Только ленивый сейчас не пишет постов на тему Украины. Я вот тоже не выдержала. Сегодня настроение совсем уж лирическое. Возможно, потом пожалею от этом. Вот проснусь утром, устыжусь своей слабости и удалю этот пост. А пока... Пока хочу поделиться историей из моей юности.
Рассказ назову:
КОМСОМОЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ
Итак, 1980 год.
Двадцать пятого августа я стояла у стенда со списками поступивших, составленных строго по алфавиту, в который раз просматривая нижние строчки там, где должна быть моя фамилия... И в который раз убеждалась, что моей фамилии нет. Червякова есть, Чуякина есть, есть даже какой-то Чонкин. А моей фамилии нет. Точно нет.
Я не знала, радоваться мне или огорчаться. Честно говоря, мне было глубоко наплевать, какое у меня будет образование. Мне очень нравилась моя работа в хрустальном цехе. Раз уж художницей стать не получилось, резать узорчики на хрустальных горшках тоже интересно. Но вот мои родители... И не только родители, но и мой жених Юрка, желали видеть меня в недалеком будущем образованной дамой, протирающей стул в какой-нибудь конторе. В белой блузочке с рюшками на груди, а не брезентовом фартуке. И перебирающей бумажки наманикюренными пальчиками. Именно наманикюренными. Юрку в последнее время страшно раздражали мои изрезанные шлифовальным кругом ногти и вечные , от холодной воды, цыпки на руках . Он вообще в последнее время сильно изменился. Всё чаще стал щеголять такими словечками, как "статус", "интеллигенция", "карьера"...
Я смотрела на Юрку и удивлялась: когда летом в малине целовались, ему по фигу был мой "статус". Наверное, на него повлияла новая работа. Только что его назначили освобожденным секретарем комсомола. Пройдет...
Всё. Теперь совесть моя чиста. Я честно ходила на подготовительные курсы, собирала справки, сдавала вступительные экзамены. И не виновата, что не вышло. Надеюсь, что теперь от меня отстанут. Мне и необразованной интересно жить, интересно работать. Может быть, в конце-концов, сделаю еще одну попытку поступить в художественное училище. Теперь на заочный, конечно.
Я без сожаления вернулась в цех, к своему любимому станку, и снова стала самозабвенно чертить цветочки-звездочки. Вокруг привычно звенел, жужжал, шуршал хрусталь под резцами, шлифовальными кругами... Все привычно, все знакомо и предсказуемо. И уже на следующий день я даже не вспоминала о своем неудачном поступлении. Как вдруг... Громом среди ясного неба - первого сентября вызов в отдел кадров и вопрос: " Вас разыскивают. Вы почему не занятиях?"
В общем, оказалось, что в списке я все-таки была. Просто машинистка, которая эти списки печатала, по какой-то причине вписала мою фамилию не по алфавиту.
И вот второго сентября я сижу в аудитории, слегка ошалевшая и от стремительного увольнения накануне, и от переполоха дома. А еще больше от происходящего в тот момент вокруг меня. Куда я попала?!!! То что в аудитории стоял просто немыслимый гвалт, еще ничего. Но все дело в том, что почти все, кто находился в помещении, говорили на певучем, малопонятном мне языке! Кажется, украинском. Это потом я уже узнала, что все эти ребята, пятнадцать человек, девять ребят и шесть девчонок, приехали учиться в Саратов по направлению с Волыни. Их зачислили в одну группу, а доукомплектовали еще десятью нашими, саратовскими.
Такого слова - "стресс" я, восемнадцатилетняя тогда, еще не знала. Да и не в ходу оно было тогда, в эпоху расцвета развитого социализма. Разве что в учреждении закрытого типа.
Но это был именно стресс. Хотелось убежать, и плевать мне было на это самое образование. Саратовские все были моложе меня на год, волынские же старше. И намного раскованнее. С первого же взгляда приходило на ум: несоветские какие-то. На русских посматривали с насмешкой и легким пренебрежением.
Я забилась на самую дальнюю парту и грустила по своему станку, по подружкам по цеху...
