Практическое воспитание детей по учению Святых Отцов Церкви (продолжение)
От Московского Комитета Духовной Цензуры печатать дозволяется с тем, чтобы по напечатании, до выпуска из типографии, представлено было узаконенное число экземпляров в Цензурный Комитет, для препровождения куда следует. 17 июня, 1846 г.
Московская Духовная Академия.
Цензор: ректор Вифанской семинарии архимандрит Филофей.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ (в сокращении)
ГЛАВА III
Образование сердца (продолжение)
§ 25. Развитие чувства красоты и удовлетворения прирожденной сердцу потребности высокого и прекрасного начиналось, а для многих и оканчивалось созерцанием, изучением и усвоением предметов Божественной веры. Это — молитва, чтение священной поэзии, пение Давидовых псалмов и христианских гимнов, в коих изображалось Вечное Существо и Спаситель мира. «Учите сыновей и дочерей ваших таким песням, — говорил свт. Иоанн Златоуст, — пусть они поют их не только за прялкой и другими работами, но и за столом, и пр.».
§ 26. У древних христиан почти вся жизнь, исключая немногие часы сна, проходила в молитве, чтении Писания и пении псалмов и гимнов. Посему можно сказать, что весь детский возраст был почти непрерывным упражнением в созерцании Божественной красоты. Только это общее упражнение было не школьное изучение форм и образцов изящного, но самое, так сказать, вкушение Божественной красоты сердцем, восторженная молитва; оно было уделом не некоторых только избранных, но простиралось на всех и каждого.
§ 27. Впрочем, высокие образцы слова, дошедшие до нас от первых времен христианства, наружное величие и внутреннее благолепие древних храмов, торжественность тогдашнего богослужения, прямые указания древних и позднейших историков и наставления святых отцов, касающиеся образования юношества, показывают, что и искусство, в собственном смысле сего слова, не было исключено у древних христиан из круга предметов домашнего и общественного образования детей.
§ 28. Это искусство было самое чистое и возвышенное. Оно не замыкалось само в себе, как начало, цель и средство для самого себя, не было плодом роскоши, предметом услаждения, игрушкой прихотливого и изнеженного вкуса. Оно имело целью, с одной стороны, представлять Божественную красоту в вещественных, только ее достойных формах, и выражать благочестивые чувствования христианского сердца; c другой – быть священным орудием служения благочестию и Церкви и средством к возбуждению и поддержанию благочестия.
§ 29. На той степени, на какой выходит из пределов, назначаемых этими целями, искусство было порицаемо и воспрещаемо детям. Так, например, относительно музыки Климент Александрийский говорит: «Можно допустить скромную и целомудренную музыку; напротив, гармонии сладострастные и изнеженные нужно устранять как можно далее от нашего ума, который должен быть мужественным и крепким: потому что злохудожественными переливами и перекатами голоса они располагают к изнеженной и недеятельной жизни, тогда как степенное и скромное пение подавляет расположение к нетрезвости и дерзости».
§ 30. Такое высокое понятие древних христиан о характере, назначении и отношении искусства к воспитанию поставляло его почти в совершенную противоположность с искусством языческим. На искусства языческие, которыми так гордился древний мир, полагая в них верх образования, как то: противные целомудрию песни, сладострастную и изнеженную музыку и пляску — благочестие христиан взирало как на действия диавола, и потому как на совершенно несогласные с достоинством звания вообще христианина и, в частности, состоянием детского возраста. Поэтому языческое искусство, противное доброй нравственности, было совершенно изгнано из христианских училищ и исключено из состава воспитания. «Мы никогда не назовем свободными искусствами, — говорили древние христиане, — суетность, безумие, ложь, надутое пустословие и гордые заблуждения несчастных людей, не познавших благодати Божией через Иисуса Христа, которая одна освобождает нас от тела смерти сея». «Нам заповедано удаляться от всего постыдного». «Мы ни словом, ни зрением, ни слухом не участвуем, ни в буйстве цирка, ни в жестокости битвенной площади, ни в суете Клиста (галерея или крытое место, где борцы сражались в дурную погоду)». «Благочестие тем более подлежит опасности, и тем более нужно опасаться разврата там, где пляска прикрывает другие нескромные удовольствия. Посему все девы Божии должны удаляться от нее».
