Словцов станут близкими друзьями, несмотря на то, что их разделяла 30летняя разница в возрасте...
Оказавшись после Петербурга сначала снова в Тобольске, а затем в Иркутске, Словцов мучительно переживал столичные перипетии. Перед ним со всей очевидностью обозначилась колоссальная опасность; он столкнулся с реальной угрозой сбиться со своего истинного пути, изменить природным дарованиям, отказаться от высоких целей, связанных с творчеством, с ориентацией на лучшие человеческие порывы. Он прекрасно осознавал, что в Сибири лишается многих возможностей, в сравнении с Петербургом, для проявления себя на государственной службе, в науке, в литературе, в других сферах интеллектуальной деятельности. Словцов несколько раз предпринимал энергичные попытки к возвращению в столицу, но они оказались тщетными... А когда раз решение на возвращение в Петербург наконец-то было получено, то он уже и сам не пожелал уезжать из Сибири! А житейских, обыденных трудностей у него всегда было предостаточно. Недаром историк, не привыкший жаловаться, все-таки писал Ивану Калашникову в Петербург летом 1829 года, уже работая над "Обозрением": "...Я остаюсь среди волков, нападающих на меня в злобе и неведении". Но и в такой обстановке Словцов не терял главного ориентира: "Он один (Бог. - В. К.) наш защититель, - говорит Словцов в том же письме к Калашникову, - и если бы сего верования не имел я, то давно бы жизнь моя излилась, как вода, по словам Давида". Вот мы и нашли главный источник, из которого историк черпал силы для жизни и творческой работы...
В Иркутске затяжная борьба Словцова с косностью местных высокопоставленных особ в конце концов была вознаграждена для него событием праздничным! В 1819 году М. М.Сперанский, освобожденный из ссылки, назначается Александром I на пост сибирского генерал-губернатора. От этой должности И. Б. Пестель был отстранен, а иркутский гражданский губернатор Н. И. Трескин вскорости отдан под суд. Перед Сперанским в Сибири императором были означены две труднейшие задачи: выкорчевать злоупотребления властью чиновниками и реформировать управление Сибирью - "сообразить на месте полезнейшее устройство и управление сего отдаленного края". Император хорошо себе представлял, что лучше Сперанского проблемы Сибири понять и разрешить несможет никто. Ведь в отношении Сперанского, пожалуй, и сегодня остаются справедливыми следующие слова: "Со времен Ордин-Нащокина, - писал историк В. О. Ключевский, - у русского престола не становился другой такой сильный ум; после Сперанского, не знаю, появится ли третий". В Сибири Сперанский проделал огромную работу, его реформы поныне остаются самыми мощными и самыми разумными за всю историю Сибири. Среди различных документов тогда были подготовлены и приняты два важнейших: "Учреждения для управления сибирских губерний" и "Устав для управления сибирских инородцев". Приступая к подготовке Сибирской реформы, Сперанский исходил из собственного взгляда на окраины империи как на "гетерогенные" образования, требующие и в управлении и в решении иных вопросов индивидуального подхода. При этом необходимо помнить о следующем: Сперанский подчеркивал, что "следует вводить новый порядок постепенно", что все его новшества "представляют более план к постепенному образованию сибирского управления, нежели внезапную перемену"- так он говорил в письме к П. М. Капцевичу, назначенному генерал-губернатором Сибири ему на смену. Сперанский многое сделал для решения так называемых "сибирских вопросов", над дальнейшим "снятием" которых позднее почти безуспешно бились "областники", другие деятели, не удовлетворенные развитием нашего сибирского края...
Приехав в Иркутск, Сперанский часто встречается со своим старинным другом Словцовым, который разделяет его взгляды на реформирование управления Сибирью.
Они сразу же провели несколько вечеров в бурных разговорах, воспоминаниях. Словцов оказывается советником Сперанского! Главную, важнейшую тему их бесед составляли размышления о переустройстве настоящего и прогнозные обсуждения достойного будущего Сибири, - эти разговоры имели немалое значение для подготовки Сперанским знаменитой Сибирской реформы, начатой в 1822 году и по существу задавшей направление в развитии Сибири вплоть до XX века. К сожалению, многое из намечаемого к реформированию было приостановлено после восстания декабристов.
