• Авторизация


По Следам Копыт | Ориджинал 12-10-2014 23:33 к комментариям - к полной версии - понравилось!


Название: По следам копыт

Автор: Yuki no Hono

Бета: Ривендель

Фэндом: Ориджинал

Персонажи: Василина, Кассиан, Снежа, Пехтра, Баюн

Пейринг: нет

Рейтинг: PG

Жанры: джен, фэнтези, мифические существа, учебные заведения

Предупреждения: нет

Размер: миди (37 стр)

Статус: закончен

Описание: Ночью Лицей Магических Искусств тих и спокоен, потому что студенты должны спать в своих комнатах. Ну, или готовиться к занятиям, или практиковать свою ворожбу, или просто сидеть тихо, если уж не спят, потому что ночь – это время покоя. Они не должны влипать в неприятности, не должны красться вместе со своими друзьями по длинным пустынным коридорам и, уж конечно, не должны тайком отправляться в Страну Мёртвых по следам волшебных лошадей. Особенно (!) если это ещё и лучшие студенты Лицея.

Примечания Автора: Примечаний много, поэтому есть Предисловие (которое НАДО читать) и есть Послесловие.

Предисловие.

Глава 1.


       Всё вспыхнуло зелёным – свет пробился даже сквозь плотно сомкнутые веки. Студентов подхватило и ударило о твёрдою поверхность – не сильно, а так, как если бы ретивая волна подхватила на секунду лодочку, подняла на своём гребне, да и сбросила бы обратно, потеряв всякий интерес. Василина еле удержалась на ногах, но всё-таки устояла. Судя по всему, свет, вырвавшийся во время исполнения заклинания, угас. Пехтра молчала, и десная не знала можно ли ей сейчас шевелиться, или должно произойти что-то ещё?

            За её спиной послышался шорох, и Кассиан негромко заметил:

– Всё, можно открывать глаза.

Девушка послушалась и удивлённо заморгала, пытаясь привыкнуть к полумраку, царившему вокруг. Когда, наконец, глаза привыкли к тусклому, откровенно говоря, практически отсутствующему, свету, её недоумение лишь возросло. Помещение, в котором они стояли, не было комнатой Пехтры, как не было вообще частью Лицея. К слову, ведьмы тоже не было, они стояли тут втроём: Василина, Кассиан и Снежа.

            Комната, в которой они оказались, была не то чтобы большой, но просторней, чем жилые комнаты студентов, и по размеру скорее напоминала залу Десного или Лихого крыла, только более квадратной формы. Если честно, создавалось такое ощущение, будто они попали не то в какой-то музей славянской культуры, не то на сцену, оказавшись посреди искусно выполненных декораций. Или ещё куда.

            Справа от входной двери стояла самая настоящая большая белая русская печка. Та, что топится дровами. С полатями[1] и почерневшей от времени заслонкой, сейчас стоящей на полу и небрежно прислонённой к белому боку. На печурке громоздились, словно матрёшка, один в другом, чугунки. На их пузатых тёмно-серых, натёртых до блеска боках виднелись кем-то аккуратно не то вырезанные, не то выплавленные руны, похожие на тонкую витиеватую вязь. Рядом возвышался большой котёл, тоже украшенный древними письменами.

            У печки стояло несколько ухватов-рогачей[2] и чапельников[3]. Имелась так же довольно внушительного вида кочерга. Над входом в горнило висело несколько ещё не до конца просушенных связок из каких-то трав (в полумраке было невозможно разглядеть, каких именно) и даже несколько ниток с нанизанными на них грибами, половину из которых десная затруднилась бы назвать.

            В дальнем углу, расположенном диагонально от печи, расположился священный Алтарь. Василина пригляделась внимательней – в сумраке помещения рассмотреть его оказалось не так-то просто. В окружении засушенных трав, пахнущих терпко и душисто, стояла чёрная глиняная чаша, но пустая она была или полная – не видно. Вокруг стояли небольшие плошки, судя по всему, предназначенные для требы, но сейчас, когда никакого ритуала не проводилось, пустые. На стене, расправленное особым образом, висело белое полотенце с бахромой. На нём, по краям, чёрными и красными нитками были вышиты рунические узоры. Чтобы понять их требовалось подойти ближе и внимательно распутать хитросплетение линий. В самом же центре аккуратными стежками было вышито чёрное солнце со множеством одинаковых ломаных лучей, расходящихся во все стороны.

            В самом почётном месте возвышался деревянный идол – не очень большой, всего в три или четыре пяди. Вырезан он был довольно грубо, но линии, тем не менее, были уверенными и чёткими, хоть и несколько угловатыми. Сам же кумир выглядел очень и очень старым, потемневшим от времени, но без единой трещинки, и имел вид грозного старца с длинной бородой и кустистыми бровями, хмуро сдвинутыми у переносицы. Взгляд у старца был тяжёлым, и от него становилось как-то муторно на душе. Были у него и усы – длинные и густые, в темноте поблескивающие седым серебром, а в руках перед собой он держал что-то круглое, сужающееся к низу, с двумя точками, расположенными на одном уровне – что-то похожее на человеческий череп.

            И вдруг Василина поняла, чей кумир был перед ней, невольно отшатнулась в сторону и уже было подняла руку, чтобы оградить себя защитной руной, как чужие длинные пальцы сомкнулись вокруг её запястья, не давая завершить начатый жест.

– Не стоит. Мы всё-таки в Навь идём, а не куда-то там. А это его владения.

Кассиан дождался, когда девушка кивнёт, и только после этого отпустил её руку. Он огляделся и двинулся куда-то в сторону, обходя стол и скамью.

– Куда мы попали? – робко поинтересовалась Снежа, выглядывая из-за спины десной. Ей здесь тоже было не по себе, а на Алтарь она так и вовсе старалась не смотреть. – Разве мы не должны бы оказаться на берегу Смородины?

– Не совсем, – ответил Кассиан, даже не обернувшись. Он, наконец, нашёл впотьмах то, что искал – витую дверную ручку, и, ухватившись покрепче, потянул на себя. Дверь даже и не шелохнулась. Тогда он наоборот толкнул её наружу, но не сильно, а лишь слегка, и та охотно распахнулась.

            Снаружи оказалось не так темно, как могло бы показаться на первый взгляд. Хотя стояла ночь, света, что проливала высоко взобравшаяся почти полная луна, хватало, чтобы разглядеть то, что находилось вокруг. Девушки опасливо подошли ближе, но Кассиан вытянул руку в сторону, перегородив тем самым дверной проём.

– Не выходите, – бросил он, отвечая на озадаченные взгляды. – Здесь выходить нельзя, если, конечно, у вас нет желания остаться тут навсегда.

Девушки послушно остановились. Василина, стоявшая к двери ближе, отошла чуть в сторону и, прислонившись к стене плечом, выглянула наружу. Снежа вцепилась в плечо Кассиана и, встав на цыпочки – росту она была совсем невысокого, – выглядывала так, изнутри.

            Земля оказалась в нескольких саженях внизу, а дверной порог, у которого студенты стояли, словно висел в воздухе, и не было у него ни крыльца, ни лестницы, поэтому тому, кто захотел бы выйти, не поглядев под ноги, пришлось бы падать с довольно большой высоты. А прямо перед дверью возвышался сплошной стеной старый-старый еловый лес. Деревья уходили своими макушками, казалось, к самому небу, много-много выше, чем потолок над головами ребят. Широкие стволы, покрытые облупившейся от времени и погоды, будто ржавой корой, были такими, что не всякий рослый мужчина смог бы враз обхватить руками. Разлапистые ветви переплетались меж собой, и от того разглядеть, что лежало за ближайшей линией елей, становилось невозможным.

            Кассиан что-то неразборчиво пробубнил себе под нос и закрыл дверь.

– Надеюсь, мы не попали куда-то не туда? – поёжилась Снежа, отходя назад. Под коленки ей ткнулось что-то твёрдое, и девушка, обернувшись, обнаружила деревянную скамью, приставленную к пустующему на данный момент столу, на которую и села.

– Нет, всё правильно, – Кассиан отошёл от двери на несколько шагов и жестом попросил Василину сделать то же самое. – Пехтра не могла отправить нас прямиком к Смородине, иначе такой мощный выброс энергии почувствовали бы не то что Директор и учителя, но и остальные студенты, и никакой заговор Баюна не спас бы. Так что она отправила нас сюда, на так называемый перевалочный пункт. Мы как бы немного не «долетели» до самой Смородины.

– Подожди, – Василина, успевшая за это время присесть рядом со Снежей, вдруг подскочила, и глаза её заблестели от любопытства, – хочешь сказать, что мы сейчас в Избушке, да? В той самой?

– Конечно, – пожал плечами Кассиан, – иначе как думаешь, почему мы так высоко над землёй?

– В какой избушке? – не поняла Снежа и беспокойно огляделась по сторонам.

– В Избушке на Курьих Ножках, конечно! – воскликнула Василина, всплеснув руками. Её научный интерес мгновенно возобладал над сомнениями и страхом, и девушка тут же двинулась по периметру единственной комнаты в избе, с лихорадочной жадностью рассматривая всё, что попадалось ей на глаза, впрочем, ничего не касаясь руками.

            Наконец, она дошла до священного угла и, заложив руки за спину, склонилась над лавкой, пытаясь на этот раз спокойно рассмотреть алтарь, потому как никогда до этого не видела настоящее место поклонения тёмному божеству. Таким образом, глаза деревянного идола оказались практически напротив её лица, и Василина, не выдержав исходящей от него силы, почтительно коротко поклонилась и отступила в сторону, еле слышно бормоча:

– Поверить не могу! Настоящий Алтарь Чернобога[4]

– А что, у неё правда есть настоящие куриные ноги, да? – Вдруг спросила Снежа, задумчиво разглядывая пол под собой, словно надеясь, что взгляд её проникнет сквозь него. Кассиан и Василина переглянулись, и десная, вдруг не удержавшись, широко улыбнулась. У балия же лишь едва дёрнулся уголок губ.

– Вообще-то, это правда, – ответила Василина, подходя к девушке и кладя ей руку на плечо. – Снежа, нам же это на лекциях рассказывали, ты чем слушала?

