Народный артист России Андрей Житинкин родился во Владимире (18.11.60), в семье учёных-химиков, которые особо и не воспитывали своего единственного сына. Родители часто ездили на симпозиумы, оставляя Андрея с бабушкой, которой он вовсе не докучал, папа с мамой предусмотрительно научили дошкольника читать. Он и читал всё подряд, до чего дотягивалась его рука на книжных полках. К примеру, прочитал «Милого друга» Мопассана, правда, ничего не понял, зато со временем поставил эту «Историю негодяя» в Театре Моссовета с Тереховой и Домогаровым. Знал дошкольник и что такое «кватроченто», а, напомнив журналистам сцену из «Зеркала» Тарковского, где маленький мальчик рассматривал фолианты с ликами Возрождения на пергаментной бумаге, сказал: «Так начинался мой театр».
В 1982 году Житинкин окончил актёрский, а в 1988-ом режиссерский факультет (мастерская Евгения Симонова) знаменитой Щуки, диплом делал в «Современнике». Начинал как один из самых дерзких московских режиссёров, заслужив славу новатора-экспериментатора и самого модного постановщика. Недолгое время работал в Театре имени Ермоловой, десять лет в штате Театра Моссовета, был главным режиссёром Театра на Малой Бронной. Ставил спектакли во многих московских театрах и за рубежом, ныне режиссёр-постановщик Малого театра. Спектакли Житинкина привлекают зрителя авторским взглядом, режиссёр часто затрагивает темы любви, сложностей жизненного выбора, исторических перипетий. Если он говорит о войне, вы не увидите окопов в его постановке, не услышите разрывов снарядов, а унесёте со спектакля новое знание, как о простом человеке, пережившем трагедию Великой Отечественной («Летят журавли»), так и о героях «Большой тройки», заседавших на Ялтинской конференции сорок пятого. Вы увидите вождей с их человеческой стороны, ощутите то, что стоит за сухими строчками хроник.
Зрители называют «живым» театр Житинкина и знают, что на его спектаклях непременно получат заряд бодрости и расширят свой кругозор. Наряду со спектаклями по Шекспиру, Пушкину, Лермонтову и Достоевскому, в репертуаре Житинкина значился Гленн Бламстейн («Нижинский, сумасшедший божий клоун»), Джон Пристли («Он пришёл»), Нил Саймон («Веселые парни»), Артур Миллер («Цена»). Собственно, Житинкин сам расставил акценты на встрече: «Горжусь, что впервые в России поставил «Калигулу» Камю, где сыграл никому неизвестный Саша Балуев из Театра Ермоловой. С Леной Яковлевой, – это была её первая главная роль – беременной лимитчицы, после которой ей предложили «интердевочку», они сыграли в пьесе Николая Климонтовича «Снег. Недалеко от тюрьмы». В Театре на Малой Бронной я впервые поставил «Портрет Дориана Грея» Уайльда, «Лулу» Ведекинда, «Ночь трибад» Энквиста – пьеса о Стриндберге. В Театре Моссовета после полувекового перерыва вернул на сцену «Милого друга», которого Домогаров и Терехова играли до последнего, пока Рита выходила сцену. Вернул забытые пьесы Теннеси Уильямса, «Старый квартал» в том числе. Кто-то вспомнит «Психа» с Безруковым, с ним же сыграли впервые в России незавершённый роман Томаса Манна «Признание авантюриста Феликса Круля». Ко всем спектаклям по прозе я сам делал сценические версии, потому что сегодня век режиссуры, всё правильно придумал Станиславский, в театре важен авторский месседж, мир, придуманный режиссёром.
... Родители, когда узнали, что я нацелен на искусство, а не на науку, спокойно сказали: «Твой выбор». Никто не верил в мой успех, а я с первого раза поступил в Щукинское училище и оказался в компании «иногородних» – Евгения Князева из Тулы и Жени Дворжецкого из Нижнего Новгорода, остальные были москвичи. И первое из потрясений: я до сих пор не могу поверить, что нет Жени: он первым подошёл ко мне в день рождения и, положив руку на плечо, серьёзно сказал: «Старик, тебе сегодня исполнилось 18, ты представляешь, как это много?» Именно тогда я почувствовал, что он знает что-то такое, чего не знаю я. Женя был честный, бескомпромиссный, и ушёл самым первым, в 39 лет, как и его брат Владик, знаменитый Хлудов из «Бега». Мы узнали о том, что Жени больше нет, на «Нижинском», где Саша Домогаров играл главную роль. Сообщил актёрам я, и вот на поклонах зрители радостно хлопают, а актёры плачут, и никто ничего понять не может... Это была страшная история: рано утром он повёз своего ученика в больницу, за разговорами Женя не увидел, что сбоку в него влетает более тяжёлый транспорт. Случилось в секунду, на пассажире ни царапины, он встал и ушёл, а Жени не стало. И только недокуренная сигарета, как мне рассказали, догорала на асфальте. Теперь этот кадр навсегда в моей режиссёрской памяти: нет ничего непредсказуемей самой жизни».