§ 31. Не одни искусства, но и самые игры младенчествующего возраста под влиянием христианских детоводителей были направляемы и оживляемы духом христианского благочестия. В самых играх дети делали то, что видели в церкви, «правом отроческим подражающе священным служителям Божиим и подобящися им». Иные дети в самом отрочестве, не показывая в себе ничего отроческого, отличались благонравием старческим, ненавидели и оставляли игры, свойственные неразумному возрасту, употребляя «остававшееся от учения время не на игры детские, но на чтение Богодухновенных книг и молитву в церкви».
ГЛАВА IV
Способ действования воспитателей относительно тела и внешнего состояния детей
§ 32. Область сердечных чувствований и движений простирается не на душевные только силы, но и на потребности, во-первых, тела и, во-вторых, внешней жизни. Поэтому древнее детоводительство, имевшее целью насаждение страха Божия в детском сердце, обнимало в то же время и телесную и внешнюю сторону детской жизни.
В первом отношении воспитатели старались исключительно о том, чтобы образовать детское тело в достойное орудие духа, посвящаемого ими Иисусу Христу. Поэтому и детей приучали смотреть на тело как на временное орудие духа, подчинять тело господству духа, оставлять на долю тела только удовлетворение его существенных потребностей, необходимых для поддержания и продолжения телесного существования, и соблюдать строгую умеренность и простоту в пище, питии, сне, одежде и вообще внешнем поведении.
§ 33. Относительно пищи и пития — предохраняли детей от сластолюбия, лакомства, роскоши и неумеренности, предлагая им пищу, легкую для желудка, простую, безыскусственную, не многосоставную, полезную для укрепления телесных сил, вообще, более удовлетворяющую потребности поддержания жизни и здоровья, нежели прихотливому вкусу, и безвредную для благочестивой деятельности духа. Приучаемые к умеренности и воздержанию дети не скучали скудным столом и довольствовались овощами, рыбой, водой, воздерживаясь от мяса и даже молока, сыра, яиц, яблок и других садовых плодов, которые более всего нравятся детям.
§ 34. Такая же скромность, умеренность, простота и естественность наблюдаема была и в одежде. Одежда, по мнению древних христиан, имеет и должна иметь только две цели, с которыми и должна быть сообразна, а именно: содержать тело в надлежащей теплоте, защищая его от вредного влияния воздуха, и прикрывать неприличные части тела и тот стыд, который грехи навлекли на человеческий род. Посему одежда для блеска и пышности не могла быть допущена и введена в употребление для детей. «Смотри, — говорит один учитель Церкви матери семейства, — смотри, чтобы дочь твоя не привыкла играть золотом и пурпуровой одеждой. Ее одежда должна быть сообразна с достоинством Того, Кому ты посвятила ее как христианку. Лица, посвященного Христу, не украшай румянами и притираньями, не стесняй шеи золотыми и жемчужными ожерельями, не обременяй головы драгоценными каменьями, не подделывай цвет волос. У нее есть такие жемчужины, продав которые она купит жемчужину самую драгоценную». «Мы в телесной красоте не поставляем добродетели; однако приятности от нее не отнимаем: поскольку скромность, изливая на лице стыд, делает его приятнее. Как художник искуснее живописует на материи хорошей, так и добродетель в красоте тела яснее выказывает свое сияние. Но это тогда, когда оная красота не притворная, природная, простая, когда мы облекаем ее не в драгоценную красивую одежду, но в простую и обыкновенную, дабы только честность или нужда не терпела никакого недостатка, а к красоте ничего бы не было прибавляемо».
§ 35. Самый сон, живитель наших сил, допускаем был не для праздности, бездействия и удовольствия, но единственно как необходимое средство для восстановления и оживления сил, утомленных дневным бодрствованием, и только в такой мере, в какой он способствовал к достижению сей цели. Посему детское ложе было простое, не мягкое, чуждое искусственных и богатых украшений, способствующее к скорейшему пищеварению и легкому, непринужденному пробуждению. Сон дозволяем был легкий, не продолжительный и не простирающийся далее требования природы, да и тот был прерываем призыванием к молитве.