Словцов считал необходимым поделиться со Сперанским как с государственным деятелем собственными наблюдениями, накопленными за многие годы, чтобы оказать влияние на судьбу в развитии Сибири. Петр Андреевич видел реальные успехи в обживании края, однако считал, что "их было бы более, если бы предприятия частные не сталкивались с бесчисленными преградами". Он убежденно говорил Сперанскому, оперируя цифрами, о "недостатке капиталов и недостатке руд дельных", чтобы доводить до конца "начинания, сколько-нибудь значащие". Словцов размышлял о предметах животрепещущих и, кажется, очевидных: для поднятия благосостояния народа и Сибири в целом следует не "брать за одну вещь четыре или пять раз больше, но... одну вещь умножать в четыре или пять раз"! А ведь Сибирь необыкновенно богата для счастливой жизни!
Когда однажды речь зашла о развитии земледелия в Сибири, то Словцов, размечтавшись, стал даже говорить о том времени, когда появится возможность "осушить Барабу водопроводами", чтобы использовать эту огромную равнину под тучные нивы и пастбища. Его взгляд простирался и дальше, на север, к Васюганью, где, по мнению Словцова, "потомки на болотах учредят сенокосы, потом нивы, а на других станут добывать топливо". Словцов, хорошо зная о зависимости благосостояния страны от самочувствия земледельцев, а также о том, что работа с землей требует не только больших знаний, но времени и терпения, поведал Сперанскому про то, как "татары чулымские, буряты, жившие по Ангаре, Иркуту, Селенге и Оке долго не принимались за соху из опасения хлопот, с земледелием связанных".
Убежденный сторонник грамотного частного землепользования, Словцов, размышляя о будущих изменениях в сибирском земледелии, заразит и Сперанского своей убежденной, действенной страстностью: "Нетрудно предвидеть, как плодоносно расцветут нивы, когда наука европейского полеводства, породнившись со смышленостию сибиряков, ознакомит их с полезными агрономическими открытиями!"
Из поля зрения Петра Андреевича Словцова не выпала и Кулундинская степь, через которую он не однажды проезжал. Разве не ясно, что она лучше, чем какие-либо другие места Сибири, "пригодна своими травами для утучнения рогатого скота и лошадей. Тут наилучшее место для стад и табунов"! Минувшее время показало, что потомки далеко не всегда прислушивались к разумным советам Словцова.
Во время одного из разговоров на квартире Словцова в поздний морозный вечер Словцов, разгорячившись, убеждал сибирского генерал-губернатора Сперанского в том, что безнравственно "заселять пространную к востоку Сибирь чрез устранение в нее преступников, гуляк беспаспортных", поскольку именно такое заселение и позволяет зачастую некоторым чиновникам считать сибиряков "людишками худыми, скудными и неспособными к казенным поручениям". Трудные это были разговоры двух умнейших людей России.
Высказал Петр Андреевич и свое отношение к торговле на сибирских пространствах - она должна быть позволена каждому, "кто примет на себя обязанности торговые". А чиновникам всех рангов нужно хорошо понимать, что они, "придираясь к торговцу, посягают на свободу торговли, на ценность товаров и на собственность потребителей".
Необыкновенно темпераментной, захватывающей оказалась беседа, во время которой Словцов настоятельно подчеркивал, что сибирская жизнь находится на таком рубеже, когда многое зависит от грамотности людей, работающих в богатейшем крае, за которым угадывается чрезвычайно энергичное будущее. Он убеждал Сперанского, что необходимо добиваться немедленного открытия университета в Сибири! Сибирская молодежь должна иметь возможность к получению современного высокого образования у себя на родине. Сибирская земля нуждается в науке, как нива нуждается в теплом ливне. Нельзя стоять спиной к европейской науке!..