– Поскольку на творческой встрече с режиссёром было немало молодых людей, мечтающих об актёрстве и режиссуре, их, конечно, интересовало, помогает ли актёрская профессия стать режиссёром.
– На режиссуру, как правило, принимают людей постарше, имеющих профессию или высшее образование, я учился в общей сложности десять лет, – рассказал Житинкин, – Петя Трофимов, вечный студент. Для меня это было важно: я изнутри изучил психологию актёра, умел быстро показать на репетициях, и артисты, услышав моё «петушиное» слово, говорили: «Боже, да он разбирается в нашей профессии!» А то ведь как бывает: дилетант-режиссёр что-то придумает, но объяснить не может, и когда актёр произносит сакраментальное – «И что я здесь делаю?», ему остаётся только краснеть и бледнеть. Поэтому я – с красным дипломом – много играл в водевилях, но в актёры меня не отпустил худрук Театра Вахтангова Евгений Симонов, набиравший курс на режиссёрском факультете. И я был последним его учеником, потому что единственный остался в профессии: прибалт уехал в Прибалтику, еврей в Израиль, двое в Канаду и Америку, я один оказался в Москве.
А уроки режиссуры проходили у нас так: Евгений Рубенович приходил, садился за рояль, играл, потом читал Пастернака и Бродского, а я думал, когда же пьесу разбирать будем? Потом рассказывал, как ребёнком сидел на коленях у Шаляпина, и как к ним в дом приходила Уланова, и я только когда стал режиссёром, понял, что это был атмосферный прессинг. Самое интересное в театре – атмосфера поэзии, зрители могут забыть сюжет, но эмоциональные потрясения от актёров, слёзы и смех – никогда. Даже на поклонах, особенно если выходит режиссёр, с энтузиазмом будут рассматривать его ботинки, так они непосредственны. И подарки делают также: однажды зрительница подарила мне апельсин, и это была высшая благодарность. Так что, если бы не Симонов, я не оказался бы в режиссёрском кресле, режиссура – совсем другая профессия, ты должен видеть со стороны, куда плывёт огромный корабль спектакля, и ты отвечаешь за всё.
– Быть ли новой волне режиссёрского театра, и Может ли Чацкий выходить на сцену в джинсах?
– Режиссёр много времени пребывает в публичном пространстве, и Марк Анатольевич Захаров научил меня, как нужно вести себя с точки зрения пиара. «Свои спектакли надо продвигать, – сказал он, – режиссёр тоже должен быть узнаваем». И то – сейчас зритель мудрый, прежде чем идти на спектакль, он прочитает о нём в интернете, и вот представьте, семья из трёх человек идёт в театр, статья расхода огромна, и, если они видят сцену без декораций, Чацкого в джинсах и слышат текст Грибоедова в другом времени, они, конечно, похлопают, но в антракте уйдут. Потому что смотреть плохую игру, по словам Оскара Уайльда, «вредно для души», такие постановки уместны в подвалах и лабораториях, а не в академическом театре. И зритель всегда будет разочарован, увидев популярного актёра в средней антрепризе. Остаётся печалиться о временах, когда зрителю было из чего выбирать, к кому сегодня пойти: к Юрию Петровичу или к Марку Анатольевичу, а, может, к Эфросу, а есть ещё великие – Гончаров, Плучек, Волчек - целые миры, роскошь, а сейчас попробуйте фамилии называть, увидите, сколь пустовата скамейка запасных. Но я оптимист, сейчас волна режиссёрского театра просела, но следующая точно будет режиссёрской.
Андрей Житинкин известен и как писатель. Сборник стихов «99», «Плейбой московской сцены», «Приключения режиссёра», «Театральный НЕ роман» – эти книги режиссёр назвал на встрече с журналистами. И подтвердил, что «Театральный НЕ роман», конечно, имеет отсылку к Булгакову.