Преподаватель явно опаздывал, и с каждой минутой я тосковала все больше. Еще немного, и я бы сбежала. Но вот, наконец, дверь распахнулась и вошла пожилая женщина с суровым лицом. Все смолкли, по ее лицу угадав, что сейчас она скажет что-то важное. Представившись, женщина объявила: "Занятий не будет! Сегодня все расходимся по домам собирать вещи. Завтра всем явиться к восьми часам утра. Ваша группа едет в колхоз "Ленинский путь", помогать собирать урожай. На месяц..."
Дикие вопли радости заглушили все, что она говорила после этого. Она попыталась перекричать этих пятнадцать здоровых, молодых девчат и юношей. Но они орали, визжали и бесновалась в диком восторге. Она улыбнулась, махнула рукой, и вышла. Еще несколько минут украинцы радостно вопили, обнимались и бросались друг в друга учебниками. Русские же студенты сдержанно улыбались. Что касается меня, так я затосковала еще сильнее: провести месяц в компании этих совершенно распущенных парней и девиц мне совсем не улыбалось.
Вечером Юрка перерезал мне все пути к отступлению: говорил что-то о том, что женщины, стоящие у станка, совсем не интересны в обществе, куда он стремится, где ценится интеллект, образование... Что его планах на будущее, ему видится спутница достойная, а не ограниченная работяга из цеха. Ну в общем, наговорил. много-много заумных и совершенно непостижимых мне, свято верившей в равенство всех классов и слоев населения, вещей. Одно было понятно: наша любовь под угрозой. И все зависит от моего стремления к образованию и самоусовершенствованию. И хотя многое мне было совсем непонятно, сцепила зубы и, простившись с уходящим к себе домой любимым, вздохнула и стала собирать вещи...
Автобус украинцы брали штурмом. Когда мы, саратовские, вошли последними, все лучшие места были уже заняты. Крик, шум, беготня по салону... Недвусмысленные шуточки (боже!), несмотря на чужую речь можно было все-таки понять... Иногда казалось, что от взрывов хохота автобус развалится еще до того, как тронется. Но он все-таки тронулся. Громыхая и звеня всеми своими металлическими деталями, скрипя ржавым кузовом, он натужно взывал, взбираясь на Алтынку.
Через пятнадцать минут , когда автобус уже вскарабкался на гору, выбрался из города, и шустро побежал по шоссе вдоль лесного массива, галдеж вдруг как по команде, затих.
Они запели! Все пятнадцать человек! Таким пением я была просто потрясена: так не бывает! Не бывает так, чтобы пятнадцать совсем недолго знакомых людей ( а я уже знала, что они из разных городов, уже успела подслушать), да еще, естественно, не профессиональных певцов, пели так слаженно, так красиво! Жаль, что не могу это передать на словах. Да, что там говорить, просто послушайте, как на Украине простые люди поют народные песни. Каждый человек после рождения учится всему: ходить, говорить, а потом уже петь... А украинцам учиться петь не надо... Ощущение такое, что Господь Бог, каждому украинцу при рождении дарит этот талант.
За эти песни я простила им сразу всё: и "распущенность" (сейчас это назвали бы просто раскрепощённостью), и то, что "парубки", заняли лучшие места, оставив русских девчонок ехать стоя, и сальные шуточки в наш адрес... Впрочем, немного погодя, девчонок они рассадили на эти самые места... Просто было так задумано, чтобы каждому досталось по русской девчонке, возле которой мог бы сидеть "парубок", смущая её своим настойчивым ухаживанием.
Мне в соседи достался крепкий, высокий , явно уже отслуживший армию блондин с голубыми глазами, которого все почему-то звали не по имени, а странно : "комсорг". Это потом, впоследствии выяснилось, что комсоргом его выбрали еще 1-го сентября. Прозвище сразу закрепилось и оставалось за ним до последнего.Комсорг... Не удивительно, что сейчас я даже не могу вспомнить его имени.
По закону подлости места в маленькой "русской" спальне барака мне не хватило, пришлось занимать койку рядом с украинками. "Парубки" все разместились через стену .