§ 36. Воспитатели не оставляли без внимания и наружного вида и положения своих воспитанников. Они заботились, чтобы и в самой наружности детей выражалась христианская красота души, украшенной радостью, правдой, благоразумием, мужеством, умеренностью, любовью к добру и стыдливостью, которых приятнее нет ничего. Ни «на лице, ни в другой какой-либо части тела юноши, — писал св. Климент Александрийский, — не должно быть ни малейшего признака изнеженности: ни в движениях, ни в положении тела его не должно быть ничего, что безобразило бы великий и возвышенный дух». Скромность надлежит наблюдать и в самых телодвижениях наших. Похвальна походка, когда она имеет в себе вид важности и знак спокойного духа и когда притом в ней нет притворства, когда она — чистая и простая. Движение должно быть управляемо самой природой. «Скорую походку я не считаю делом честным, разве когда требует того какая-либо опасность или нужда: ибо те, которые спешат, запыхавшись, кривляют ртом и если делают это без достаточной причины, то справедливо спотыкаются и падают… некоторые, и тихо ходя, подражают телодвижениям комедиантов и как бы некоторому колебанию машин и статуй, так что при каждом шаге, по-видимому, наблюдают некоторую меру. Я не одобряю в последних как бы изображение статуй, а в первых как бы падение и разрушение вырезанных идолов».
«Скромность и приятность должны быть наблюдаемы не только в делах, но и в словах, дабы ты в сих последних не превзошел меру и не высказал чего неприличного. Ибо слова наши суть зерцало нашего ума. Самое произношение должно быть растворено учтивостью, дабы грубо выговоренная речь не скучна была слуху другого. В самом пении первая наука есть скромность, как и во всяком роде речи».
«Самый голос должен быть не слабый, прерываемый подобно женскому, как многие привыкли подделывать его, чтобы придать себе более важности, но должен заключать в себе некоторый образец и правило мужества… Не одобряя излишней нежности и притворства в голосе и телодвижении, я не хвалю и грубости в оных: надлежит подражать природе… Более всего надлежит опасаться, чтобы из уст наших не вышло чего-нибудь срамного».
§ 37. «Юная девица должна иметь лицо чистое, брови не нахмуренные (не опущенные вниз), взор ни потупленный, ни обращенный вверх; ее шея не должна быть слишком нагнута и склонена к спине; члены тела должна она иметь не в небрежении и расслаблении, но держать их прямо и в должном напряжении. Она должна быть каждую минуту готова слушать и хорошо помнить то, что ей говорят. В движениях и положении ее тела не должно быть ничего, что могло бы подавать какую-либо надежду нецеломудренным и бесстыдным людям. На ее лице должна выражаться стыдливость,и своим взором она должна держать мужчину в почтительном от себя отдалении. Она совсем не должна и знать тех модных лавок, в которых продаются благовония, золотые вещи, дорогие материи и тому подобное».
§ 38. Заботясь о сохранении здоровья и крепости тела детей, о предотвращении духа от изнеженности и расслабления и о постоянном сосредоточении и напряжении их внимания, воспитатели учили детей содержать тело в надлежащей деятельности. Предметом сей деятельности, кроме бдительного упражнения в молитве, исключительно служили домашние и общественные обязанности, нужды и отношения, соответствующие полу, состоянию, предположенному роду служения в обществе и будущему образу жизни частной. Отличительным ее свойством была сообразность со здравым и целомудренным умом, строгая подчиненность правилам христианского благочестия и приспособленность к укреплению тела в той мере, в какой безвредно и даже полезно это для поддержания и укрепления благочестия в душе. «Юношам нужно иметь телесное упражнение, — писал свт. Климент Александрийский. — Не будет никакого зла, если они будут упражнять свое тело в том, что полезно для здоровья, питает желание и ревность к похвале и не только образует тело, но украшает и дух, — лишь бы подобные занятия не отвлекали их от лучшего». Сей детоводитель советует: «Лишь бы эта борьба, которую я допускаю, производилась не для безполезного состязания и не из желания суетной славы, но для укрепления жизненных сил. Нужно иметь телесные упражнения не для того, чтобы выказать свое искусство в этом, но чтобы доставить нужное движение и гибкость шее, рукам и чреслам».
«От телесных трудов и упражнений не нужно отклонять и женского пола. Но женщин не следует побуждать к упражнениям, свойственным мужскому полу».
продолжение следует.