[250x133]
Народ окружили и продолжают окружать законодательными флажками, исключающими не только забастовки, но и любые массовые протестные выступления.

Ограничив, а по сути, отобрав у трудящихся право на забастовки, власти вынуждают их идти на иные протестные меры: пикетирование административных зданий, перекрытие железных и автодорог, объявление голодовок.

Верно, большинство и не бастует, и не голодает. Но не потому, что согласны со своим положением, заработком, условиями работы, а просто не верят в то, что можно что-то изменить. А это уже слабость сегодняшнего состояния гражданского общества. И где гарантия, что в один прекрасный день эти люди, используя самый незначительный повод, не выйдут вслед за националистами, фанатами, радикальными группировками на Манежную, Дворцовую и другие площади страны, чтобы выплеснуть накопившееся раздражение в погромах, мордобитии, в слепом русском бунте, бессмысленном и беспощадном?

Междуреченск, шахта «Распадская». После взрывов в мае 2010 года, унесших жизни сотни горняков, разгневанные шахтеры побили стекла в администрации, перекрыли железнодорожную магистраль Новокузнецк—Абакан, устроили пожар на путях. Было остановлено около 20 поездов. На разгон бунтовщиков бросили ОМОН. Началась драка. 28 активных участников акции задержали, против них возбудили уголовные дела. Никто не взял на себя ответственность за организацию этой акции. Региональные же власти и вовсе заявили, что все эти безобразия сотворили не кадровые шахтеры, а безработные и лидеры преступных группировок.

Но где был профсоюз, задавались вопросом депутаты, члены Комитета по труду и социальной политике Госдумы, прибывшие в Кузбасс? Почему он не возглавил, не направил в организованное русло этот стихийный всплеск отчаянья?

- Позиционировать себя с профсоюзом нынче опасно, - отвечали участники акции, - Поддержи нас гласно хоть кто-то из профсоюзных активистов, он тут же вылетит на улицу. Поэтому нам безопаснее перекрыть дорогу и подраться с милицией, чем подставлять под удар профсоюзных лидеров.

Сегодня формально право на забастовки у них есть, но воспользоваться им практически невозможно.

«Законодательство о забастовках является тормозом в колдоговорном процессе, - считает заместитель председателя Комитета по труду и социальной политике Госдумы Олег Шеин. - По закону объявить забастовку в России невозможно. И потому реальной формой протеста на сегодняшний день становится голодовка. А это унизительно и для народа, и для страны, входящей и «семерку» и «двадцатку».

«В 2009 году в стране произошло порядка 200 конфликтов, связанных с приостановкой работ. И только в одном случае удалось провести забастовку по закону. А это ведет за собой дестабилизацию, - поддерживает коллегу по Госдуме Михаил Тарасенков. - Угроза забастовки - единственно реальный путь заставить собственника сесть за стол переговоров, потому как в противном случае ему грозит остановка производства и, как следствие, огромные убытки. И мы предлагаем дать право на забастовку всем профсоюзам, независимо от того, какой процент работающих они объединяют».

«Люди идут на забастовку в самых крайних случаях, когда с ними никто не хочет разговаривать, - вторит им и директор центра социально-трудовых прав Елена Герасимова. – А у властей много законодательных зацепок, чтобы ее не разрешить, а если она все-таки состоится, то чтобы работодатель мог через суд признать ее незаконность. 100 процентов судебных решений по забастовкам выносится в пользу работодателя».

Оградив волю народа законодательными флажками, работодатели, собственники предприятий перестали считаться и с их профсоюзными лидерами.

С ними не согласовывают приказы, касающиеся охраны и безопасности труда, приема и увольнения на работу, функции профсоюзов передаются карманным юристам, по долгу службы обязанным стоять на страже интересов работодателя. Дальше – больше. От тех профсоюзных активистов, которые пытаются сопротивляться, собственники, цинично нарушая трудовой договор, просто избавляются.

«Мы пытаемся делать свое дело легальными методами. Но в ряде случаев переговоры не помогают. Наши обращения в различные инстанции тоже, - констатирует ситуацию председатель профсоюза работников агропромышленного комплекса России Наталья Агапова. - Поэтому мы вынуждены были локальными методами проводить митинги, пикетирования, даже были две голодовки».

«Инвесторы игнорируют положение отраслевого соглашения, препятствуют профсоюзной деятельности. Создание профорганизации необоснованно рассматривается, как посягательство на прибыль, нанесение ущерба и стабильности, порядка на предприятии», - жалуются другие профсоюзные лидеры.

Видя эту немощность профсоюзов, работники либо выходят из них, либо не вступают. Да и сама структура старых профсоюзов, перешедших в новый век из века минувшего, не оставляет им возможности для активных действий. В одну организацию входят и наемные рабочие, и инженерный корпус, и бухгалтерия, и топ-менеджеры, и работодатели. И то, что волнует, допустим, работников транспортного цеха, абсолютно не касается других производственных подразделений, а уж тем более так называемый офисный планктон. Но чтобы объявлять о каких-либо действиях, по закону требуется согласие большинства членов профсоюзной организации, чего достигнуто быть никак не может. Толку от такого профсоюза нет, а мороки с начальством много, и случись что, никто тебя не защитит.