Первые дни всё свободное от картошки время я проводила в одиночестве. Просто уходила на самый дальний берег деревенского пруда и изображала из себя васнецовскую Аленушку. Правда, козленочек мой был очень далеко от меня... А сотовых тогда еще не изобрели. Царевич-Комсорг нарезал круги по колхозу и окрестностям, пытаясь меня найти и продолжить начатые еще днем на картофельном поле ухаживания...
Как только темнело, кустами я пробиралась к бараку, влезала в окно и пряталась в углу под одеяло на своей кровати. Народ сидел у костра и веселился. И очень много пел... Я слушала, плакала отчего-то, и засыпала еще до того, как девчонки возвращались в "спальню".
Через пять дней разразился жуткий скандал. "Дивчата" ночью пробрались в комнату "парубков" и, в отместку за то, что те сочинили про них неприличные частушки, разрисовали им лица зеленкой. Уж не знаю, как им это удалось и никто из мальчишек ничего не почувствовал... Хотя подозреваю, что причиной столь глубокого сна был "Старый Замок", который каждый вечер буквально сметали с полок местного сельмага приехавшие "на картошку" студенты. Утро было очень шумным... Девчонки проявили свои художественные таланты кто во что горазд: у кого-то были нарисованы усы, у кого-то в дополнение к усам еще и бородка... Зеленый "румянец" на щеках, веснушки, боевая раскраска неизвестного индейского племени... Особенно хорош был Комсорг в круглых "очках". А потом еще выяснилось, что зеленка совсем не смывается. И не спасли бы девчат забаррикадированные двери и окна, да только у ворот "лагеря" уже настойчиво сигналили грузовики: пора в поле. Дав торжественную клятву отомстить, мальчишки отступили. Ехали порознь. Девчонки самозабвенно пели , что "был Микита из села, а Омелько с хутора..." Из кузова передней машины тоже доносилось пение: "зеленые братья" , зловеще обещали "николы замуж не брать" не только пресловутую Галю, а отступив от текста, перечисляли имена всех волынянок-однокурсниц.
На первый взгляд, вроде обошлось... Дневную норму выполнили, погрузились, и весело (конечно же с песнями), двинулись в лагерь. Вечером мальчишки, на последние кровные сделав выручку местной продавщице, пригласили девчат к костру. Девчата настороженно, но все-таки подтянулись.Всё было как обычно: шуточки, анекдоты, песни... Украинские песни - это волшебство, после которого уже невозможно ни ссорится, ни злиться. А уж если дружно "заспивати" под стаканчик ароматного, без "химии" в те времена,"Старого Замка", то по-моему, даже войну остановить можно.
Я, как всегда, слушала концерт народной песни из-под своего любимого одеяла. И, в отличие от подвыпивших"дивчат", даже издали сразу поняла, что перемирие не настоящее: уж слишком пьяненькие голоса у девчонок, и трезвые у парней... Долго терялась в догадках, подозревала недоброе, но уснула.
Глубокая ночь подтвердила все мои опасения: проснулась я от душераздирающего вопля. В темноте творилось что-то невообразимое: какая-то жуткая возня на кроватях, звуки борьбы, крики, сдавленные стоны, визги, проклятия... В спальне творился какой-то неописумый ужас. Черная тень метнулась ко мне, затем остановилась...
"Геть!.. Уходим!"
Голос знакомый.. Распахнулась дверь и одна за другой темные фигуры исчезли в темном коридоре.
Неожиданно вспыхнул свет и я увидела воющую от ужаса Наташу, стоящую у зеркала. На щеке у нее красовался огромный засос. Девчата вскакивали со своих постелей, с ужасом смотрели на Наталью и бежали к зеркалу. Месть не миновала никого: у каждой на самом видном месте был огромный лиловый синяк! У всех, кроме меня. Понятно, что ребята ни в коем случае не подумали, что я могла участвовать в этой акции с зеленкой,и меня наказывать не стали.
Возможно, этим бы все и кончилось, если бы в тот день не случился выходной. Поэтому до самого обеда то тут, то там, возникали разборки, перепалки. В обед, когда все, откушав потихоньку потянулись к выходу, Комсорг встал у двери, пропуская "русское население", а украинцев разворачивал назад, в столовую. Наивно полагая, что мне здесь делать нечего, я попыталась выйти. "Куда?- мягко осадил меня Комсорг, -тебе тоже надо остаться." Сердце мое ёкнуло...