– Не знаю, – честно призналась внучка Директора, – может быть, в тот раз я была невнимательна? Ой, как стыдно…

– Да ладно, большая часть студентов спит на доброй половине лекций, – пожал Кассиан плечами. – Всё равно они заставляют свой мозг напрягаться только перед экзаменами.

– Ну, не все, – справедливо заметила Василина.

– Я и не сказал, что все, – ответил балий. Он повёл плечами, встряхнул руками и бросил через плечо: – Так, ладно, пора двигаться дальше. Держитесь за что-нибудь покрепче, потрясёт немного.

Девушки послушно уцепились за стол, и только Василина открыла рот, чтобы спросить, почему их будет трясти, как Кассиан, наклонившись вперёд и уперев руки по обе стороны от двери в крепкое дерево, громко и отчётливо, слегка нараспев, произнёс:

– Избушка, Избушка, повернись к Лесу Дремучему задней стеной, а дверью без крыльца к Мосту Калиновому, что на реке Огненной Смородине!

Несколько секунд ничего не происходило, а потом сруб вдруг заскрипел, застонал, будто разбуженный старый-старый зверь, разминающий косточки. Пол под ногами качнулся из стороны в сторону, и изба пришла в движение, словно корабль во время качки. Василина не запомнила, она кричала в тот момент или Снежа, но даже если и так, за поднявшимся грохотом того слышно не было: всё, что находилось в избе, скрипело не меньше, чем сама Избушка, а посуда да всякая утварь мелко подскакивали на своих местах, создавая невообразимый шум. Их сильно качнуло вправо, да так, будто ни много ни мало, а сама изба набок завалилась, и всех, кто был внутри, бросило в ту же сторону. Раз – и теперь их так же накренило влево, потом снова вправо и снова влево, будто бы они сидели на какой-то гигантской птице, что, неловко топчась на месте, разворачивалась кругом. К счастью, никто не пострадал, потому что, хоть их и бросало из стороны в сторону, да только ни одна чашка, ни один котелок даже не сдвинулись со своего места, удерживаясь не иначе как каким-то особым магическим способом, и потому стол со скамьями послужил надёжной опорой для девушек. Кассиан же, словно руками к стенам прирос, а ногами к полу, так и стоял, не шелохнувшись ни разу, только глаза закрыл и голову вниз наклонил, будто о чём-то сильно задумался.

Их ещё несколько раз качнуло из стороны в сторону, прежде чем Избушка остановилась на несколько секунд и, словно тяжело выдохнув, ухнула куда-то вниз. Вот тут Василина, кажется, не удержалась и взвизгнула, зажмурив глаза. От такого резкого спуска уши заложило, а внутри у неё похолодело, как на аттракционе «Падающий Лифт», и девушка так сильно вцепилась в край столешницы руками, что костяшки её пальцев побелели от напряжения. К счастью, спуск продолжался всего лишь пару ужасающих секунд, после чего их сильно тряхнуло, слегка подбросив в воздух, и всё прекратилось.

Девушка открыла глаза, быстро осмотрелась, убеждаясь, что всё в порядке и все живы, и тяжело выдохнула. Рядом с ней, прижавшись своим плечом к её, мелко подрагивала Снежа.

– Уже можно открывать глаза? – тихонько спросила она.

– Уже можно, – отозвался Кассиан со своего места. Он выпрямился и, потерев ладони друг о друга, толкнул рукой дверь. Та распахнулась, внутрь мгновенно ворвался горячий сухой воздух и жар, на стенах и полу заплясали тени и алые отблески пламени. – Можно выходить, мы на месте.

Василина поднялась, чувствуя, как слабость вдруг закралась в колени, и приблизилась к двери. Перед ними лежала полоса земли в две сажени шириной. Не было на той земле, почерневшей от жара, ни травы, ни мха – ничего живого, лишь голые горячие камни. Дальше же земля обрывалась пропастью, противоположный край которой едва удавалось разглядеть отсюда, но не потому что он был далеко (едва ли ширина пропасти превышала сто шагов), а потому что тому мешало пламя, рвущееся с самого дна и стеной поднимающееся на многие сажени вверх, и не было возможности пересечь его ни по воздуху, ни каким иным способом, кроме одного – пройти по Калинову Мосту.

            Он же оказался прямо перед студентами, широкий и полностью выкованный из самого крепкого метала, раскалившийся добела.

– Как же мы пройдём по нему? – Василина невольно отшатнулась от стоявшего жара. Даже здесь воздух уже был столь горячим, что на лбу девушки выступили первые капли пота.

– Ну, – Кассиан потянул немного ворот своей водолазки и решительно вышел наружу.