Сперанский, разделяя мнение друга, попросил его, чтобы свои мысли по поводу открытия университета в Сибири он изложил в письменном виде. Словцов уже в конце 1819 года написал такую записку, вручил ее Сперанскому. Однако решение животрепещущего вопроса об открытии университета в Сибири затянулось на целых 70 лег!.. После многочисленных иркутских бесед со Словцовым Сперанский, не раз убедившись в глубоко пристрастном отношении друга к судьбе Сибири, сообщал о нем в одном из писем дочери Елизавете в Петербург: "Кажется, если бы предложили ему место канцлера, то и тогда он не двинулся бы никуда отсюда".
Результаты работы Словцова в области народного просвещения в Восточной Сибири были весомы, его репутация становилась все более и более высокой - тому способствовали высокая образованность и талантливость Петра Андреевича, его независимость во взглядах, щепетильность в работе и безукоризненная честность. Возрастанию известности Словцова среди грамотного населения Сибири поспешествовала также публикация его статей в журналах. Так, в 1816 году читатели в "Казанских известиях" познакомились с его статьями "Из записок о числе поселенцев, водворенных за Байкалом", "Замечания о реке Ангаре", "Общий взгляд на Иркутскую губернию", "Несколько слов о городе Нерчинске" и другими. Статьи возникли как результат длительных поездок по Восточной Сибири, а также на основе изучения архивных и других материалов.
В 1821 году П. А. Словцов, по рекомендации министра просвещения А. Н. Голицына, был утвержден Александром I визитатором всех училищ Казанского учебного округа, в который входили тогда все училища Сибири. Интерес Словцова к новым местам получил теперь практически неограниченные возможности для своей реализации. В поле его зрения оказалась сеть учебных заведений от Охотска и Якутска до Вятки и Соликамска. Время проходило в нескончаемых поездках, в знакомстве с работой учебных заведений, при самом горячем желании сделать все возможное, чтобы обучение молодых сибиряков, которым самим предстоит определять судьбу своей страны, отвечало требованиям жизни. Он писал записки в Министерство просвещения и в Казань, просил помощи, предлагал преобразовательные меры. Нередко случались и жесткие разговоры с теми директорами учебных заведений, которые не очень-то радели за судьбу дела.
У него собираются новые материалы о проблемах сибирской жизни, и они ложатся в основу статей, которые в первой половине 20х годов прошлого века он печатает в журналах "Вестник Европы", "Сибирский вестник", в это же время в "Азиатском вестнике" начинают печататься с продолжением его знаменитые "Письма из Сибири", публикация которых завершится в журнале "Московский телеграф".
В 1822 году П. А. Словцов остановился на поселение в Тобольске. В это время из Иркутска к нему приехал любимый ученик И. Т. Калашников, чтобы вскорости с помощью своего учителя перебраться навсегда в Петербург, крепко связать свою жизнь с литературой.
Как-то, по старой памяти, визитатор Словцов зашел в Тобольскую духовную семинарию, и в канцелярии ему неожиданно показали ведомость за 1783 год! В ней, напротив своей фамилии в графе "Из каких чинов", он прочитал - "Из духовенства". А рядом было написано: "Сибирской нации"! И снова в душе у него что-то сильно и резко дрогнуло, как тогда, в Нерчинском архиве, когда он, волнуясь, развернул запыленный свиток... Петр Словцов... Сибирской нации... Из духовенства... Теперь эти слова из старой семинарской ведомости становились как бы определяющими в его судьбе...
Он уже почти ощущает необыкновенные чувствования людей, одними из первых доверительно и бесстрашно шагнувших в загадочные гиперборейские просторы, чтобы проникнуться их беспредельным духом. Ведь Сибирь одним лишь бесстрастным умом, увы, не постичь! "Миллер, Гмелин, Штеллер, Крашенинников, Делиль де ла Кройер, Красильников, геодезисты и флотские офицеры, более или менее искусные, - делится с нами своим сокровенным наблюдением П. А. Словцов, - первые открывают на необъятном пространстве страны некоторый таинственный праздник, в тихом созерцании природы, во славу неизреченного Зиждителя".
В Тобольске, в кабинете, опершись на подлокотник старенького кресла, он будет читать подробные письма от друга юности Ивана Мартынова - академика, переводчика. Вряд ли им когда-либо придется еще поговорить. Но ведь и письма не безмолвны!
