Глава 1.

- Я расскажу вам странную историю о любви. Знаете ли, бывают моменты, когда устоявшийся уклад жизни начинают сотрясать внутренние землетрясения… или жизнетрясения?.. не суть… Что-то вроде того, когда смотришь на глубокую лазурь моря, безмятежно грея косточки под июльским солнцем. Весь мир растворяется, а время прекращает свой бег, переходя с рыси на.… О чем это я? Ах да, о море… или о любви.… Не суть. Я хотел сказать, что состояние души (если она ещё есть) подобно затишью перед бурей. Любовь и есть та движущая сила, та буря, та волна, которая омывая берега, уносит весь мусор, и, вылизав прибрежные пески, разносит жмущиеся к берегу лодки в щепки, подхватывая и кружа их в предсмертном танце. Могли ли вы, наблюдали ли когда-нибудь смертоносный водоворот своей души? – пристальный взгляд незнакомца скользнул по лицу мальчишки.
Молчание послужило достойным ответом, и отблеск улыбки коснулся бледных губ незнакомца, стоящего у перил. Он удовлетворенно качнул головой, словно мысленно подводя итоги, и цепочка в ухе с тремя крестиками призрачно сверкнула в сумраке.
- Я расскажу Тебе… - продолжил он, перекрикивая грохот волн. – Когда-нибудь поймешь, что ты не пуст, а полон – густа и непроглядна тьма, что покрывает щепки, залегшие на самом дне, а разум услужливо заблокировал чувственное восприятие психоделических картин мира. И увидишь ты, что могильные кресты не что иное, как твои чувства; надгробия – твои воспоминания, те, что побогаче и поухоженней – твои мечты. Стройные ряды крестов и надгробий – вот что являешь собой ты. Мириады гениальных мыслей и бредовых идей родились в твоем воспаленном разуме; сколько было высказано случайным знакомым, ещё меньше – друзьям, а скольким суждено умереть, никогда не сорвавшись с твоих губ! Что можешь ты? Улыбаться, внимательно всматриваться и в то же время не видеть меня? Что можешь дать ты – не другим, хотя бы себе?! Долгие рассуждения о серой, примелькавшейся толпе? Всё пустое! Сотни и тысячи таких же твердят о том же что и ты, лишь слова меняются.
Вернемся к истории о любви, о которой хотел поведать я, однако был унесен бурным потоком обжигающе холодных, как воды горной реки, мыслей. Рассказы никогда не давались мне, ибо композиция отчаянно хромала. Вступление перерастало либо в патетические рассуждения о жизни либо в яростную атаку. Ни логического конца, вернее ни достойного вступления, ни отточенных выводов. Словно бутерброд, забытый в укромном местечке – слегка подпорченную начинку скрывают черствые ломти хлеба.
А вот теперь о любви… Эта история – странная, немного сумбурная история моей любви не к человеку, и даже не к человечеству – а к миру. Люди – всего-то гнилые, с отколотой местами эмалью зубы в дряхлой челюсти мира. И всё же, как бы уродливо ни была оголена эта чавкающая челюсть, и гниль, цепляющаяся за нее, я люблю ее. Я люблю этот мир, и людей так же люблю, пусть и презираю. Ломая и перемалывая кости каждого, кто окажется слишком близко, с отвращением жуя разящую тленом плоть, оканчиваю трапезу эту лимфой с терпким привкусом крови. Так я пожираю ваши души, кривясь и морщась, принимаю ваши мысли и чувства, чтобы шаг за шагом воссоздать картину прекрасного. И дело не в том, кем возомнил я себя, а кто я есть на самом деле. Не творец, не пророк, не мечтатель, да и маниакальности во мне не больше, чем в любом ребенке. Я лишь сумасшедший садовник, ошалело обхаживающий дикие розы на могильной пустоши. Любовно сдирая шипы с длинных мясистых стеблей, избавляя цветы от мнимой агрессивности и отчужденности, окровавленными пальцами бережно срывая внешние, огрубевшие лепестки я обнажаю благоуханную сущность – нежность и ранимость, скрывающуюся под непроницаемой маской жестокости. Я - то время, что превращает омерзительную гусеницу в восхитительное крылатое воплощение красоты, те мучительные схватки с жизнью, что превращают ребенка из идиота во взрослого гения, способного создавать прекрасное. Пусть методы порой и жестоки…
А что такое ты? Очередная пустышка, обвиняющая людей в шаблонности, либо человек, способный изменить течение времени, пусть даже и своего. Не любишь этот мир? Так измени его, либо возведи другой!
Резко оборвав рассказ, незнакомец подошел к стоявшему поодаль мальчишке, запечатлел на его губах долгий, чувственный поцелуй с едва различимым ароматом кофе и вишни. Оторвавшись от его нежных, манящих теплом жизни губ, он слегка коснулся холодными, как лед, пальцами руки мальчишки и быстро зашагал к перилам. Едва заметным движением смахнул шляпу, дав свободу волосам. Свежий ветер подхватил их, играя и покачивая, подобно черным волнам. Глаза цвета лазури неспешно ласкали сумеречную пустошь, а на губах, нежных, но холодных, играла призрачная улыбка.
Между тем, на землю мягкой поступью спускались первые рассветные лучи. По мутно-серой грязи неба побежали яркие разводы, словно невидимая рука впрыснула в самую гущу неба броские краски. Насыщенные капельки заплясали, заплескались и, растекаясь, смыли грязь минувшей ночи, дар миру новый день.
В этот миг, будто сбросив оцепенение, обуявшее всё тело, юноша уверенно повернулся навстречу ласковым поцелуям солнца, и на лице его, ангельски красивом, заиграл чарующий свет. Шёлк волос в последний раз качнулся на ветру и лег черным пламенем на белую ткань рубашки. Незнакомец обернулся, даря случайному собеседнику рассветно - нежную улыбку и перемахнул через перила моста.
Ни крика, ни всплеска, ни даже шороха не раздалось вслед. Мальчишка неспешно подошел к ограждению, нагнулся, чтобы бросить взгляд вниз и… проснулся.
Комната была заполнена розовато-желтой дымкой света. Левая рука, все еще хранившая холодное прикосновение, была упрямо сжата. Парень разжал пальцы – на ладони лежала длинная цепочка, сверкавшая в рассветных лучах тремя маленькими крестиками.