вверх^ к полной версии понравилось! в evernote
Комментарии (10):
Yuki_no_Hono 12-10-2014-23:42 удалить
[1] Полати - лежанка, устроенная между стеной избы и русской печью; деревянные настилы, сооружаемые под потолком. [2] Ухват-рогач - необходим для установки в печь и изъятия оттуда чугунов, использовавшихся вместо кастрюль. [3]Чапельник - служит для перемещения сковород без ручек. [4]Чернобог – главный антагонист в славянской мифологии. Исконно считался аллегорией всего темного в мире и человеке.
Yuki_no_Hono 12-10-2014-23:55 удалить
В воздух из-под его ног поднялось небольшое облачко пепельной пыли, – именно поэтому мы и взяли с собой Снежу. Она нас проведёт. – Я? – не поверила своим ушам девушка. Она осторожно выбралась наружу, недовольно сморщив нос, глядя на то, как пыль оседает на её светло-голубых, почти белых джинсах. – Вы считаете, что я справлюсь? – Не важно, как мы считаем, важно, чтобы ты провела нас на ту сторону, – пожал плечами балий, подходя ближе к раскалённому металлу моста. – Ох, – Снежа последовала за ним, осторожно вытягивая шею и заглядывая за край обрывистого берега, – Дедушка, наверняка, бы справился лучше меня. Он бы смог даже создать ледяной мост через Смородину, да? – Скорее всего, – откликнулась Василина за их спинами, – недаром ведь он Директор Лицея. Снеж, смотри! У неё и правда есть ноги! Девушка, убедившись, что стоит достаточно далеко от края берега и ни коим образом не упадёт в объятия огненной реки, обернулась на оклик. Её глазам и правда предстала удивительная картина, заставив студентку в изумлении приоткрыть рот и выдохнуть еле слышное «ого». Оказывается, этот берег Смородины вовсе не был пустынным, как могло показаться сначала, всего в ста шагах от реки начинала то тут, то там пробиваться чахлая травка. Ещё чуть дальше появлялись первые заросли кустарника, а сразу за ними высились всё те же сосны и ели, которые им уже доводилось лицезреть изнутри Избушки. Над их макушками, словно касаясь ночным звёздным покрывалом, висело тёмное небо, лунный свет путался в ветвях непроходимой чащи, а основное освещение, как оказалось, источала только Смородина. Между Дремучим Лесом, точнее, его окраиной, и сожженным берегом расположилась Избушка На Курьих Ножках – самая настоящая, точь-в-точь как та, что рисуют в детских книжках со сказками. Деревянный сруб с высокой треугольной крышей, застеленной соломой, – ничего особенного, ни красивой витиеватой резьбы, ни малейшего узора, ни даже хоть каких-то ставень. И да, у Избушки не имелось ни крыльца, ни ступеней – только дверь, сейчас распахнутая наружу, с простой, грубо вытесанной ручкой. Зато у Избушки были большие, похожие на стволы старых деревьев ноги, начинающиеся как раз из пола, да только было их не две, а все четыре – трёхпалые с когтями и шпорами, как у самой настоящей птицы. Только не курицы, а петуха. По одной ноге на каждый угол. Сейчас Избушка опустилась вниз, прижавшись «брюхом» к земле, и от того ноги её забавно торчали в разные стороны, согнутые в коленах. – Она… живая? – задумчиво протянула Василина, чуть склонив голову к правому плечу. – Ноги же, наверное, живые? Это же не машина, да? – Разве можно назвать живым что-то, у чего нет сердца? – неуверенно откликнулась Снежа. – У неё, наверное, нет сердца? – Это не совсем так, – откликнулся Кассиан со своего места. – Нельзя говорить о ней как о живой или нет, потому что она – один большой мощнейший артефакт. Так что в этом вопросе нет смысла, так же как нет смысла, к примеру, решать, можно ли назвать живыми Меч-Кладенец, Путеводный Клубок или Экскалибур. – А, предмет, наделённый силой и сознанием, – задумчиво протянула Василина. – Не живой, но и не безжизненный. – Да-да, мы можем теперь заняться делом? – балий недовольно скрестил руки на груди. – Ох, прости, но это правда так интересно, – Василина послушно направилась к Мосту, потянув за собой и вторую девушку. – Так что, Снежа, ты справишься? – Справлюсь? – вторила ей внучка Директора с той же вопросительной интонацией, будто бы сама не знала ответ. – Конечно, – кивнул юноша, отступив в сторону и давая тем самым девушке немного свободного места для наведения чар. – Иначе мы бы не просили тебя пойти с нами. – Ох, – Снежа задумчиво прикусила губу и, опустив голову, уставилась на носки своих полусапожек, быстро темнеющих под оседающим слоем пепла. – Но, наверное, я не смогу долго удерживать чары – Мост такой горячий. Наверное, даже дедушка не смог бы надолго охладить его, – она ещё немного помолчала, ковыряя землю носком, после чего, видимо, всё взвесив и обдумав, добавила, – нам придётся бежать, и вам надо будет находиться рядом со мной – не отставать и не опережать. – Хорошо, ты скажешь, когда бежать надо? – уточнила Василина. – Угу, – девушка в ответ кивнула и, глубоко вздохнув, решительно нахмурилась, – пожалуйста, отойдите, мне нужно больше места. Они послушались, освобождая пространство для Снежи, и та, вдруг развернувшись, направилась обратно к Избушке на Курьих Ножках. Дверь всё ещё была открыта и находилась на уровне земли. Василина и Кассиан обменялись озадаченными взглядами, но промолчали. Снежа, тем временем, скрылась внутри Избушки и, пробыв там меньше минуты, вернулась, держа в руках чапельник. Уткнув его в землю прямо перед входом на Мост, она смогла начертить не очень ровный, но всё-таки узнаваемый круг шириной в три-четыре шага. Ещё немного потоптавшись и неуверенно выбрав центр, она вписала в получившуюся окружность перевёрнутый треугольник с удлинённым основанием и поставила жирную точку над его вершиной – получился символ Мары[5]. Сама Снежа встала в центр вычерченной фигуры, попросив в круг больше никого не входить. Из-под ворота джемпера она достала небольшую серебряную подвеску, выполненную в форме полумесяца, повёрнутого «рожками» вверх, и он тускло заблестел в свете Смородины. Девушка же закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов, настраиваясь, после чего подняла руки перед собой и на несколько секунд замерла. Не разжимая губ, замычала какую-то мелодию, не громко, но так, чтобы было слышно, а руки плавно двинулись полукругом по воздуху, с красивым изгибом кистей, с еле заметным трепетом пальцев. Это был танец, очень медленный и плавный, не тот, в котором нужно наизусть заучивать каждое движение, а тот, который идёт сам, от души и внутреннего покоя, движение, призванное рождать необходимую для чар энергию, простую и чистую, но древнюю и сильную, как сама земля. Здесь, у самой границы Нави, её мог увидеть каждый, не только тот, кто умел смотреть. Когда руки Снежи начали подниматься вверх, описывая плавную и широкую дугу, энергия стала сгущаться, постепенно, но гораздо быстрее, чем в любой другой точке Яви. Воздух вокруг тонких пальцев зарябил, как это бывает над кипящей кастрюлей или костром, а потом появились тонкие струйки-ниточки, словно из тумана, переплетающиеся меж собой и кружащие, кружащие в непрерывном движении. И всё же это было нечто совсем другое, не тот поток, который Кассиан лицезрел каждый раз, когда заглядывал в Свет-Зеркало, это было нечто совсем другое, совершенно иная ворожба – течение жизни, сила, основывающая мир живых, а не ту сторону, в которой обитали духи Предков. Воздух вокруг кистей Снежи заискрился, засверкал, как бывает, если зимней ночью посмотреть на тонкую пелену снежного крошева, витающего в воздухе, попавшую под свет уличного фонаря, и это было красиво. А потом девушка запела, тихо, едва шевеля губами, с по-прежнему закрытыми глазами, но всё же разборчиво, и её слова шёпотом планировали к измученной пламенем земле. Ой да Солнышко садится Очаровано, околдовано, Марой-Марушкой заворожено – В долгий сон уложено. Песня была неторопливой и тихой, лишённой того задора и живости, какими обычно полны русские народные песни, но иной и не требовалось. Снежа двигалась медленно, словно во сне, и мелодия её была такой же, потому как призывала себе силу Мораны – зиму, а зима была порой глубокого сна. Мара-Матушка издалéка идёт, Снежны кружева плетёт. Стужей ноги ей укутаны, Руки холодом опутаны. Поток силы, рождённый из танца девушки, вдруг всколыхнулся, завихрился быстрее, сильнее, и потянулся от её кистей по рукам к локтям, к плечам, опутывая, словно паутина. Его мягкое серебристо-голубое свечение выбелило и без того светлую, нетронутую солнцем кожу, подсветило холодным мерцанием льдистые глаза, а волосы, наоборот, потемнели и показались не почти белыми, как обычно, а серыми. Тонкие прядки, выбившиеся из её не тугой косы, подчиняясь потоку, взвились в воздух, и плавно покачивались мистическим ореолом. Ты мне, Марушка, пошли Снежных слуг своих в рученьки, В руки мои белые Да холодные. Символы, начерченные на земле, словно наконец вдоволь насытившись необходимой им силой, тоже засветились холодным сиянием, не уступающим свету Смородины. Воздух внутри круга заискрился, засверкал, завихрился, будто попавшийся в плен ветер, заметался из стороны в сторону, натыкаясь на невидимую преграду, засвистел, завыл, будто в зимний буран, и вдруг взвился снегом, мелким и колючим.
Yuki_no_Hono 12-10-2014-23:56 удалить
[5] Мара (Морена, Морана) – в славянской мифологии богиня жатвы, плодородия и смерти, покровительница колдовства и справедливости. Воплощение зимы.
Yuki_no_Hono 13-10-2014-00:00 удалить