Свое 60-летие Словцов встретит в Иркутске и больше уже никогда не приедет в этот город.
8.
К нему пришла весть, что Николай I собственноручно подписал разрешение, позволяющее Словцову возвратиться на постоянное место жительства в Санкт-Петербург... Но поздно. Он останется в Сибири навсегда. В одном из писем Ивану Калашникову, написанном в Петербург из Тобольска, он скажет без тени жалобы, спокойно и достойно: "Вот моя жизнь, и другой, к счастью, не желаю".
В 1829 году, в чине действительного статского советника, он уйдет в отставку, ему назначат пенсию. Теперь (наконец-то!) он сможет до конца отдавать все свое время осуществлению давней дерзновенной мечты - созданию исторического труда о судьбе своей суровой родины! В сущности, он готовил себя к этой невероятно сложной миссии всю жизнь. Читая "Историческое обозрение Сибири", многие статьи Словцова и его проповеди, пожалуй, трудно не ощутить, что с нами беседует не только сибирский историк, но и поэт, религиозный деятель - названные ипостаси в душе Словцова были единосущны и нераздельны! Недаром перед Словцовым как мыслителем, перед его нравственным обликом преклонялся даже Михайло Михайлович Сперанский, называл его "судьей совести".
В самом конце 1820-х годов Словцов подготовил несколько статей на материале теперь уже Западно-Сибирской губернии. Все статьи ("Журнал весны тобольской", "Письма из Вятки" - Вятка входила тогда в Западно-Сибирскую губернию, "Письма к брату И. В. Словцову в Стерлитамаке", "Тобольск в разных отношениях" и другие) напечатаны в журнале "Московский телеграф", который издавал и редактировал уроженец Иркутска Н. А. Полевой, крепко хранивший привязанность к своей родине - Сибири. Первая повесть Полевого "Сохатый" полностью посвящена Сибири, ее природе. Названия его последующих произведений говорят сами за себя: русская быль "Параша-сибирячка", "Ермак Тимофеевич, или Волга и Сибирь". П. А. Словцов помнил Полевого по Иркутску, когда будущий известный писатель и издатель был еще отроком. Позднее Полевой напишет о родном городе и Сибири: "...тут мечтал я, плакал над Плутархом, думал быть великим человеком... Ты не забыта мною, моя далекая родина, Сибирь, богатая золотом, дремучими лесами, морозами и дивными явлениями природы!.." Как видим, привязанность Петра Андреевича Словцова к журналу "Московский телеграф" имеет под собой хорошую сибирскую подоснову! Словцов внимательно относился и к историческим исследованиям Н. А. Полевого, следил за выходом его "Истории русского народа", сочувственно о ней отзывался. "Я читал I том "Истории" Полевого, - писал Словцов, - и методу, с какою он принялся за нашу историю, нельзя не одобрить, как методу светлую и в Европе принятую".
Полагаю, что нужно напомнить и об отношении Словцова к "Истории" Карамзина - он не считал ее образцом совершенства, находил в ней избыток "искусства красноречия"...
В одной из статей, опубликованных в "Московском телеграфе" в 1830 году (статьи Словцова о Сибири были, по существу, образцами первой сибирской публицистики), он, обеспокоенный будущим сибиряков, высказывал убежденность и надежду, что "наши зауральцы не сделаются вице-машинами и не будут терпеть от машин, как в Англии". Озабоченность Словцова будущностью сибиряков не потеряла, к сожалению, актуальности и в наше время, перенасыщенное технократически-экологическими проблемами.
После завершения работы над статьями, носившими зачастую краеведческий характер, он скажет в книге "Прогулки вокруг Тобольска...", что считает их "небольшим своим снопом... украдкой положенным в большую скирду сведений о Сибири". В названной книге мы находим краткие сведения о встрече Словцова в Тобольске с Александром Гумбольдтом - этим "Аристотелем XIX столетия", как его называли современники. Тобольск был первым сибирским городом, в котором накануне своего 60летия остановился прославленный ученый, давно мечтавший побывать в Сибири. Финансировал экспедицию Николай I, чем в значительной степени приподнимал в глазах Европы собственную репутацию просвещенного монарха. Словцов беседовал с Гумбольдтом на французском языке, высказал ему мнение, что будущий историк Сибири не должен проходить мимо сведений естественных наук об этом крае. Гумбольдт великодушно согласился с мнением образованнейшего сибиряка. Они были почти ровесники - Словцов старше всего на два года. В "Историческом обозрении Сибири" есть краткая ссылка на работу Гумбольдта "Фрагменты..." о его путешествии по Сибири (книга издана в Париже в 1831 году).