-" Итак, - громко объявил он, когда закончил сортировку, - Я, как секретарь, доверенной мне нашей комсомольской ячейки, объявляю, что все события, произошедшие в последние два дня, нам следует обсудить на комсомольском собрании.Собрание состоится в три часа дня на спортплощадке. Всех, кто с засосами и в зеленке, прошу быть.Свидетель,( он показал на меня) тоже обязана там быть."
Всё было чин-чинарем. Объявлена повестка дня:1."Об успехах и недочетах проведения уборочных сельхозработ". 2."О недопустимом поведении некоторых комсомольцев и комсомолок в ответственный период". Назначен председательствующий (естественно, сам Комсорг), секретарь. Первая часть собрания получилась совсем короткой: "Уря, ударим картохой по загнивающему капитализму..."
Вторая часть собрания затянулась надолго. Сначала выступил Комсорг, а затем начались прения. Препирались долго и едва ли не дрались.
Всю жизнь терпеть не могла бывать на всякого рода собраниях. Не исключением поначалу было и это... Вдруг смутило: вроде как и комсомольское собрание, а отчего-то напоминало странный спектакль. Всерьез предъявляли друг другу претензии, выясняли, кто зачинщик, кто кого мазал или целовал... И главное: Наташа, выбранная секретарем собрания, сидела и невозмутимо вела протокол! А уж когда она добросовестно запротоколировала слова Яценко о том, что с Зойке засос не он ставил, потому что у нее кривые ноги, до меня наконец, дошло: ребята просто прикалывались. Как позже выяснилось, у некоторых из них за плечами были театральные курсы и юмористов среди них было предостаточно. Однако шутить ТАК?.. Устраивать потешное КОМСОМОЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ, когда тогдашняя идеология не допускала подобных вольностей со "святым для каждого советского человека"?!! Это было выше моего понимания. Нет, я не о том, что была вся из себя такая идейная. Нисколько меня это не возмутило. Просто удивило, и немножко испугало: узнает кто, донесет... А ребята потрясающие, жаль их будет...
Постепенно я увлеклась своими мыслями, как вдруг краем уха услышала, как кто-то громко сказал:"Вопрос такой: а почему Ирина у нас осталась в стороне? Всем девушкам засосы поставили, а ей нет. Чем она лучше других?"
Народ оживился: "А правда? Почему?".
- "Я предлагаю, для того, чтобы она никак не отличалась от всех девушек, ей тоже поставить засос!" - подняла руку Зоя. А я-то... Конфетами ее утром угощала, а она мне рассказывала, что "люблю" по-украински - "кохаю". Уже подружкой ее начала считать...
Парубки ст воодушевлением подхватили: "Да!Да! Надо тоже поставить!"
"Пора удирать..." - затосковала я... Стараясь делать это, как можно более незаметно, задвигала попой к краю скамейки...
-"Итак, прошу запротоколировать: Собрание постановило: Ирине поставить засос, чтобы ничем не выделялась в коллективе!!" - требовала подлая Зойка.
Господи... Какая скамейка длинная..
- А кто будет ставить? - поступил вопрос из "зала".
-И правда... кто? - парни растерялись. Вполне себе симпатичная, никто бы не прочь, но как-то боязно совершать насилие над незнакомой девушкой...
Кого-то осенило: "Пусть Комсорг целует!".
Ой-ёёё!.. Я подскочила как пружинах, и рванула что есть сил прочь, подальше от этих ненормальных.
Старушки на завалинках испуганно крестились: вдоль деревенской улицы, с выражением дикого ужаса на лице, словно загнанная лань, бежала девушка... За ней, со свистом, хохотом и улюлюканьем, неслась странная толпа с красно-сине-зелеными лицами....
Я уже была на самом краю плотины, и всерьез устремила свой взор на противоположный берег, как вдруг чьи-то руки поймали меня, обхватили и резко повернули к себе... Близко-близко перед своим лицом я увидела зеленые круги вокруг глаз Комсорга...