Но Снежа не сбилась со своего танца, не прервала песни – продолжила ворожбу как ни в чём не бывало. И по слову твоему мне пусть служат И мороз, и белый снег, и злая стужа. Не замерзнуть мне, не околеть, Ворожбе моей меня не одолеть. Ветер и правда стих, успокоился, двинулся против часовой стрелки, мягко, медленно-медленно, как в природе не бывало никогда. Снежные мелкие льдинки обернулись пушистыми белыми хлопьями, похожими на перья и пух, и, ведомые потоком воздуха, безвольные, закружились вокруг девушки, мягко касаясь лица, рук, волос. Ой ты, Мара-Матушка, В зиму ты обуй меня да одень Не на год, не на месяц, а на день. Да ходить мне по земле, как тебе, Белым снегом да зимой холодною. И как только последнее слово слетело с губ, круг вдруг вспыхнул, да так ярко, что и Кассиану, и Василине пришлось зажмуриться. Стало холодно. Не просто зябко – повеяло самой настоящей глубокой зимой, когда мороз потрескивает в воздухе, а снег ложится пушистой периной на землю. Балий открыл глаза, несколько раз неуверенно моргнул, приноравливаясь к свету. Снежа стояла на том же месте, но ни руны Мары, ни защитного круга на земле больше не было, словно их никогда и не рисовали. Ворожея смотрела прямо перед собой, глаза её светились ярким голубым светом от переполнявшей девушку силы, а волосы совсем потеряли свой цвет, стали почти чёрными с какой-то серебристой сединой. Подвеска-полумесяц стала алой, словно вторя Серпу Мораны, который она всегда носит при себе, и чей облик сейчас накладывался на внучку Директора. Там, где она стояла, земля заледенела и покрылась инеем, который не таял, несмотря на исходящий от Смородины жар. Снежа, словно только сейчас придя в себя, обернулась и улыбнулась: – У меня получилось. – Это было потрясающе, – восторженно заметила Василина, подходя ближе и с любопытством разглядывая девушку. – Какая замечательная ворожба. – К сожалению, долго я не смогу удерживать чары, – снова занервничала Снежа, - поэтому давайте побежим сейчас? И они побежали. Первой на Мост ступила ворожея, и как только подошва её обуви коснулась раскалённого металла, жар отступил, поддаваясь колючему холоду. Мост застонал, заплакал, как-то жалобно, обиженно зашипел, но всё же уступил, на секунду покрылся инеем, который тут же растаял, но оставил металл достаточно холодным для того, чтобы на него можно было ступить без опаски. Конечно, охладить весь Калинов Мост было не под силу даже, наверное, и Директору, не то что его ещё учащейся внучке, поэтому Снежа охлаждала всё лишь на пять-шесть шагов вокруг себя, и остальным приходилось держаться ближе к ней. Девушка не отличалась хорошей физической подготовкой и бегала не так уж быстро, впрочем, и не совсем медленно, так что удерживать её темп оказалось неожиданно легко. Хотя противоположный берег – начало Нави – был виден сквозь рвущееся вверх пламя и жаркое марево, на деле Калинов Мост оказался куда как длиннее, а Смородина – шире, чем им представлялось поначалу, и в какой-то момент Василина невольно забеспокоилась, успеют ли они перебраться на ту сторону. Если бы они могли задержаться хоть на минутку, не торопиться так сильно, то им удалось бы оценить всю красоту Моста. Таких, как он, не было больше нигде – настоящее произведение искусства, словно полёт души. Металл, из которого его ковали, был необычный, такой прочности, что могла выдерживать пламя огненной реки ни много ни мало целую вечность. И всё же рука великого кузнеца смогла придать Мосту форму, каких свет не видывал – под ногами он был гладок, словно стекло, без единой трещины или шва, а перила – целое ажурное кружево из вьющихся лиан и виноградных лоз. Стоило лишь присмотреться, и можно было увидеть и порхающих бабочек (а из-за дрожащего от жара воздуха именно так и казалось), и снующих меж ветвей и ягод птиц, а кое-где проглядывали и мелкие животные – будто живой металлический лес высился по краям, словно только что сошедший из детской книжки сказок с картинками. Они пробежали ещё немного, прежде чем были вынуждены остановиться. Снежа, тяжело дыша, облокотилась на вовремя подставившую ей плечо Василину – ворожба отнимала слишком много сил. Холод волнами расходился от её ног в стороны, будто бы пульсируя, словно живое существо, и десная невольно поёжилась – она быстро замерзала. – Это?.. – начала было Снежа, пытаясь отдышаться, но только махнула рукой, оставив вопрос незаконченным. – Это аспид[6], – ответил Кассиан, догадавшийся, что хотела, но не смогла выговорить девушка. – И что дальше? – переступила с ноги на ногу Василина. Плечо, которого касалась Снежа, уже онемело, будто она прижималась им к ледяной скульптуре. – Как мы пройдём? – Вы пройдёте, – балий спокойно вышел вперёд, ступая за пределы пространства, на которое могла влиять ворожея. – Кассиан! – взволнованно окликнув его, Василина уже было рванулась вперёд, но была остановлена рукой Снежи. – Не волнуйся, – тонкие губы балия дрогнули в усмешке. Он отошёл ещё на несколько шагов и остановился. И хотя они стояли на самой середине Смородины, ни пламя, ни раскалённый воздух, ни даже металл под ногами не трогали его. На какой-то момент Василине даже почудилось, что юноша наоборот как-то выпрямился, расправил плечи и внезапно словно очнулся после долгого сна – исчезли тени под глазами, которые засияли живым блеском, и бледность кожи перестала казаться болезненной, приобретя некую аристократичность. Юноша, словно немного смутившись, снова потянул в сторону воротник водолазки, впрочем, скорее стремясь чем-то занять руки, а не от жары, и напомнил, – это же практически Навь, самое мне место. Василина растерянно кивнула. Она и правда забыла, просто не подумала, что Кассиану с той кровью, что текла в его теле, не было нужды переживать ни за Калинов Мост, ни за Смородину – он бы и так спокойно прошёл, потому что Навь, один из её уровней, была владениями его далёкого предка. – Аспида я возьму на себя, – продолжил, тем временем, Кассиан, – а вы пройдёте сразу же, как только освободится хоть немного места. Найдите коня и возвращайтесь, я буду вас ждать. Василина послушно кивнула. Она подтолкнула Снежу, и они вместе сместились к правому краю Моста, ожидая, когда Аспид шевельнётся, даст им возможность проскользнуть дальше. Только сейчас в голове десной словно щёлкнуло, и все кусочки мозаики сложились в одно целое. Живым не пройти в Навь, потому что это Царство Мёртвых, и если бы Василина отправилась сюда одна, то так и осталась бы стоять на берегу Смородины – Калинов Мост бы просто не явился перед живым человеком. Но Кассиан… Кассиан не был обычным, он был потомком Чернобога, и часть Нави принадлежала ему от рождения по праву. Балий всегда был ни жив, ни мёртв, как и положено некроманту, вот почему он пошёл с ними, чтобы Калинов Мост явил себя. И по той же причине он мог спокойно ступать по нему, не опасаясь жара ни Смородины, ни раскалённого металла.
Yuki_no_Hono 13-10-2014-00:00 удалить
[6]Аспид – в мифологии славян крупный змей. Аспидом ещё называют известного всем Змея-Горыныча, но так же его более мелких и не столь могущественных потомков, уже не имеющих крыльев.
Yuki_no_Hono 13-10-2014-00:02 удалить
Аспид, оказавшийся на их пути, был именно его испытанием, и ждал он именно балия. А без Снежи Василина никогда не смогла бы пройти по Калиновому Мосту, просто сгорела бы. Вот почему они пошли втроём, не могли обойтись друг без друга. Пехтра наверняка могла бы пойти вместе с ними. Будучи Хранительницей границы, она, как и Кассиан, не могла быть причислена только к живым или мёртвым, но кому-то надо было вернуть их назад. Теперь всё для Василины обрело смысл, и хотя она считалась лучшей студенткой Лицея… что ж, много знать – это ещё не всё, не так ли? Тем временем, Кассиан подошёл совсем близко, и теперь от змея его отделяла только пара саженей. Он оказался большим, этот аспид. Не таким громадным, как Змей-Горыныч, конечно, но всё же и правда большим. Тело его было длинным, наверное, тридцать или сорок шагов, а в ширину, в самом толстом месте, больше косой сажени. Чёрный, чернее ночи, весь покрытый пластинками чешуи, словно бронёй, полукруглой, чуть вытянутой формы, идеально подогнанной чешуйка к чешуйке, он разомлел, грея брюхо о раскалённый металл. Порождение Тьмы и тёмного огня, он веками стерёг Калинов Мост, оплетая его своим телом, набрасывая одно кольцо за другим, то просыпаясь, чтобы встретить очередного путника, идущего на ту сторону, то вновь впадая в забытье. Когда аспид почувствовал чужое присутствие, он зашевелился, вяло и лениво, сбрасывая с себя оковы не долгого, но глубокого сна, и тело его задрожало, заскользило по Мосту, а чешуя зашуршала, как галька под морским прибоем. Мост под тяжестью змея еле заметно качнулся. Было невозможно понять, где у чудовища голова, а где хвост, и пока он двигался, разматывая своё тело и укладывая его в новый ряд колец, оно казалось бесконечным. Наконец, Кассиан увидел, как поднялся в воздухе хвост, увенчанный острым костяным шипом, способным без какого-либо труда пронзить и человека, и зверя, и, описав широкую кривую, опустился почти у самых ног юноши. Именно в этот момент среди движущихся изгибов и колец на несколько секунд показалось небольшое пустое пространство, в которое тот час же скользнули девушки. Тело змея тут же скрыло их от глаз балия. Кассиану не пришлось долго ждать – аспид свернулся в тугую пружину, словно гадюка, готовая к броску, и в воздух поднялись три его головы. Он был красивым, этот Страж Моста, как и все змеи, от которых так сложно оторвать взгляд, несмотря на то, какую смертельную опасность они представляют. И казалось, чем страшнее было создание, тем больше оно очаровывало собой. Большие круглые глаза с узкой тёмной вертикальной полосой в центре в свете Смородины блестели плавленым, загустевающим золотом, но не таким чистым, как у Баюна, например, а с тёмным оттенком багрового и насыщенного алого, словно припорошенным ржавчиной или впитавшим в себя слишком много крови. Вместо носа, как у всех обычных змей, у аспида был мощный острый клюв, как у орла или сокола – у каждой из его голов. Язык же был тонким и раздвоенным, время от времени высовывающийся и трепещущий, пробующий воздух на вкус. Ни лап, увенчанных острыми когтями, ни крыльев у него не было, только длинное мощное тело, как у самой обычной змеи. Тем он и отличался от своего великого предка, способного и ходить, и летать по воздуху, и изрыгать жаркое пламя. Аспид снова шевельнулся, зашипел, не обладая возможностью говорить ни на одном из возможных языков, кроме своего, змеиного, и тело его, словно искусно наложенный, но потревоженный морок, пошло рябью, затряслось и задрожало, и вдруг распалось на густые и чёрные клубы удушливого дыма. Словно плотная занавесь, он несколько секунд висел в воздухе, перекрыв собой Мост, слабо пульсируя огненными всполохами, будто живой, после чего вдруг завихрился, словно подхваченный ураганным ветром, сжался, уплотнился и пропал, обратившись новой формой. Не было больше огромного змея, но вместо него остался стоять высокий юноша. Был он болезненно худ, чего не могла скрыть мешковатая одежда, каким-то чудом удерживающаяся на его теле. Наоборот, под растянутой вылинявшей футболкой и джинсами, не менее потёртыми и висевшими на нём только благодаря ремню, он казался ещё более тонким и хрупким. Черты лица его могли бы быть тонкими и, может, даже сошли бы за благородные, но из-за общего нездорового состояния они лишь заострились, глаза, лишённые живого блеска, ввалились, а сухие обветренные губы были поджаты в тонкую линию. Длинные светлые волосы, давно не стриженные и неухоженные, рассыпались по сутулым плечам, спускаясь ниже лопаток. Несколько прядей падало на лицо, прикрывая глаза. Похожий на старика, но не на одного из тех, что и в свои преклонные годы всё ещё полны внутреннего молодого огня, а на уставшего от своей жизни и потерявшего всякий к ней интерес, удручённого и потерянного, юноша шевельнулся, поднимая голову повыше, и движение это отозвалось громким металлическим лязгом. Звук привлёк внимание Кассиана, и как бы он ни противился этому, взгляд его всё же метнулся к запястьям юноши, и там он, как и предполагал, увидел