– Но у меня, – сказал Житинкин, – нет такой иронии, желчи и язвительности, как у Михаила Афанасьевича, которого так била судьба, и он столько страдал, что правильно сделал, зашифровав в «Театральном романе» Станиславского, Немировича-Данченко и Сулержицкого. Закулисный мир полон интриг и коварства. Подумайте, Булгакова, которого устроили во МХАТ по звонку Сталина, всё же выдавили из театра, точнее, он сам ушёл. А моя история о том, чего не видит зритель: о закулисье, репетициях, о работе со звёздами – с Элиной Быстрицкой, Верой Васильевой, Людмилой Касаткиной, Смоктуновским, Ширвиндтом, Талызиной, Ритой Тереховой, Полищук, а также с Безруковым, Домогаровым, Дюжевым, Страховым, Еленой Яковлевой, Настей Заворотнюк, Димой Марьяновым.
Театр обладает страшным качеством: он забывается, спектакли снимают, декорации сжигают, афиши желтеют. Но остаётся эмоциональное потрясение в головах зрителей, которое превращается в миф. Я передал права на все мои фотографии, многие из них – в цвете опубликованы в книге «Приключения режиссёра». Зрители думают, что жизнь актёра состоит из фестивалей, премий, банкетов, нет, это каторга, годы простоя и – «Неси свой крест и веруй». Я был потрясён, придя в Малый театр по приглашению Юрия Соломина, когда узнал, что Элина Быстрицкая десять лет не имела ни одной главной роли. Мы поставили с ней «Любовный круг» по Моэму.
Вера Кузьминична Васильева до пандемии играла графиню в «Пиковой даме», и в 2015 году я поставил для нее «Роковое влечение» по своей пьесе. В 90 лет она играла угасшую звезду – три с половиной часа на сцене, 12 костюмов: актёров-долгожителей много, но действующих единицы. Вера Кузьминична всегда старалась наговорить мне на автоответчик, знала, что прослушаю и позвоню. «Андрей, спасибо, вы продлили мне жизнь», – таким был её последний звонок.
12 ноября 2025 года исполнилось бы 90 лет Людмиле Гурченко.
– в 1998 году мы поставили с ней «Бюро счастья» – по рассказу Агаты Кристи «Случай с женщиной средних лет». Первый московский мюзикл, так поздно пришедший к ней, а она была создана для мюзиклов. Горжусь, что сделал для нее «Поле битвы после победы принадлежит мародёрам» по пьесе Радзинского, где они блистали с Ширвиндтом. Когда у Гурченко не сложилось с «Современником», Ширвиндт и Миронов хотели устроить её в «Сатиру». И вот собрались все во главе с Плучеком, и Люся Гурченко, с аккордеоном, наверху «Под крышей» пела и танцевала. Ни одной реакции, и она в середине песенки сказала – «Ну, я пошла...» «Под стук собственных копыт я пошла со сцены», как с юмором добавляла потом.
В годы простоя Людмила Марковна ездила по провинции, и «зашибала левые деньги», как написала «КП». А когда мы начали с ней репетировать, упало и разбилось зеркало, я расстроился, а она сказала: «Зеркало меня вспомнило, я здесь гримировалась, когда приходила на прослушивание». Растрогавшийся Плучек сказал: «Люсенька, приходи к нам в труппу», на что она ответила: «Теперь я говорю вам: «Нет, не пойду, я давно уже как кошка, которая гуляет сама по себе». Она взяла реванш и ушла.
Много говорили про жуткий характер Гурченко, я так не считаю. Когда мы начинали работать над первым проектом, она сама мне сказала, что больше одного раза режиссёры её не выдерживают. Мы сделали четыре проекта. Все удары судьбы оставались в ней, и однажды она сказала такую фразу: «Я всё прощаю, но ничего не забываю». Конечно, она боролась за молодость, и в конце жизни перебрала с этим, но «Бюро счастья» – это была её победа. Однажды я шёл по коридору и услышал, как Люся с кем-то разговаривает: «Ну что мне с ней делать?!» С кем, думаю, с костюмершей, что ли?» Она гримировалась перед зеркалом и видела, что я остановился в дверях: «Люся, с кем с ней?» И она, не поворачивая головы, через зеркало: «С этой проклятой старостью!» Понимаете, она боролась до последнего.