Потом я долго плакала, спрятавшись под своим одеялом. Комсорг сидел на краю кровати, неуклюже гладил меня по плечу и обиженным голосом спрашивал: "Шо? Неужели я такой поганый?".
Поганый - по русски означает, что грязный, мерзкий. Такой красивый парень, и поганый? Я выглянула из-под одеяла: "Нет, что ты такое говоришь? Ты не поганый! Просто у меня жених есть".
- Ладно, не плачь, мы же твоему жениху ничего не расскажем. Я ведь тебя даже не в губы поцеловал. Пойдем костру.
У костра меня ждали все. Притихшие, виноватые. Кто-то накрыл меня своей курткой, кто-то учтиво подал шарф: "На перевяжи шею"... Угощали конфетами, ворованными яблоками...
- Покажи мне этого садиста! Я ноги ему выдерну! - диким вепрем рычал утром райкомовский Славик, увидев мой синяк во время завтрака в столовой.
Я молчала, сцепив зубы. Славика приставили к нам следить за нашим моральным обликом, а заодно и выполнением плана по уборке урожая. Ночевал он обычно в сельсовете (поговаривали, что не один, а с симпатичной доярочкой из подшефного колхоза), и потому был не совсем в курсе того, как мы морально разлагались по вечерам без присмотра.
Комсорг то бледнел, то краснел, умоляюще глядя на меня из-под "очков". Впрочем, я бы и так его не выдала.
Через неделю лица украинцев стали приобретать естественный, природный цвет. Сначала исчезла зелень, затем у девчат понемногу стали сходить синяки. Лишь только мой, лиловый, сошел через две недели...
А через пару месяцев в нашей группе все уже называли меня "хохлушкой". Я перехала на "украинский этаж" в общежитии, уже запросто говорила по-украински, и петь меня девчата научили... Даже гопака стала в самодеятельности плясать. Несколько раз, в каникулы, ездила с ребятами на Волынь. Полюбила эти красивые, уютные города... Луцк, Киверцы, Ковель...
Харьков, Львов... Там мы тоже были. Наверное, никогда в своей жизни я так много не путешествовала, как тогда, в первые свои два студенческие года.
А они полюбили мой город. Как выяснилось позже, тоже на всю жизнь.
Помню, как в поезде "Москва-Саратов" народ приходил даже из соседних вагонов, чтобы послушать, как поют мои друзья...
Юрка тоже учился, работал, тянул еще какие-то "общественные нагрузки", и поэтому не возражал. Встречались редко. Иногда он с интересом слушал мои восторженные рассказы об Украине, украинцах. Кстати, с некоторыми я его познакомила. Ему они понравились. Хотя и морщился поначалу: "Западная Украина... Бендера недобитая, плохому научат..." Однако вскоре смирился. "Бендера" развращать и и учить меня плохому совсем не собиралась. Ну разве что колхозные яблоки воровать. Или Колька, подрабатывая сторожем в столовой, изредка приглашал нас, своих однокурсников,оголодавших за два дня перед стипендией, на ночное пиршество вокруг котла со щами. А так - больше никакого криминала.
Ребята были частыми гостями у и у меня в доме. Отец очень любил слушать, как они поют... С удовольствием устраивали для него маленькие концерты. Я подпевала и смущалась: " Не знаю, откуда это у меня?" - как бы оправдывалась я перед отцом.
" Заговорила в тебе украинская кровь" - улыбнулся однажды отец.
И только тогда до меня стало доходить: вот откуда это неистребимое, непривычное для Саратова мягкое "хгыкание" у моего отца! И ведь название села на Волге, в котором он родился - Зеленый Гай! Только потом, немного позже он рассказал мне откуда здесь, в Поволжье взялось это украинское название... Село основали бежавшие от притеснений православные украинцы... А не о моих ли предках наш, саратовский писатель написал роман "Вишневый омут"?
Через два года жизнь моя пошла немного по-другому сценарию. А потом и вовсе: у меня родилась старшая дочь, я ушла в академический отпуск. Затем и вовсе перевелась на заочный. Роль мамы настолько увлекла меня, что всё реже и реже я стала видеться со своими друзьями.