кандалы. Не обычные, какие надевают в тюрьмах на руки особо опасных преступников, не те, в которые когда-то заковывали людей несколько веков назад. Эти светились серебром и были похожи на тонкие изящные браслеты. Тонкое витое кольцо охватывало каждое запястье, плотно впечатываясь в кожу своими изгибами. На тыльной стороне оно резко меняло свою форму, превращаясь в четыре заострённых выступа – два покороче и два длинных между ними, образовывая тем самым идеальную, красивую прописную букву «М». От двух более высоких вершин отходили тонкие цепочки из искусно переплетённых меж собой звеньев. Они спускались вниз, к ногам юноши, сворачиваясь там тонкими кольцами, из-за которых не было видно, куда могли вести их противоположные концы. И хотя к этим кажущимся тонкими, красивыми и лёгкими кандалам было трудно заставить себя прикоснуться небрежно, опасаясь повредить это, несомненно, произведение искусства любым неосторожным движением, Кассиан знал, как обманчиво было это впечатление. Невольно он обхватил своё левое запястье пальцами правой руки, буквально почувствовав, как вернулась ноющая тупая боль в старые шрамы. Он мог сколько угодно обманывать себя, пряча эти воспоминания в самые дальние и тайные уголки своего сознания, мог сколько угодно действительно верить, что оставил прошлое в прошлом, но правда была в том, что память о неподъёмной тяжести этих браслетов, о том, как они впивались в его руки, то обжигая холодом, то немея пламенем, о темноте и безнадёжности, была всё ещё слишком свежа. Кассиан смотрел на самого себя. Не на того себя, кем он был теперь, а на того, прошлого себя, кем он был долгое-долгое время, казалось, почти всю свою жизнь, оказавшись в заточении, пав пленником двух браслетов. Узник сделал несколько шагов вперёд, нетвёрдо стоя на ногах, его цепи при этом отозвались тяжёлым бряцаньем, и остановился. Похоже, даже такое простое действие изрядно утомило его, потому как дыхание сбилось, стало тяжёлым и отрывистым, словно после долгого бега. Сухие губы слегка разошлись, шевельнулись, и он заговорил: – У меня не осталось сил. Голос у него оказался скрипучим и тихим, но Кассиан всё равно смог услышать каждое сказанное слово. И эта фраза, простая и короткая, заставила его невольно содрогнуться. Зарождающаяся паника едва ощутимо коснулась живота, заставив напрячься каждый мускул, но и этого хватило, чтобы почувствовать холод, оставшийся после неё. К горлу внезапно подступил комок, и балий тяжело сглотнул – к такому он не был готов. Точнее, Кассиан знал с самого начала, что ему придётся встретиться с Аспидом на Мосту, что придётся пройти одно из самых сложных испытаний, сразиться с самим собой, встретиться здесь со своим тёмным Я, со своей худшей стороной, и всё же он не был готов к тому, что Аспид бросит ему в лицо вот так его самые худшие, самые сокровенные и никогда не озвученные ранее мысли. Вот так, дословно. С той же тяжестью и обречённостью, с которой они когда-то звучали в его сознании. Безжалостно и сухо, словно озвучивание научного факта, потому что это не было оплакиванием своего положения или сочувствия к самому себе, нет, а потому, что тогда всё было именно так. У него не было никаких сил, потому что кандалы, зачарованные особым образом, высасывали из него не просто жизнь, но саму его душу. – Не могу ждать, – прохрипел снова Узник, склонив голову к правому плечу – держать её прямо ему было тяжело. Кассиан невольно сделал небольшой шаг назад, чувствуя, как вдоль позвоночника прошлась ледяная рука страха. Он не хотел вспоминать те годы и те мысли, не хотел, боялся этого, надеялся похоронить их навечно, но нет. Вот они, словно гигантская волна, поднялись из его сознания, благодаря Хранителю Моста, и аспид выкладывал их перед ним одну за другой, каждая уродливей предыдущей. – Не могу дышать, – правая рука Узника шевельнулась, и длинные тонкие пальцы легко коснулись звеньев тонкой цепочки, прежде чем снова замереть в безжизненном бессилии. Кассиан сделал ещё один маленький шаг назад, отступая перед своим прошлым. Ему вдруг показалось, что всё вокруг потемнело, а жар Смородины начал отступать, уступая место холодной сырости, совсем как та, что вечно царила в месте его заточения. Сердце балия вдруг подскочило и застучало мелко и быстро, разгоняя страх по венам. Дышать стало ощутимо тяжелее, и Кассиану показалось, что он почувствовал физическую тяжесть, давящую на грудную клетку. – Не могу видеть, – прохрипел Узник, словно прочитав мысли юноши, и снова шагнул вперёд. – Всегда темно. «Всегда темно», – невольно повторил Кассиан мысленно. Он сморщился, когда в нос ударил отчётливый запах сырой земли и плесени, и хотя больше всего ему хотелось развернуться и пуститься бежать, ноги его так и не двинулись с места, будто приросли к земле. К земле? Балий замер, и сердце его ухнуло куда-то вниз, на мгновение ему показалось, будто он падает, падает в бездонную пропасть мрака. Тяжело сглотнув, на что горло его отозвалось шершавой болью, он заставил себя посмотреть под ноги. Калинов Мост пропал, вместо него была хорошо утоптанная тёмная земля. Совсем как там, в том месте. – Всегда холодно, – снова заговорил Узник, и когда взгляд Кассиана метнулся к нему, тот оказался ближе, чем всего секунду назад. – Нет, – выдохнул юноша, в ужасе отвергая услышанные слова. Его взгляд, поддавшись панике, заметался из стороны в сторону, но всё, что ему удалось увидеть – это каменные стены, поднимающиеся вверх, оставляя его в замкнутом пространстве, пять на пять шагов. Всё должно было быть не так, должно было быть проще, как-то иначе. Но было так. – Всегда мёртвый, – Узник снова двинулся вперёд, и теперь их разделял только один не самый широкий шаг. Цепи от его кандалов, продолжая позвякивать, тонко, словно колокольчик, двигались вслед за ним, будто живые, будто какие-то странные змеи. – Повелитель мёртвых. – Нет, – забормотал Кассиан. Отступать ему было больше некуда, не здесь, в этой маленькой комнатушке, в которой не было ни входа, ни выхода – не то склеп, не то гробница, в которой он был похоронен заживо. – Всегда пленник, – выплюнул Узник, и голос его на этот раз прозвучал твёрдо и громче, хоть и не менее хрипло, чем во все предыдущие разы. – Нет, – выдохнул Кассиан, и его запястья вдруг хлестнуло болью. Такое знакомое ощущение, то ли холод, то ли жар – не разобрать, стальной хваткой сжимающий руки.
Yuki_no_Hono 13-10-2014-00:13 удалить
Ноги его подкосились, и юноша рухнул на землю, бессильно сжимая кулаки. Вокруг него тонкими светящимися линиями змеились цепи, уходящие ему за спину, куда-то к задней стене, и тянущиеся под рукава его тёмной водолазки. – Нет-нет-нет-нет-нет… – Вечный раб Уз Марьи, – тем временем продолжал Узник, стоящий перед ним. Он не шевельнулся, и взгляд его был всё так же устремлён вперёд, во мрак, в котором он существовал, и который существовал в нём самом. И в тот момент Кассиан закрыл глаза. Не было тех лет, что он прожил свободным, как любой обычный человек. Не было солнца над головой каждый день, не было никогда ни дождя, ни травы под ногами, ни звёзд на небе. Не было ворожбы, не было скучных и не очень лекций в Лицее Магических Искусств, да и самого ЛМИ не было. Всё это был только сон, причудливый и красивый сон, подброшенный ему измученным подсознанием, пока он всё так же продолжал томиться в заточении, пока Узы впечатывались в его плоть и кровь. Но любой сон должен когда-то закончиться, и этот тоже пришёл к своему концу. Реальность вновь вступила в свои права. А что было реальностью? Вечный раб Уз – вот что. Вечное незаслуженное заточение за то, кто он есть, за то, чья кровь течёт в его жилах, за то, кем был его предок-родоначальник. За то, какая сила ему полагалась от рождения, за то, какой титул он унаследовал по праву. Он – Повелитель Мёртвых, необходимое зло, заточённое в плену добра, вечный Узник. Его долгий и прекрасный сон закончился сегодня, и было невыносимо больно осознавать, что всё, что ему довелось испытать, что все, кого ему посчастливилось встретить, – всё оказалось не более, чем видением. И всё же, пусть это и был только морок, самообман, но он был таким ярким и светлым, что отпечатался в памяти Кассиана, словно реальность. Пусть теперь оказаться вновь здесь, взаперти, в темноте, цепях и одиночестве после того, как он распробовал вкус хоть ложной, но всё-таки свободы, было в сотни раз тяжелее, теперь у него было, за что цепляться. Его существование больше не было бессмысленным, бесцельным и непонятным для него, как это было всегда. Теперь, после столь чарующего видения, у него были воспоминания, выдуманные, но так и что же? Они были, и в них было столько удивительно-прекрасного, того, что согревало его полумёртвое сердце и душу. Как пахнет трава по утрам. Какой на вкус дождь. Каким горячим может быть травяной отвар и совершенно невкусным. Как может болеть голова, если простыть. Как слипаются глаза, если лёг очень ранним утром спать, а встать надо к первой лекции. Как приятно улыбаться в ответ, и как это иногда смущает, если кто-то смотрит прямо тебе в глаза. Как неприятно ссориться с кем-то, и как иногда захватывает культурный спор. Как сложно бывает донести до кого-то свои мысли, и как это выбивает из колеи, когда кто-то понимает тебя буквально с полуслова. Как хорошо, когда кто-то протягивает руку помощи, и как плохо, когда ты вынужден встретиться с проблемой один на один. Как становится легче дышать, если знать, что у тебя есть друзья, и как бесконечно тяжело, если быть уверенным, что у тебя их нет. Ему хотелось всё это помнить, и хорошее, и плохое, перебирать в своей голове, словно россыпь драгоценных камней, любуясь каждым по отдельности, крутя и перекатывая их меж своих пальцев, и складывать их в разноцветные удивительные мозаики. Ему нравилось верить в людей, которых он узнал, и даже если их никогда не существовало за пределами его разума, он мог представить, вообразить, что они были или есть. Он мог разговаривать с ними и перестраивать их диалоги в своей голове, представляя кто, что и как бы сказал или отреагировал. Ему было подвластно в своём воображении задремать за партой в течение лекции, и от его желания зависело, заметит ли это Профессор. Он мог представить, что Василина, лучшая студентка Лицея Магических Искусств, в нужный момент пихнёт его локтём в бок или поможет с экзаменом, хотя они учились на разных факультетах и потому никогда не пересекались на занятиях. Или он мог представить себя сидящим в кресле в комнате Пехтры – том самом, что обычно занимала Снежа – и слушающим вместе с ведьмой очередную историю Баюна. Он даже мог сам придумать это бесчисленное множество историй. Или он мог вообразить, что они просто сидят в тишине, чего никогда не происходило в его