Однако подошло время, когда Петр Андреевич Словцов приступил к сооружению и собственной "скирды". Перед его взором уже ходили волны-периоды на ниве послеермаковской сибирской истории. Предстояло теоретически осмыслить богатейший собранный материал, систематизировать его, отыскать для выражения собственных взглядов необходимую форму. Для Словцова-художника и Словцова-ученого страницы "Обозрения" были одинаково дороги. А создавать труд, за который принялся Словцов, в Тобольске было нелегко: недоставало справочной литературы, ежедневно возникало множеств о сложностей. Он даже "нередко винил себя за предприятие историческое в таком краю, который глух и холоден для содействия подобному труду", - такие жалобы от историка не могли вырваться случайно. Но в Тобольск уже шли письма, посылки, поток их все возрастал, корреспонденция поступала даже из Петропавловска-Камчатского - оттуда сведения присылал священник Громов.
К. М. Голодников, хорошо знавший Словцова, так писал про образ жизни историка во время его работы над "Обозрением": "Вставал он утром часов в шесть, около часу молился Богу и читал Евангелие, потом, напившись чаю, садился за свой труд. В час пополудни, выпив рюмку красного столового вина, обедал за весьма неприхотливым столом. Затем, после короткого отдыха, работа продолжалась часов до 10 вечера".
В соответствии с замыслом и тогдашним развитием исторической науки книга Словцова включила в себя не только Собственно исторические материалы, связанные с развитием общества, но и сведения из ботаники, географии, геологии, гидрологии, данные по развитию сибирского земледелия, сведения из этнографии, климатологии, фенологии, кроме того, делился историк и собственными меткими сведениями из психологических наблюдений. Словцов, несомненно, относится к числу немногих крупных сибирских энциклопедистов. С молодых лет он был предрасположен не только к занятиям литературным творчеством, но и большой интерес проявлял к естественным наукам, развивал его в течение всей жизни. Особенности натуры Словцова определили и особенности его исторического труда, ставшего яркой вехой в сибирской историографии. Различные исследователи отмечали то одни, то другие достоинства в "Обозрении", но практически все они подчеркивали незаурядность исторического труда Словцова. "Первый историк, у кого прорывалось первое теплое чувство к краю, кому стала понятна ее (Сибири. - В. З.) судьба и рядом с этим, у кого блеснула художественная струя, писал сибирский публицист Н. М. Ядринцев в статье "Судьбы сибирской поэзии и старинные поэты Сибири", - был Петр Андреевич Словцов. Словцов не был с ухи м летописцем и историком Сибири. По его способу изложения видно, что это был человек с душой, патриот своей родины..." А "Энциклопедический словарь" Брокгауза и Ефрона определяет "Обозрение" как "единственную наручную историю Сибири". В "Сибирской советской энциклопедии", материалы в которой отличаются известным скептическим отношением к периоду до 1917 года, тем не менее отмечена методологическая новизна "Исторического обозрения Сибири", в названной Энциклопедии сказано, что книга Словцова является "одной из крупнейших и полных исторических монографий о Сибири". Роль П. А. Словцова высоко оценена в 5томной "Истории Сибири", вышедшей в 1960е годы в издательстве "Наука". В этом издании подчеркнуто, что исторический труд Словцова во второй половине XIX века "оказал огромное влияние на развитие общественно-политической мысли в Сибири".
9.
Для России первая половина XIX века характерна, в частности, большим всплеском интереса к историческим знаниям о родине, вызванным потребностью глубже вникнуть в "биографию", в "генетику" огромного государства, раскинувшегося на пространствах Европы и Азии. После Отечественной войны 1812 года, когда во всей грандиозности проявилась роль народа в судьбе Родины, особенно интенсивно и пристально осмысливается исторический путь страны, при этом осмысливаются различные слои в духовной жизни народа.
