вестибюль метро проглатывает тебя слету.
ты спускаешься в недра земли, как спускаются в воду
самым ранним летом. пока еще непонятно,
холодно ли там, в глубине. и для порядка
только один большой палец погружаешь на сантиметр.
проверяешь, под силу ли тебе это.
так и тут. не съедят ли тебя люди, не украдут ли тебя люди,
нестройною толпою унесут ли тебя на блюде
меж собою в недальнее плаванье по каналам,
по тонким трубам под электричеством, по рельсам и шпалам.
накроет тебя погребальным гулом прибывший поезд.
на мгновенье покажется, вас здесь всего-то двое.
только кто все эти вокруг: в шапках, в пальто, а то и в перьях.
похоронит тебя подземка в своем подреберье.
и не вырвешься ты сквозь стеклянные с виду двери,
потому что прохода нет. потому что все люди звери.
потому что и им надоело носиться по кругу,
бесконечно и очень глупо терять друг друга,
по кольцу, разгоняя атомы и сталкивая частицы.
чтобы что-то произнести здесь, надо трубным животным родиться
или симфоническим оркестром, на крайний случай.
надо не отставать, двигаться строем, двигаться кучей.
надо быть машинистом, чтобы остановиться.
чтобы затхлый воздух вдохнуть, чтобы им напиться
по самые гланды - и снова в глубокую пропасть,
снова в бескрайний тоннель, чтобы каждая лопасть
вентилятора давала еще пять секунд жизни обитателям этого ада,
чтобы дальше катиться. ведь, знаешь, так надо. так просто надо.
и нет никакого выбора. если вкратце,
первое правило этого бойцовского клуба - не прислоняться.
и совсем очевидные: не улыбаться, не поддаваться
на провокации, безусловно, не изгаляться,
не носить длинных шарфов, чтобы не зацепиться
за чьи-то душные туши и тусклые души. не смотреть в эти лица,
просто набросить на плечи плащ-невидимку. и, раз уж не вышло смыться,
хотя бы пытаться, пытаться слиться
с безликой этой и бескомпромиссной толпой.
только, знаешь, имей в виду, что тобой
бог метро чудовищно недоволен. ведь ты не такая.
ты несешься навстречу прохожим, столкновения избегая.
ты светла и будто паришь над серыми плитами.
и ветра переходов венчают тебя молитвами
не за упокой, а, подумать только, за здравие.
но нахально и невыносимо твое бесправие
для духа ускоряющегося в подземелье времени,
исчезающего бесследно, исчезающего, как каренина,
исчезающего под лязгающими колесами,
когда все потом, выходя, задаются вопросами,
а как и куда убежали часы и минуты,
за время в пути испарилось полжизни будто,
и только лишь сокрушаться можно: опять опоздали.
так вот, ты уносишься в толще земли в любые дали
беспечно, без какой-либо там печали,
не вздернув в сомнении даже тугую бровь,
тебе вообще нет дела до этого мира из истерично звенящей стали,
пока в твоем плеере живет такая любовь.

P.S. мне тут заявили, что я вновь скатилась к какой-то ванили... в связи с этим должна отметить: под последним словом в этом выродке убогого недорифмоплетства стоит подразумевать исключительно музыку как самую давнюю, самую цельную и самую искреннюю любовь мою. хотя и отрицать то, что я скатилась к ванили, тоже нельзя. я вообще как-то скатилась.