сне, потому что вокруг девушки всегда что-то случалось, и она широко улыбалась или заливисто смеялась, сверкая своими зелёными глазами. Когда они встретились впервые, у него сложилось совершенно неправильное впечатление о Пехтре – тогда он ещё не знал, кто она, чем живёт и как. Ведьма показалась слишком шумной, слишком навязчивой и совершенно несерьёзной, легко идущей по жизни, словно всё вокруг – одно большое торжество. С ней было трудно хотя бы просто потому, что она, казалось, занимала собой всё окружающее пространство – своим голосом, своим смехом, одним своим присутствием, и потому от неё хотелось находиться подальше. Но Кассиан ошибся, и, как это ни странно, именно Пехтра, в итоге, помогла ему примириться с собой и своей неожиданной жизнью. Он не всегда был счастлив в своём сновидении, но он жил полно и свободно, и это было тем, за что он хотел цепляться, что хотел помнить и лелеять в своей душе. Впервые за время его неволи у Кассиана появилось желание, мечта, прожить всё это по-настоящему. Его заточение наконец-то перестало быть бессмысленным и бесчувственным существованием, теперь у него было то, по чему болело сердце, то, чего оно хотело и по чему страдало. И странно, но эта тоскливая боль в груди дарила ему надежду, пусть маленькую, почти незаметную, но всё-таки надежду, что, может быть, когда-нибудь каким-то неведомым ему образом его найдут, или чары рухнут, или что-то ещё случится, и он выйдет, чтобы жить. Это стало его лучиком света в темноте. Кассиан открыл глаза и недоумённо моргнул. Он и правда что-то видел. Видел свет. Юноша поднял голову, безмерно удивлённый. Ни разу за все годы, проведённые в плену, темноту, окружающую его, не трогал свет. Ни единый, даже самый тонкий лучик. Никогда. Но он был. Откуда-то сверху, словно пробившись через потолок (если тот, конечно, вообще существовал), он тонкой ниточкой падал точно на руку сидящему на полу юноше. И от него кожу покалывало, словно иголочкой тепла. Света от лучика было совсем-совсем мало, но и этого оказалось достаточно, чтобы не привыкшие ни к чему иному, кроме мрака, глаза Кассиана заслезились, поддавшись острой режущей боли. Проморгавшись и утерев нежеланные слёзы, пленник посмотрел перед собой и увидел стоящего в шаге от него человека. Закованного в цепи, так же, как и он сам, с безжизненным, пустым взглядом, смотрящим в темноту, давно просочившуюся внутрь него самого. И Кассиан вдруг понял одну простую вещь: он не был Узником. Узник стоял перед ним, отчётливый и совершенно точно настоящий, потому что он не был плодом воображения, но его собственным прошлым. Он действительно существовал, но теперь остался лишь пережитым опытом, жуткими и нежеланными воспоминаниями. Узник был Кассианом, но Кассиан больше не был Узником. Этот этап его жизни, долгий и мучительный, остался позади, остался за его спиной вместе с цепями и заточением, и теперь он был чем-то гораздо большим, чем раб Уз. «Какая разница, кто ты? С каким титулом ты родился, или кто был твоим предком, или ещё что-то такое? Люди… они могут думать всё, что хотят, считать тебя каким угодно, но все эти звания не делают тебя тем, кто ты есть на самом деле. Они только часть тебя, – воспоминание, вспыхнувшее в его сознании, вдруг оказалось таким чётким и ярким, что Кассиан невольно вздрогнул и обернулся. Голос Пехтры прозвучал настолько живо, что ему показалось, всего на мгновение, будто она сидела рядом. Она и правда сидела, но не сейчас, а тогда, в его памяти, на той же скамье, что и он, покачивая ногой и заставляя перекатываться по земле опавший лист с дерева. Она тогда улыбалась, но не так, как обычно, не с тем живым, переполнявшим её огнём, а как-то совсем иначе, спокойно и, может, немного грустно. В её взгляде, в выражении её лица было что-то такое тоскливо-притягательное, из-за чего от неё невозможно было оторвать глаз. Словно за её улыбкой, за её словами и плечами лежала целая долгая-долгая и не простая жизнь. Может, так оно и было. Помолчав немного, будто раздумывая, что сказать дальше, она продолжила: – Говорят, что по сравнению с тем временем, когда Явь только-только появилась из Алатыря-камня, у нас, нынешних поколений, осталось совсем мало сил. Это неправда. Сила – она то пропадает, то появляется снова, когда это необходимо, зависит от поколений рода, наверное. Мне моя сила досталась в своей первозданной мощи, а может, даже и больше – не знаю, не доросла ещё, но даже сейчас я уже могу делать то, что когда-то делала Яга. Не всё, конечно, но многое. Понимаешь, у меня есть её сила, её титул, её владения, но я – не Она. Я – это я. Дело не в том, что тебе по рождению досталось, дело в том, какой ты сам. Что ты с этим будешь делать, как ты будешь жить, как ты живёшь… А прошлое – это прошлое, просто прими его как часть себя и всё. Оно было – ты ничего не изменишь в нём. Но будущее и настоящее – это то, что зависит от тебя, от твоего выбора. От того, как ты поступишь…» Тогда был тёплый октябрьский вечер, и золотая осень пестрела красками во всей своей невообразимой красоте. Тогда сорвавшийся с ветки и падающий лист запутался в густых волосах Пхетры, и она, смеясь, долго пыталась вытащить его из своих тяжёлых, растрёпанных ветром прядей. Тогда он, Кассиан, думал, что понял её слова… Но на самом деле, он понял это только сейчас. Узник, молчавший уже какое-то время, вдруг опустил голову и посмотрел на Кассиана. Глаза у него стали другими – ожили, заискрились плавленым золотом с багровыми отблесками, а чёрный зрачок сузился и вытянулся, обратившись змеиным. Стало жарко. Кассиан вдруг понял – что-то изменилось. Он чувствовал себя лучше, сильнее. И страх, ужас отступили. Остались только непонятные пока горечь и сожаление по своему прошлому, по времени, что ему пришлось провести в этом месте, но бояться он перестал. Он захотел жить. Балий поднялся, выпрямился, и, к его удивлению, это принесло какое-то удовлетворение, словно он получил что-то, чего так долго ждал. Узы, следуя за ним, звякнули по полу, но звук получился каким-то пустым и безжизненным. Совершенно не трогающим душу. – Я вдруг вспомнил, – Кассиан не знал, что ему делать дальше, поэтому просто сказал первое, что пришло ему в голову, и звучание собственного голоса, то, как твёрдо и неожиданно уверенно даже для него самого прозвучали слова, придало ему сил, - что я больше не Узник. Стоящая перед ним копия его самого, того, каким он когда-то был, чуть склонила голову на бок, всматриваясь в него. – Был когда-то Узником, но больше нет, – продолжил Кассиан. Он поднял руки перед собой, и впивающиеся в его кожу браслеты, словно того и ждали, щёлкнули и, звеня, упали на землю ему под ноги. – Я прошёл через это, всё закончилось. Узник был и остался частью меня, но теперь я больше не Пленник. – Тогда кто ты? – спросил стоящий перед ним человек. «Нет, не человек, – поправил себя Кассиан мысленно. – Змей. Великий Страж Калинового Моста».
Yuki_no_Hono 13-10-2014-00:20 удалить
– Я – это я, – ответил юноша и шагнул вперёд. Темнота вокруг поблекла и начала медленно растворяться. Сквозь неё просвечивали и становились всё чётче очертания Моста – будто изображение, появляющееся при проявке фотографий. – Я – Кассиан, и я больше не Пленник. – Принимаешь ли ты свою кровь, Освободившийся Пленник? – спросил Змей, и теперь его голос уже не был похож на человеческий – слишком много явственного шипения. – Принимаю, это – часть меня, – уверенно ответил Кассиан и едва заметно улыбнулся. Чувство необъяснимой радости переполняло его, и от того хотелось смеяться. Он чувствовал себя так, словно только что сбросил с плеч тяжкий груз, и ему было хорошо. – Свою силу? Свой трон? – продолжал тем временем Змей. Его очертания, наконец, начали расплываться, и сквозь обретённую форму теперь можно было рассмотреть его истинный облик. – Да, – кивнул балий и сделал ещё один шаг вперёд. Калинов Мост отозвался еле слышным тяжёлым гулом под его ногами, своеобразным приветствием, быть может, и юноша почувствовал, даже сквозь подошву обуви, как тот почти незаметно завибрировал. Морок перед ним почти рассеялся, Узник обратился не более чем практически неузнаваемой прозрачной дымкой, а Змей, наоборот, вновь обрёл кровь и плоть. – Отныне и впредь твоё Царство будет ждать тебя, сын Кощея, – успел сказать Узник, прежде чем исчезнуть совершенно, и хотя его последние слова оказались лишь шёпотом, Кассиан всё же сумел уловить их. Аспид зашевелился – все три пары его глаз ярко сверкали в трепещущем свете Смородины, и Мост снова закачался под тяжестью его веса. Длинное, сильное тело с удивительной плавностью и невообразимой для такого большого существа грацией пришло в движение, разматывая пружину, в которую до этого свернулся Змей. Концевой шип на его хвосте снова поднялся в воздух, чуть подрагивая, и Страж одним стремительным движением бросился в сторону, через перила. Всего на мгновение Кассиан искренне поверил в то, что создание бросилось в пучины Смородины, но нет – Змей поднялся с противоположной стороны. Его тело набрасывало на Мост одно кольцо за другим, оплетая его и выгибаясь вверх, образовывая причудливый ряд из живых и устрашающих арок. Длилось это не дольше минуты, может быть, двух – завороженный зрелищем юноша не смог бы сказать точнее. Наконец, аспид остановился и замер в ожидании, только тонкие трепещущие языки пробовали воздух на вкус да глаза смотрели внимательно и как будто немного насмешливо. Кассиан сделал шаг вперёд, потом ещё один и ещё, ступая под первую из «арок». На мгновение он даже засомневался, а не сомкнётся ли Змей живыми тисками вокруг его тела, но когда ничего не произошло, юноша уверенно пошёл вперёд. Он устал, испытание вымотало его душу, и всё, чего ему хотелось – это скорее достигнуть противоположного берега Смородины и вернуться домой, чтобы упасть на кровать и отдаться во власть сна. В какой-то момент Василина испугалась, что Снежа не сможет дотянуть до конца – упадёт от усталости прямо на раскалённый металл, растает сама и оставит её на милость непереносимого жара Реки, разделяющей миры живых и мёртвых. Не то чтобы Снежа могла действительно растаять, конечно, но почему-то мысль, пришедшая в голову десной, была именно такой. Они со всех ног бежали через Мост, и Василине приходилось поддерживать внучку Директора, ворожба которой, несомненно, давала о себе знать. Чары, что использовала девушка, были очень сильными – такого длинного наговора они в своём возрасте ещё не практиковали, а Снежа, к тому же, использовала и энергию, формирующуюся из движения. К такому сильному напряжению она была ещё попросту не готова, и потому теперь ей приходилось полагаться на постороннюю помощь. Ещё Василине казалось, что они стоят на месте, потому что как бы долго и быстро они ни