Как раз в это время писатель Н. М. Карамзин работает над многотомной "Историей государства Российского" (1816-1826). Во многом в противовес труду Карамзина уже упоминавшийся нами писатель Н. А. Полевой создает и издает 6томную "Историю русского народа" (1829-1833). В далекие оренбургские степи по местам пугачевских повстанцев отправляется А. С. Пушкин. Он изучает документы, связанные с восстанием, разговаривает с живыми свидетелями грозных событий, записывает песни и рассказы, вскорости пишет "Историю Пугачева". В те годы в Оренбурге с A. С. Пушкиным встречается В. И. Даль, собиравший народные сказки, поговорки, песни, только что издавший книгу "Русские сказки. Пяток первый" (1832). Даль в то время, с одобрения Пушкина, уже накапливал материалы к своему знаменитому "Толковому словарю живого великорусского языка". Проявляется большой интерес и к истории отдельных регионов, представляющей собой незаменимую первооснову для написания истории страны. Особенно примечательна в данном случае книга B. Д. Сухорукова "Историческое описание земли Войска Донского" (1824) -о ней с восторгом отзывался А. С. Пушкин, лично знавший автора. В ряду названных произведений, созданных подвижниками отечественной культуры, и должен, по нашему убеждению, восприниматься замечательный труд Петра Андреевича Словцова "Историческое обозрение Сибири".
Из предшественников П. А. Словцова наиболее обстоятельно историей Сибири занимался участник Академической экспедиции по изучению Сибири в 1733-1743 годах Герард Миллер (1705-1783) - его "История Сибири" включает в себя колоссальный фактический материал. Кстати, попытка издать этот труд в 1937- 1940-е годы осталась неосуществленной - вышло только два тома из трех.
Отдав должное кропотливой работе, проделанной в Сибири Герардом Миллером, Словцов видит, что на основе имеющихся материалов необходимо прошлое края подвергнуть основательному анализу, попытаться нащупать тенденции в развитии исторического процесса в Сибири, при этом для историка очевидны огромные трудности на новом пути исследователя. Обращаясь к образу Миллера со словами признательности и благодарности, Словцов рассчитывает именно на его безмолвное благословение. "Вечная тебе память! Без твоего прихода Клио Гиперборейская, - пишет П. А. Словцов в посвящении историку, - доныне перешептывалась бы с дьяком Есиповым и сыном боярским Ремезовым, потому что архивы наши сгорели, рукописные летописи редеют, а в обителях и благородных сословиях не заметно ни Нестора, ни Болтина". А затем Словцов делает оговорку, словно бы предчувствуя, что на долгом неизведанном пути произойти может всякое: "...выйдет ли целое или торс, не я в ответе". Обратим также внимание еще на одну существенную горькую оговорку Словцова, когда он пишет, что "принимает к сердцу как усмешку, так и скорбь родины...".
Нельзя не сказать и о том, что в "Обозрении" встречаются отдельные неточности. К разряду таких неточностей, курьезных ошибок относится, например, оспаривание Словцовым открытия С. Дежневым пролива между Азией и Америкой. При этом П. А. Словцов, основываясь на "здравом смысле", темпераментно отстаивает свой ошибочный взгляд! Но названная оплошность является чуть ли не единственной крупной ошибкой на весь обстоятельный труд.
Петр Андреевич Словцов рассматривает в "Обозрении" историю Сибири после похода дружины Ермака и заявляет по этому поводу, что "история Сибири для нас выходит из пелен самозабвения не ранее, как по падении ханской чалмы с головы Кучумовой", хотя приводимым в "Обозрении" фактическим материалом и вносит поправки в эту жесткую формулу. Своей главной задачей историк считает "протянуть чрез данное пространство времени нить историческую", а также "напомнить постепенность мер и видов правительства, более или менее по обстоятельствам поспешествовавшего благоустройству или безопасности страны, выставить учреждения, ускорявшие или замедлявшие силы жизни, а более всего представить жизнь частную и общественную...".