Но появились и новые профсоюзы, возглавляемые не бывшими номенклатурными работниками, а лидерами, вышедшими из рабочей среды. Правда, они находятся как бы вне закона.

Потому что объединяют не весь трудовой коллектив, а лишь часть его, порой один цех или структурное подразделение. А значит, не имеют права участвовать в трехсторонней комиссии при заключении коллективных договоров, объявлять забастовки, митинги, другие массовые мероприятия. Такие рабочие выдвиженцы первые в очереди на сокращение и увольнение, постоянно находятся под прессингом администрации. Ее аппарат все свои силы направляет, чтобы скомпрометировать не только самих профсоюзных лидеров, но и членов их семей, круг их общения. Некоторых удалось таким образом сломать и отказаться от активных действий. Некоторые выдержали и даже окрепли в этой борьбе.

Вот пример того, как рождалась подобная первичная профсоюзная организация на пивоваренном предприятии ЗАО «Пивоварня Москва-Эфес», рассказанный ее лидером Сергеем Григорьевым.

«Прежде, чтобы получать достойную зарплату, мы должны были работать сверхурочно, причем, в приказном порядке. При малейшем нарушении человека увольняли «по собственному желанию». За проходной всегда можно было найти более сговорчивых людей из глубинки или из бывших союзных республик. После создания профсоюзной организации мы почувствовали усиленное внимание работодателя, постоянный контроль за активистами, уговоры выйти из организации, запугивания по одиночке в помещении службы безопасности, требования письменных объяснений по любому поводу и без повода, угрозы увольнения, наказания за провинности, на которые раньше администрация просто не обращала внимание. Даже за воротами проходной нас не оставляли в покое.

Собрания мы проводили на пустыре рядом с заводом под пристальным вниманием работников службы безопасности и сотрудников кадровых служб.

После того, как представители Московского Совета профсоюзов помогли вскрыть нарушения по оплате сверхурочных работ водителями-экспедиторами и добились перерасчета заработка, в профсоюз начали вступать рабочие всех подразделений завода. Двадцать два дела рассматривались в судах различных инстанций. В результате каждому члену профсоюза было выплачено от нескольких тысяч до нескольких десятков тысяч рублей, а устранение ошибок при оплате сверхурочных работ привело к увеличению зарплаты на 10-15 процентов. Итогами нашего не социального партнерства, а, к сожалению, противостояния с администрацией, стали: перевод водителей-экспедиторов с 6-дневной на 5-дневную рабочую неделю, устранение нарушения графика сменности, оплата сверхурочной работы, компенсационная оплата в экстремальных условиях лета 2010 года, ликвидация системы штрафов и устранение многих нарушений в сфере оплаты труда и техники безопасности. А в конечном итоге, признание администрацией и работниками завода профсоюзной организации и профсоюза в целом, как реальной силы, которая успешно противостоит незаконным попыткам сэкономить на рабочем человеке. Организация выросла с 7 до 153 человек. Работодатель, внешне признав существование нашего профсоюза, до сих пор не может смириться с тем, что на его территории существует неподконтрольная структура, с которой нужно договариваться на равных условиях, а не с позиции силы. Тем более что на всякое проявление силы мы отвечаем итальянской забастовкой, то есть работой по правилам. А на переговоры идут тогда, когда чувствуют потенциальную угрозу экономического ущерба или потери имиджа, что очень болезненно для любой транснациональной компании. Наша мечта перевести переговоры с работодателем в колдоговорное русло, но как этого добиться, если на заводе из 1700 сотрудников промышленно-производственного персонала только 200 человек, остальные торговые представители и управленческий персонал?»

Здравомыслящие политики начинают понимать, что масштабные трудовые конфликты, которые способны приводить к значимым экономическим и социально-политическим изменениям, накапливаются исподволь и постепенно.

«Но когда они переходят в какое-то качество, процесс становится лавинообразным и остановить его невозможно никакими ОМОНами и другими силовыми средствами, – предупреждает главный специалист социально-экономических программ центра социально-трудовых прав Петр Бизюков. – Вспомните ситуацию в Кузбассе 22 летней давности – кто мог предполагать, что шахтерский протест в этом регионе приведет уже через неделю к забастовкам по всей стране, когда протестовали 600 тысяч человек? Кто мог предполагать, что события в Пикалеве приобретут общероссийский масштаб?»

Пока же самой распространенной формой протеста в России остается голодовка, цель которой ценой собственного здоровья и даже жизни обратить внимание общественности и власти на проблемы региона, отрасли, завода, цеха. Недавно Федерация независимых профсоюзов России выступила с обращением к правительству либерализовать забастовочное законодательство, сократив время согласительных процедур до пяти дней. О необходимости этого обмолвился даже глава правящей партии Борис Грызлов.