передвигались, берег Нави не становился ближе, и в какую-то секунду болезненного отчаянья она мысленно спросила себя, уж не мираж ли это вовсе, подобный тому, какой случается с заплутавшими в пустыне путниками. Нет, не мираж. Девушки не знали, сколько они бежали, но наконец видимая впереди земля, тёмная и обугленная, как и с той стороны, откуда они пришли, двинулась им навстречу, постепенно увеличиваясь и являя их взглядам всё больше деталей. Вот уже стало можно разглядеть крупные, покрытые копотью камни, вот удалось заприметить среди них те, что поменьше. Полоса мёртвой земли расширилась, и за ней показалась давно высохшая, торчащая то тут, то там редкими пучками травка. Последние сто шагов девушки, собрав последние силы, словно пролетели на крыльях. Заканчивался Калинов Мост большой резной, как и его перила, аркой, рассмотреть красоту которой не было ни сил, ни времени. Василина с силой оттолкнулась от горячего металла, выпрыгивая на берег и таща за собой Снежу прочь от сажи к какой-никакой, но траве. Они тяжело приземлились, судорожно хватая ртом воздух, пытаясь отдышаться и успокоиться – во рту и горле пересохло, на языке остался горький привкус гари. Снежа, не выдержав, отпустила плечо Василины, плавно скользнув на землю. Снег, окружавший её, в последний раз завихрился, взмыл в воздух, десную обдало волной жуткого холода, и на том ворожба утратила свою силу. На то, чтобы прийти в себя, им потребовалось ещё несколько минут, и как бы сильно Василине ни хотелось последовать примеру своей спутницы и присесть, а ещё лучше прилечь на землю, она смогла уговорить себя остаться стоять, зная, что если поддастся, то встать уже не сможет, а ведь найти и привести Ясного обратно было именно её задачей. Почувствовав, что дышать стало легче, а сердце, выпрыгивавшее из груди, начало успокаиваться и постепенно возвращалось к привычной ему скорости, Василина позволила себе оглядеться, и рот девушки приоткрылся в немом удивлении. Не было больше гари и жара, и дышать было легко и свободно, потому что воздух был чистый и свежий, чего студентки сразу и не заметили. Вместо слоя пепла и выжженной земли под ногами оказался мягкий ковёр опавших прошлогодних листьев. Высокие и старые древесные стволы возвышались со всех сторон, и их густые кроны переплетались между собой где-то высоко-высоко над головами, скрывая небо и солнечный свет. Чуть впереди, в нескольких шагах, деревья расступались в стороны, и там, примостившись точно между ними, оказалась… – Э-это же… – неуверенно промямлила Снежа, сидя на земле, – Избушка на Курьих Ножках? Это действительно была она, точь-в-точь такая же, как та, из которой они вышли некоторое время назад. Даже нет, присмотревшись внимательнее, поправила себя девушка. Судя по тому, как нелепо торчали в стороны согнутые в коленах куриные ноги опустившейся порогом к земле Избушки, и её распахнутой настежь двери, это она самая и была. – Я не понимаю, мы вернулись обратно? – … Нет, – ответила Василина, помолчав. Она наклонилась, помогая обессилевшей девушке подняться, и не спеша двинулась вперёд, обходя деревья, практически таща на себе спутницу и внимательно глядя под ноги. Немного подумав, она продолжила, – да. То есть, нет, мы не вернулись, а Избушка та же, но не совсем. – Как это? – неуверенно переспросила Снежа. – М-м-м, – Василина задумчиво прикусила губу, пытаясь правильно подобрать слова, чтобы как можно более ясно изложить свои мысли. – Огненная Смородина – это граница между Навью и Явью, так? – Так, – кивнула Снежа, внимательно разглядывая ближайшую к ней ветку дерева, опасаясь паутины. – А Калинов Мост – это не дорога из Яви в Навь, а испытание, которое должно показать, достоин ли ты того, чтобы попасть в Навь, так? – Так, – согласилась Снежа, спотыкаясь о торчащий из земли корень дерева. – Но из Яви в Навь ходят только души мёртвых, это дорога в один конец, они не возвращаются из Нави в Явь, так? – Так, – снова кивнула Снежа. Они миновали деревья и подошли к Избушке, где Василина усадила девушку на ступеньку порога. – Наверное, поэтому Калинов Мост и Смородина пропали сразу, как только мы перешли через них, – десная устало прислонилась спиной к бревенчатой стене, рассеянно глядя перед собой. Куда теперь идти? Где искать коня? – Но мы же не мёртвые, мы живые, поэтому Пехтра помогла нам попасть к Смородине. – Я, кажется, всё ещё не понимаю, – смутилась Снежа, краснея. Василина ещё немного помолчала, притопывая ногой и собираясь с мыслями. – Я подумала об этом ещё на Мосту. Живым не попасть в Навь, для этого надо умереть, поэтому Пехтра не смогла перенести нас сразу сюда, а только на тот берег. И Мост появился только потому, что Кассиан был с нами, ведь он, как, кстати, и Яга когда-то, ни живой, но и ни мёртвый. Но ты и я не такие, мы только живые, так что мы прошли по Мосту тайком, вместе с Кассианом .Как багаж. Или как безбилетники. Понимаешь? – Пока что да, – кивнула Снежа, сосредоточенно морща лоб. – Как только мёртвые переходят Мост и оказываются в Нави, дороги назад для них уже нет, вот почему Смородина исчезает сразу же, как только сойдёшь на этот берег. Потому что мёртвые не должны возвращаться в мир живых, по крайней мере, я так думаю. А Избушка – это артефакт. К тому же, не просто артефакт, а самой Яге принадлежала, значит, как и она сама, Избушка тоже ни живая, ни мёртвая. Посмотри на неё, мы же как раз об этом говорили там, на том берегу. Она как дверь через границу, понимаешь? Лазейка на ту сторону. То есть, я хочу сказать, что когда мы перешли через Мост, мы перестали существовать в мире живых и теперь существуем только в мире мёртвых, а Избушка существует и там, и здесь. Одновременно. Это парадокс. – О-о-о, – изумлённо протянула Снежа. Она опустила голову, уставившись на порог под собой, и почти благоговейно потрогала рукой тёплое дерево. – Короче говоря, – Василина устало махнула рукой, – я думаю, что если мы зайдём в Избушку здесь, то мы выйдем из Избушки там, потому что мы как бы окажемся в двух мирах одновременно на какой-то момент. Это какой-то пространственно-временной коридор, я не знаю. Она, наконец, сдалась, понимая, что чем дальше, тем больше путается в словах. Умом-то десная понимала принцип действия, а вот объяснить так, чтобы это было понятно, оказалось куда сложнее. Немного пожевав нижнюю губу, перескакивая с одной мысли на другую, она тяжело вздохнула и, оттолкнувшись от стены, двинулась вдоль сруба, кругом обходя Избушку. – Ты куда? – тут же всполошилась Снежа, пытаясь подняться, но ноги её тут же подкосились, и девушка тяжело плюхнулась обратно. – Пехтра сказала мне, что рядом с Избушкой, на этой стороне, должен быть столб, а на нём фонарь, – отозвалась Василина откуда-то из-за угла. – Она сказала, что он своим светом укажет мне дорогу к Ясному, но, – тут десная показалась с противоположной стороны, видимо, сделав полный круг, – я не нашла ничего, кроме старого лошадиного черепа, висящего на какой-то воткнутой в землю палке.
Yuki_no_Hono 13-10-2014-00:23 удалить
Девушки молча уставились друг на друга. В образовавшейся тишине отчётливо слышалось чириканье каких-то птиц – в отличие от берега в Яви, здесь был день. – Ты же не думаешь, что череп – это и есть фонарь, да? – озвучила буквально повисшее в воздухе предположение десная. – Ты сама сказала, что больше ничего похожего здесь нет, – пожала плечами Снежа, бросая на собеседницу полный сочувствия взгляд. Василина в ответ только устало закрыла ладонью лицо, приглушённо застонав. – Ладно, – наконец выдохнула она, собравшись с духом. – Останешься тут и будешь ждать Кассиана, хорошо? Я пойду за Ясным. – Удачи, – кивнула Снежа, устало прислоняясь плечом к косяку Избушки и прикрывая глаза. Василина решительно развернулась, возвращаясь назад. На самом деле, она немного слукавила, у задней стены Избушки, не вплотную, конечно, а чуть подальше, почти у самых деревьев, высился целый частокол из прочных оструганных деревянных столбиков, на каждом из которых висело по большому выбеленному временем и погодой лошадиному черепу. Все они своими пустыми глазницами всматривались в лесную чащу, словно немые сторожа, никогда не устающие и всегда внимательно несущие свою вахту. От того становилось жутко. Девушка подошла к одному из столбиков, выбрав тот, что пониже, потому что сама она ростом не отличалась, и внимательно всмотрелась в череп. Кость как кость, ничего особенного. Можно было даже притвориться, что на самом деле череп был только искусно вырезанной из такого белого дерева поделкой. Или вылепленной из гипса. Десная неуверенно потёрла руки о свои джинсы, глубоко вдохнула, сделала небольшую паузу, подержав немного воздух в лёгких, и медленно выдохнула, сложив губы трубочкой. Почувствовав, что или сейчас, или никогда, она подскочила, схватилась рукой за челюсть черепа и стащила его вниз. Кость оказалась на ощупь не такой уж и страшной – твёрдой, тёплой, сухой и слегка шероховатой. Ничего неожиданного или пугающего после того, как она оказалась в руках у девушки, тоже не произошло, как это бывает в фильмах ужасов. Не выползло какое-нибудь большое и отвратительное насекомое, не обдало потусторонним холодом, и вообще, ничего не произошло. Василина почувствовала себя глупо. Она огляделась, но и вокруг всё тоже осталось по-прежнему, она осталась стоять там, где стояла, деревья не разошлись в стороны, и пейзаж остался таким же. Девушка недоумённо повертела довольно тяжёлый череп в руках, всё больше и больше гадая, чего же она так испугалась. – Ну? И как ты должен мне помочь найти Ясного? – задумчиво произнесла она вслух, и как только последнее слово соскользнуло с её губ, пустые глазницы вдруг вспыхнули золотым светом. Василина от неожиданности выронила череп, и тот, упав ей под ноги, потух. Девушка сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, заставляя себя успокоиться, после чего наклонилась и снова подняла кость, на этот раз внутренней стороной к себе. К счастью, упав на мягкий покров прошлогодних листьев, «фонарь» не пострадал, и как только его коснулись пальцы девушки, глазницы черепа снова засветились. Впрочем, никакого настоящего света они не давали, возможно, потому что была середина дня, и его просто не было видно? Десная, ещё немного подумав, неуверенно подняла череп так, чтобы он оказался на уровне её лица, и посмотрела сквозь его глазницы. В трёх шагах от неё, справа, виднелась отчётливая хорошо утоптанная тропинка, петляющая меж деревьев. И как она её раньше не заметила? Девушка опустила череп и уже хотела двинуться в дорогу (выбора-то особого всё равно не было), но обнаружила, что никакой тропинки и нет. Тогда она неуверенно снова посмотрела через светящиеся глазницы, и тропа тут же появилась. Убрала череп – снова нет. Она