Словцов отчасти отказывается от традиционной последовательной хронологической описательности событий. Его интересуют прежде всего скрытые пружины, причины, определяющие тот или иной ход в историческом процессе. Причем он никогда не теряет из виду судьбу Сибири в целом.
Историк подразделяет рассматриваемое им историческое время на четыре периода. В каждом периоде Словцов прослеживает возникновение первоистоков для качественных изменений, когда п остепенн о развивают ся явления, поначалу еле заметные, однако неизбежно перерастающие в новые качественные формирования или события.
"Историческое обозрение Сибири" включает в себя две книги, хотя у Петра Андреевича Словцова было намерение написать и третью книгу - об этом он говорит на страницах "Обозрения".
Книга первая состоит из трех периодов.
Период I - от начала похода Ермака до 1662 года. Впрочем, историк постоянно обращается и кдоермаковской Сибири. В пространстве данного периода в основном шло стихийное заселение Сибири. Но уже с первых страниц книги Словцов показывает, сколь важную роль играло Православие при продвижении русских людей в новые для них азиатские просторы. При этом историк не обходит противоречий и сложных вопросов, трудностей, с которыми сталкивались христианемиссионеры. Подчеркивается большая роль казачества в освоении, изучении, обживании Сибири. Историк обстоятельно повествует о развитии сибирского земл еделия. Мы узнаем так же о п одробностях продвижения россиян в Якутию, об экспедициях Василия Пояркова и Ерофея Хабарова на Амур. Уже в первом периоде рассматривается формирование законодательства, анализируются пограничные проблемы и тревоги. Прослеживается развитие свободной торговли, формирование сибирских обычаев и нравов.
Период II - с 1662 по 1709 год. В пределах этого периода заселение уже шло. как говорит Словцов, "по направлению начальства и самого даже правительства". О брисован о открытие Камчатки, других дальневосточных земель. Рассказывается о взаимоотношении с Китаем, о событиях на границе, о героической защите Албазина. Показано развитие узаконений. Мы узнаем также о создании первой географической карты Сибири.
Период III - с 1709 по 1742 год. Только что образована огромная Сибирская губерния с центром в Тобольске, "какой никогда уже не будет в России, - замечает историк, - губерния, раскинувшаяся от берегов Вычегды до устья Камчатки". В Сибири интенсивно развивается торговля. На Камчатку и в Пекин направляются христианские миссии. П. А. Словцов рассматривает результаты крупных научных экспедиций в азиате кую часть страны. Он подчеркивает, что при всех изменениях Сибирь всегда жила по общим с Россией законам.
В первой книге историк обращает внимание и на противоречивое положение Сибири в составе Российского государства. "Сибирь как страна заключала в себе золотое дно, - констатирует П. А. Словцов, - но как часть государства представляла ничтожную и безгласную область". О намечаемых исправлениях такой несправедливости говорится уже во второй книге "Исторического обозрения Сибири".
Вторая книга включает в себя лишь один период.
Может вызвать некоторое удивление "неточность" в авторском обозначении ближней к нам хронологической границы (1823 год) второй книги. Впрочем, фактический материал "Обозрения" нередко относится даже к реалиям сибирской жизни 1830х годов. Показательна в этом отношении, скажем, "Историческая заметка о пяти сибирских городах", помещенная еще в первой книге. За названной "неточностью" пунктуального Словцова кроется, однако, некая загадка.
В пределах этой книги "Обозрения" историк показывает усовершенствование законодательства, анализирует развитие сибирских городов. Во второй книге подробно показано дальнейшее формирование горного искусства на сибирской территории, включая Урал, Алтай и Дальний Восток. Словцов во второй книге при анализе исторического процесса уже оперирует новым административным делением Сибири, возникшим в результате проведения знаменитой Сибирской реформы 1822 года, подготовленной и осуществлявшейся под руководством М. М. Сперанского.
Однако "Историческое обозрение Сибири", как мы уже говорили, не завершено автором, как не завершены, впрочем, ни "История государства Российского" Н. М. Карамзина, ни "История России с древнейших времен" С. М. Соловьева. По моему убеждению, в связи с незавершенностью "Обозрения" требуются тщательные изыскания среди архивных материалов Словцова, могущие нам принести самые неожиданные дополнительные сведения о творческом наследии замечательного сибирского ценителя и аналитика старины.