Журналисты как-то попросили меня рассказать про пластику, которую делают актрисы Полищук и Гурченко. Рассказать могу, но никогда не брошу камень в актрис, потому что это входит в понятие профессии. Для многих Гурченко икона, и в новогоднюю ночь всегда вспоминают её триумфальный фильм. И едва появляется реклама, опять Люся с муфточкой, и должна этот миф поддерживать. В концертах её выступление всегда ставили в конце, потому что среди песен одну обязательно пела о войне. Она вернула этот жанр на сцену в новой аранжировке. Она понимала, что надо дождаться выхода, и два часа сидела в кулисе, как маленький воробушек, шутя, я называл её Пиаф, и отдыхала. Ни на кого не смотрела, прокручивая в уме своё выступление. Вдруг свет софитов, она выпрямляется, как струна, выходит и мгновенно берёт зал. Пела и стремилась побыстрее уехать домой. Никаких банкетов. Она понимала, что теряет последнее здоровье, но шла на это.
– Какова, по-вашему, миссия режиссёра в наше время? И могли бы вы во фразе «поэт в России больше, чем поэт», слово «поэт» заменить на «режиссёр»?
– Согласен, режиссёр в России больше, чем режиссёр, он ещё и психотерапевт, и миссионер. Люди устали после пандемии, им хочется живого общения, и они ищут опору, но ни экранные инсталляции, ни аншлаги на платформах в этой роли выступить не могут. Самое время вспомнить, что «искусство – это передача чувств», как говорил Лев Толстой, и в этой ситуации, чтобы отвлечься или поднять настроение, человек устремляется в театр. И меня радует, что на спектакли, в том числе на военные, на «Большую тройку» и «Летят журавли», приходит много молодых людей. Среди зрителей есть 10-летний мальчик, который увлёкся изучением биографии Черчилля, и был счастлив увидеть в «Большой тройке» «живого» Черчилля в исполнении Валерия Афанасьева.
На спектакле «Летят журавли» по пьесе Виктора Розова «Вечно живые» в зале стоит звенящая тишина, зрители чутко улавливают главную мысль постановки: только любовь может помочь человеку выжить в такие страшные времена. А как-то был мне настоящий подарок судьбы, выше любой премии. На вахте вручили открытку, где женщина написала: «Спасибо Вам, г-н режиссёр! Однажды в ужасном настроении я шла мимо театра и решила купить билет. Купила, в кресле рядом со мной оказался молодой человек... А теперь у нас дети...» Вот так: режиссёр должен отвечать за то, что делает, спасая души людей.
Работая над спектаклем «Мой нежный зверь» по чеховской «Драме на охоте», я был потрясён, что Чехов написал этот детектив в 23 года. Потрясены были и актёры, когда показал им фото двухметрового красавца с модной небритостью, харизматичного мужчину без пенсне. Юрий Мефодьевич Соломин благословил постановку, потому что все пьесы Чехова в Малом ставились не по разу, а вот по прозе ничего не было.
Мы убрали из названия слово «ласковый» - не чеховская фраза, а обстановка интерьеров и экстерьеров, на моё чутьё, была вполне сопоставима с Рублёвкой. Тот же антиквариат, те же окна, лоджии, тот же лес, из которого хочет вырваться каждая девушка, чтобы найти себе богатого мужа и уехать «в Москву». Но наша Оленька должна погибнуть, она заложница, и не любовь ведёт её по жизни, а расчёт и корысть, заигралась она... История не входит в школьную программу, и когда в финале выясняется, что следователь Камышев и есть убийца, в зале раздаётся отчётливое «Ахх!». Вот от кого можно погибнуть в нашей жизни, Андрей Чернышев очень убедителен в роли. Природа человека не меняется, меняются технологии. Так что режиссёры ещё и миссионеры, они помогают людям выжить в непростой ситуации.
– Могли бы вы поделиться тем, что в ваших планах? И вообще рассказать о темах ваших спектаклей?