сосредоточенно нахмурилась и так и пошла, держа перед собой кость, словно какую-то ритуальную маску африканских шаманов, внимательно глядя под ноги. Тропа оказалась хоть и утоптанной, но ухабистой – то тут, то там то и дело из-под земли выглядывали корни деревьев, о которые было так просто запнуться. Она виляла по лесу, огибая могучие стволы деревьев и иногда густой кустарник, тянулась через совсем-совсем маленькую полянку полную мухоморов. Василина даже невольно остановилась на минутку, восхищённо разглядывая представшее её взору зрелище. Такое она, родившаяся и всю жизнь проведшая в городе, видела впервые – мухоморы, а было их очень много, словно сошли со страниц детской книжки с картинками. Все ровненькие, не большие, но и не мелкие, с аккуратными ровными ярко-красными, морковными и рыжевато-жёлтыми шляпками, все как один в белую крапинку и в махровых юбочках на ножках. Девушка невольно тихо засмеялась, вдруг обрадовавшись, как ребёнок, и всё напряжение, которое она чувствовала до этого, вдруг покинуло её. Даже дышать стало легче. Постояв ещё немного и постаравшись запомнить увиденное как можно лучше, она двинулась дальше. Идти оказалось недалеко, и уже совсем скоро среди деревьев показался просвет. Ветви над головой девушки разошлись в стороны, и сквозь густую крону скользнули к земле лучи тёплого весеннего солнца. Она опустила череп – перед ней раскинулся луг, полный зелёной, сочной травы. Что то была за трава, Василина не знала, но высотой она была ей по колено, и, плавно покачиваясь на ветру, была похожа на необычного цвета море. То и дело ветер, мягко касаясь земли, заставлял тонкие стебельки покачиваться вперёд-назад, и в лучах солнца они поблёскивали серебром, как бывает с листьями тополей, и казалось, будто это не трава, а самые настоящие волны плавно текут куда-то вдаль, друг за другом. Дальше впереди, опустив голову книзу, перебирая длинными тонкими ногами, стоял Ясный, и до чего же красивый он был! Его светло-голубые грива и хвост крупными полукольцами спускалась вниз, переливаясь на свету, играя красками на солнце. Сам же конь был тёмно-синий, высокий, статный и сильный. Василина шагнула вперёд, и Ясный тут же поднял голову, прядая ушами. Длинная чёлка упала на морду, меж тёмных глаз, и животное уставилось на нарушителя своего спокойствия. Крылья мягкого бархатистого носа раздулись, нюхая воздух, и конь громко фыркнул, ударив копытом землю. Десная шла медленно, боясь спугнуть животное, зная, что если Ясный побежит, то ей ни за что его не догнать. Колени у неё слегка подрагивали, и она, глядя прямо и держа руки перед собой, мысленно уговаривала себя не споткнуться и не упасть. Конь ещё несколько раз фыркнул и махнул хвостом – лазурный водопад взмыл в воздух, описывая шёлковую дугу, и плавно опустился на прежнее место, путаясь в траве. Василина нервно выдохнула, останавливаясь и выжидая. Заметив, что животное немного успокоилось, она медленно протянула руку, поворачивая её раскрытой ладонью вверх, и мягко позвала: – Ясный… Иди сюда, мальчик, я тебя домой отведу. Конь в ответ на это вытянул шею, нюхая воздух и шевеля губами. – Давай же, ну? Я тебя не обижу, не бойся, ты же меня знаешь? Ясны-ы-ый… Конь тряхнул головой и шагнул навстречу, потом ещё раз и ещё. – Вот так, иди ко мне, иди, – приговаривала Василина, улыбаясь и радуясь тому, что догадалась оставить свой «фонарь» у границы с лесом – кто знает, как среагировал бы конь, притащи она его с собой. Наконец, влажный крупный нос, покрытый бархатистой, мягкой на ощупь кожей, ткнулся ей в ладонь, обдавая порцией горячего выдыхаемого воздуха. Василина улыбнулась, беря животное за шелковистые пряди длинной гривы – сбруи у Ясного не было. Она слегка потянула его за собой, и признавший её конь послушно пошёл следом – его серебристо-серые копыта мягко топали по земле. Голову Ясный чуть наклонил вниз, чтобы Василина не тянула его за гриву особенно сильно ввиду своего небольшого роста. Они подошли к концу луга, и девушка огляделась, пытаясь найти «фонарь» и беспокоясь о том, испугается ли Ясный, если при нём она будет держать в руках лошадиный череп. Но опровергнуть или подтвердить свои опасения девушке не удалось – нетерпеливое животное мягко ткнулось ей головой в спину, подталкивая вперёд и фыркая. Василина посмотрела себе под ноги, не зная, куда идти, и к своему большому удивлению обнаружила тропинку, по которой пришла сюда. Девушка выпустила из рук гриву, потёрла глаза и уставилась перед собой. Ничего. Протянула руку обратно, снова хватаясь за шелковистые лазурные пряди, и ветви деревьев словно разошлись в стороны, являя ей хоженую тропу. Девушка двинулась вперёд, то и дело подталкиваемая Ясным. Путь назад оказался лёгким – дорожка, словно полотно, сама собой разматывалась под ногами, мелкие камешки откатывались в сторону, корни деревьев уходили под землю, а низкие ветви то приподнимались, то уходили в стороны, и их не приходилось отодвигать рукой. Василина обернулась и улыбнулась, глядя в умные и красивые глаза животного. Ясный был не просто синей лошадью, вовсе нет, иначе как бы он оказался в Нави, даже если без Дворового тут не обошлось? Ясный держал в себе силу, и силу большую, природную, и потому слушались его и земля, и растения, уступая дорогу и облегчая путь. Совсем скоро впереди показалась Избушка, и почему-то вышли они к ней совсем не с той стороны, с которой Василина уходила, а и вовсе наоборот, как раз к двери. Впрочем, задаваться вопросом, почему так получилось, десная не стала – получилось и ладно, к чему голову ломать опять? Навь, она Навь и есть, а что так вышло, то ей же и лучше, потому что как вести Ясного через частокол лошадиных черепов, Василина не имела ни малейшего понятия. С порога Избушки ей улыбнулась отдохнувшая и явно посвежевшая Снежа. – Быстро ты, – заметила она, махнув рукой, и Ясный тут же шагнул вперёд, тыкаясь тёплым носом ей в ладонь. – Недалеко было, – кивнула Василина и огляделась, – Кассиана ещё нет? – Здесь я, – балий выглянул из-за спины Снежи – он стоял уже внутри Избушки. Василине почему-то показалось, что что-то в юноше изменилось, но что, она сказать не могла. Тем временем, он потянул Снежу за плечо, помогая ей встать и утягивая внутрь, – давайте заведём животное и вернёмся уже в Лицей. Мне завтра к первой паре. Когда Василина кивнула и, пройдя вперёд, потянула коня за собой, тот на удивление спокойно шагнул внутрь. Копыта застучали по дереву, Ясный фыркнул, тряхнув головой, и в Избушке тут же стало мало места. Кассиан закрыл дверь, глянул через плечо и, задумчиво потерев щёку, заметил: – Надеюсь, сильно трясти не будет. Он обернулся к двери и чётко, уверенно произнёс: – Избушка, Избушка, повернись-ка задней стеной к Нави, а дверью без крыльца – к Яви! Избушка заскрипела и поднялась вверх, словно скоростной лифт, заставив Снежу пискнуть и ухватиться за печь мёртвой хваткой. Василина же на этот раз сумела заставить себя смолчать, покрепче обхватив сильную шею Ясного руками, чтобы удержать равновесие. Подъём, как и спуск в самом начале путешествия, оборвался через несколько секунд, и Избушка начала снова раскачиваться из стороны в сторону. Конь беспокойно зафыркал, и десная поспешила успокаивающе похлопать его по боку и погладить бархатистый нос – только лошади, взвившейся на дыбы в таком маленьком пространстве, им и не хватало. Избушка накренилась влево, и Василина почувствовала, как её потянуло в эту же сторону, но Ясный, широко расставивший ноги, оказался на удивление твёрдой опорой. Конь поднял переднюю ногу и несколько раз ударил копытом по деревянному полу, прядая ушами. Избушка, словно того и дожидалась, вдруг выпрямилась и принялась раскачиваться плавно и не так сильно, будто бы перебирала ногами медленно и осторожно.
Yuki_no_Hono 13-10-2014-00:25 удалить
На этот раз вращение оказалось более долгим, но куда менее кренистым, и студентов практически не шатало. Когда всё закончилось, они почувствовали лёгкий толчок под ногами – Избушка снова опустилась к земле. Кассиан, опять оказавшийся ближе всех к выходу, протянул руку и распахнул дверь. Снаружи была ночь, но Смородины не оказалось и в помине, как и старого дремучего леса, освещённого яркой луной, а потому студенты даже не сразу разглядели место, в котором оказались – слишком уж было темно. Наконец, когда их глаза немного привыкли к отсутствию какого-либо света, балий первым выбрался наружу, ступив на тонкую, колючую от того, что её недавно постригли, сорную траву. – О, вы вернулись! Кассиан вздрогнул от неожиданности и обернулся. Чуть в стороне, потирая ладони и широко улыбаясь, довольная собой, стояла Пехтра. У её ног крутился Баюн, громко урча, потираясь о ведьму тёплым боком и то и дело заставляя её терять равновесие. – Похоже, мои чары на ваше возвращение сработали как надо, – продолжила девушка, не дожидаясь ответа, и Кассиан только сейчас заметил установленные в траве кристаллы. – Вы нашли лошадь? – Это конь. И да, нашли, – отозвалась Василина, выходя из Избушки в свою очередь. Ясный послушно следовал за ней. Десная огляделась и удивлённо уставилась на ведьму: – Мы что, прямо во внутреннем дворе Лицея?! – Да, – просто ответила Пехтра. Она наклонилась и почесала своего кота между ушей. – А если кто-то увидит?! – ахнула десная, заозиравшись по сторонам, проверяя, нет ли кого поблизости. – Середина ночи, кто нас увидит? – отмахнулась Пехтра. – Давайте заведём лошадь в стойло и пойдём спать. С Дворовым я всё уладила, он не будет досаждать Ясному. Снежа вышла последней. Она отошла, встав рядом с ведьмой, и обернулась, улыбаясь. Избушка На Курьих Ножках выпрямилась, качнулась немного, и дверь её, скрипнув, захлопнулась. После этого Избушка просто растаяла в воздухе, растворилась, словно утренний туман под лучами тёплого солнца. Только на земле остались неприглядные рытвины от острых птичьих когтей. – Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь увижу настоящую Избушку на настоящих Куриных Ножках практически посреди Лицея, – задумчиво пробормотала Снежа, перекатываясь с пятки на носок и обратно. – Ну, – рассмеялась Пехтра и хлопнула девушку по плечу, заставив ту шагнуть вперёд в попытке сохранить равновесие, – тогда будем надеяться, что это не в последний раз. – Ой нет, – тут же возразила Василина, перебирая пальцами лазурную гриву Ясного, – давайте если мы и увидим что-то подобное в следующий раз, то не по моей вине, а? Кассиан только насмешливо фыркнул в ответ – Василина вечно влипала в неприятности.


Комментарии (10): вверх^

Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.

Дневник По Следам Копыт | Ориджинал | Yuki_no_Hono - I don't even know anymore... | Лента друзей Yuki_no_Hono / Полная версия Добавить в друзья Страницы: раньше»