Целью истории, в понимании Словцова, является непрерывное всестороннее совершенствование человека и общества на основе религиозных воззрений. Однако процесс совершенствования идет сплошь и рядом драматично, далеко не всегда удается избежать периодов "обезьянничаний", по выражению Словцова. Историк смотрит на народ как на обладателя мощной созидательной энергии, реализуемой нередко и вопреки действиям самозваных лжемессий, нагло выступающих от имени Бога милосердного. Словцов резко говорил об этом и в молодые годы в известных проповедях.
Петр Андреевич Словцов постоянно размышлял, работал над усовершенствованием своего исторического труда, даже обращал внимание на возможные перестановки в тексте в будущем. Так, во второй книге он писал: "Все прибавления, очень поздно и порознь до меня доходившие, можно будет в свое время разместить по своим местам, в приличные главы первых двух книг". В настоящем издании некоторые пространные замечания автора, данные в конце первой книги, перенесены в соответствующие места основного текста и выделены шрифтом. Воля автора отчасти исполнена.
Вглядываясь в древность, Словцов видел ее не только глазами мудрого спокойного историка, но и охватывал взором взволнованного вдохновенного художника. Недаром о "блистательной радуге" П. А. Словцов говорит и в "Обозрении", когда обращается к факту участия сибиряков в Полтавской битве, - так что образ радуги для него вовсе не случаен.
И нам не только чрезвычайно интересно, но и крайне необходимо мысленно подняться по этой постоянно движущейся исторической радуге Словцова, чтобы с жаждой заглянуть за горизонт минувшего, ограниченный не столь уж и большим отрезком времени каждой отдельной человеческой жизни. Такое заглядывание тем более актуально, что другой конец этой исторической радуги, уходящей в будущее, невозможно даже пытаться представить себе, не прочувствовав пристально и вдумчиво седую древность родной земли и родного народа.
[/more]
В завершение отметим следующее. В 1990-1993 годах "Историческое обозрение Сибири" в сокращенном виде публиковалось в журнале "Сибирские огни". В 1995 году труд П. А. Словцова вышел отдельной книгой в Новосибирске в издательстве "Вен-Мер". Считаю необходимым выразить признательность администрации Новосибирской области за содействие в издании книги; поблагодарить директора Новосибирской областной научной библиотеки Н. А. Бредихину и сотрудников библиотеки за помощь в доступе к редким материалам, профессора Г. В. Крылова - за полезные замечания в процессе подготовки издания.
Ныне, в 2006 году, новое издание "Исторического обозрения Сибири" предпринято московским издательством "Вече" под названием "История Сибири. От Ермака до Екатерины II".
Виктор Зернов,
Новосибирск, 1993-2006
http://az.lib.ru/s/slowcow_p_a/text_0030.shtml
Вот что пишется в некрологе о В.А.Зернове 16 ноября 2009 года:
|
Виктор Александрович Зернов-Крещик — один из ветеранов сибирской литературы, поэт, литературовед, лауреат городской литературной премии имени Н.Г. Гарина-Михайловского (2002), заслуженный работник культуры. Он был одним из старейших членов Союза писателей России, автором многих стихотворных книг, среди которых: «Красная трава» (1968), «Стезя» (1972), «Замыканье» (1976), «Лебяжий берег» (1979), «Непокорный свет» (1983), «Откровенный разговор» (1987), «На всех земных пирах» (1990). Виктор Зернов-Крещик был знатоком и исследователем творчества П.А. Словцова, подготовил и переиздал с обширными комментариями (через сто лет) «Историческое обозрение Сибири» и другие материалы о творчестве одного из первых сибирских поэтов начала XIX века П.А. Словцова. Виктор Зернов был человеком ярким, темпераментным, неравнодушным, одним из самых активных новосибирских писателей. Он всегда ставил перед собой серьезные задачи и всегда старался добиться их решения. Доверимся описанию жизни П.А.Словцова этим замечательным человеком. |