Много чего произошло за те два года. В конце-концов, я осталась с дочкой одна. Юрка стремительно делал карьеру и мой статус инженера-недоучки его стал тяготить. Но это совсем другая история. Было плохо и тяжело. Все чаще и чаще мне стало не хватать моих друзей... Без меня они отучились, защитили дипломы... И если бы не случайная встреча с бывшей однокурсницей, я никогда больше не увидала бы их:
"А твои хохлы сегодня уезжают..."
Я даже не помню, как очутилась в автобусе, который ехал до Привокзальной площади. Потом бежала по перрону и рыдала в голос... Проводники уже поднимали "трапы" (не помню, как называются эти железки), поезд вздрогнул, заскрежетали колеса. А я бежала вдоль вагонов и стучала во все окна подряд, почти ничего не видя от слез и снега, который летел мне в глаза.
Но вдруг... Сначала стукнуло окно...Потом второе...
- Иринка!!! - открытое окно, руки.. много рук тянутся ко мне . Я хватаюсь за одни, отпускаю, хватаюсь за другие...
- Иринка! Не забывай! Приезжай! Пиши!..
- Я обязательно, обязательно приеду!!!
"Если бы стены могли говорить..." Да какое там "говорить"!... Они рассыпались бы от хохота! Я не помнила и не записала в свое время ни одного адреса... Ни одного телефона... Хотя нет. Серега Верхогляд успел мне сунуть клочок бумаги со своим адресом. Сначали писали друг другу. Потом он женился и письма стали приходить все реже, пока наша переписка вовсе не сошла на нет.
И никто тогда не знал, что уже через несколько лет не будет такой большой, такой дружной страны. Страны, где " не было секса", почти не было разделения по национальности... И были совсем другие ценности. И сейчас понемногу становится понятно, что не все эти ценности были плохими.
Потом, уже из этой , другой страны, я пыталась найти их . Писала на украинское радио. Чуть позже в программу "Жди меня". Пока, наконец, в моем доме не появился интернет. Сначала меня нашла Наташа, потом подтянулись и остальные. Почти все.
Воспоминания... Просьбы рассказать и показать фото, как изменился город их юности. Приглашения в гости... "Давай, соберемся все вместе"... И я засобиралась. Но ... Майдан. Эти долгие ночи перед телевизором, где без комментариев, по многу часов подряд транслировали все, что происходило в Киеве. Когда просто невозможно было уснуть, понимая, что происходит что-то страшное и непоправимое. Любимый мой Луцк, Одесса... А потом и вовсе нечто за пределами моего понимания: война на Донбассе. Мои письма в пустоту. Обидное молчание... Или изредка несколько фраз. Равнодушных . Или нарочито равнодушных?
"Никогда мы не будем братьями..." Девочка, которая это сказала, выросла в другое время и ничего не знает. И ни за что не поверит, если сказать ей, что своими словами она многим режет по живому... Или понимает, но ей это доставляет садистское наслаждение.
Вместо колыбельных я пела своим дочкам песни на украинском. Пою и сейчас, когда хочется петь. А скоро буду петь и внукам. Иногда мне снится Луцк. Почему-то улицы совсем пустые. И я все брожу по ним, ищу кого-то.
В конце каждого рассказа должно быть послесловие. А что написать мне? Наверное, я напишу о том, о чем себя часто спрашиваю...
Многие из нас, кто был молод в 70-е, 80-е, мог бы рассказать свою историю о (извините, за высокопарность) "дружбе народов". И все эти истории о совершенно искренних и честных отношениях. Так неужели кто-то сейчас верит в то, что мы были неискренни, и эта дружба для нас в самом деле теперь ничто? То лучшее, что было у нас? Неужели мы могли бы воспитать своих детей, сейчас 20-ти, 30-ти, 40-летних в ненависти к нашему общему прошлому? Мы - нет. Почему же у них всё сложилось по-другому?
Фото нечеткое. Специально. Одно из многих, что я сохранила. Выбрала потому, что здесь мы сфотографировались в вышиванках.