– Никакой конкретики – уведут, могу лишь сказать о том, что у меня в мечтах, и что никто никогда не ставил, например, обожаемый мной Марсель Пруст – «Любовь Свана». По Конституции, цензуры у нас нет, а финансовая, конечно, существует, продюсеры просчитывают, придёт\не придёт зритель, и когда я заикался о Прусте, мне крутили пальцем у виска: «Это же для высоколобых!» Когда-то мечтал поставить с Далем «Постороннего» Камю, но не случилось, Олег, с его нежной душой, был не жилец в нашей жизни, был «посторонний...». Что касается тем, вот яркий пример: Дмитрий Дюжев 25 лет играет слепого музыканта, переживающего бурный роман, в спектакле «Свободная любовь». Готовясь к спектаклю, актёр поехал в санаторий, где жили слепые, чтобы понять, как существуют они в этом мире. И был очень достоверен в роли молодого человека, прекрасно ориентирующегося в своей маленькой съёмной комнате, единственной декорацией которой была ванна, накрытая фанерой, она служила влюблённым столом... Продюсер не желал выпускать этот спектакль из-за финала, где героиня бросала молодого человека, и он, смахнув фанерку-накрытый стол, в костюме, с ножом в руке, усаживался в ванну с водой... Зритель, замерев, ожидал суицида, но в этот момент возвращалась она, и всё завершалось хеппи-эндом... «Дюжеву нельзя предлагать такой финал, – твердил продюсер, – он может отказаться его играть...» И рассказал мне о его личной драме, когда актёр за короткое время потерял всю свою семью: сначала умерла мать, потом, в отчаянье, покончил с собой отец, и в одночасье ушла сестра... Он остался один в этом мире и очень болезненно реагировал на всё, что было связано с близкими людьми.
Я поговорил с Димой о финале и, увидев, как у него заходили желваки, сказал: «Знаешь, пусть лучше слёзы прольются на сцене...». И, действительно, когда он выплеснул всю ту тяжесть, что была внутри, ему стало легче жить. Он пришёл к вере, у него прекрасная семья. То есть, спектакль в каком-то смысле его спас.
– Рассказывая о сложных взаимоотношениях в актёрских коллективах, театры называют иногда «террариумами единомышленников», как вы боретесь с этим?
– С помощью юмора. Помню, очень доставал меня один амбициозный актёр, и я мгновенно сбил с него спесь, сказав – «Старик, правый глаз перегримирован». Он тут же умчался в гримёрку, чтобы посмотреть, что там не так. А на репетициях, бывает, называю актёров «ребятишками». И вот ставим в Театре сатиры к юбилею Аросевой «Идеальное убийство». Меня предупредили, чтобы был осторожен, очень капризная звезда, а трансляция шла в кабинете Ширвиндта.
Вначале было всё хорошо, и вдруг в какой-то момент актриса завелась и, повернувшись ко мне, произнесла: «Какая я вам «ребятишка», я народная артистка, перестаньте меня так называть?!» На что я без паузы сказал: «Ольга Александровна, это не я придумал». – «А кто?» – «Как кто, Константин Сергеевич Станиславский. В своей книге он написал, что самые лучшие актёры наивны, как дети, как «ребятишки», они верят в предлагаемые обстоятельства». Аросева спросила: «Это он про меня написал»? – «Не про вас конкретно, вообще про актёров, том 2-й, глава 12». На этом всё закончилось, схватки не было, Аросева начала играть дальше.
А играла она миссис Пайпер, уборщицу, раскрывающую убийство. Играли в зале на 1500 мест. По мизансцене она должна была поднять с пола нож и сказать - «Вот орудие убийства», но категорически отказывалась это делать. Репетицию пришлось закончить, все разъехались, а на следующее утро она попросила меня на тет-а-тет. И рассказала, почему её переклинивает, когда речь идёт об убийстве. Наверное, все помнят центральную газету с фотографией девочки с букетом цветов от Сталина. Дочь высокопоставленного дипломата, школьница Оля Аросева получила букет от вождя на авиационном параде в Тушино. А в 1937 году её отца расстреляли, и когда открылись архивы КГБ, ей показали дневники отца с записками, из которых можно было понять, как его пытали и убили, сказав родным про «10 лет без права переписки».
С тех пор она не может видеть, даже на экране, любое орудие убийства, а также ту газету с цветочками. «Мы с сестрой считали себя счастливыми, думали, что все так живут», – сказала актриса. В защиту отца Аросева написала Сталину, не получив, конечно, ответа. Узнав всё это, я ещё больше проникся к Ольге Александровне. Реплику её передал Наташе Селезнёвой, игравшей жену хозяина офиса... Аросева была широко известна публике как пани Моника из «Кабачка «13 стульев». Эту передачу очень любил Брежнев, разрешил даже себя показывать. И когда «Кабачок» пропал, Брежнев поинтересовался, где пани Моника, и передачу срочно восстановили. Жизнь актёров непроста, считаю, у них такие же проблемы, как у всех: неудачи, депрессии, кастинги, где пять человек на одну роль, а они люди эмоциональные, пропускают всё через себя, и никто не знает, что там бывает у них внутри. Считайте меня адвокатом актёров...
Записала Нина Катаева
Фото Владимира Коробицына