Это цитата сообщения Sergey1958 Оригинальное сообщение

Шуты и клоуны в живописи



Walter Howell Deverell.
[700x532]




John Collier.
[523x700]

Прозрачен лед, и сладок мед,
Но даже мудрый не поймет,
Зачем так руки женщин холодны.
И встречи ранят, как мечи.
И только речи горячи.
И утром мы не чувствуем вины.

Но то, что ведомо глупцу,
Тебя ударит по лицу,
А ты свою мелодию свисти.
Гудит от песен голова,
Но женщина всегда права,
И с ней тебе опять не по пути.

Звенят бубенчики шута:
«Она не та, она не та…»
Но так недалеко и до беды.
А ты кричи, что ерунда,
Что это падает вода,
И никуда не деться от воды.

А шут шагает налегке
В своем дурацком колпаке,
И не боится снега и дождя.
А ты кричи, что ерунда,
Что женщина права всегда,
Когда она смеется, уходя.

Прозрачен лед, и сладок мед,
Но даже мудрый не поймет,
Зачем все эти сказки до зари.
Ах, эта песенка шута:
«Она не та, она не та,
И ты за нею двери затвори!»

Ян Бруштейн


James Watts.
[640x454]

Scipione Simoni.
[700x437]

John William.
[437x650]

George Fort Gibbs.
[365x570]

George Fort Gibbs.
[700x475]

Eduardo Zamacois y Zabal.
[500x642]

Eduardo Zamacois y Zabal.
[551x699]

Francisco Domingo y Marques.
[640x432]

Я был шутом,
Я был котом,
Я пробовал
Тебя понять,
Я твой живот
Своим хвостом
Пытался бережно
Обнять.

Я прятал взгляда
Светлячки
В приличья,
Рамочки границ,
И от тебя
Свои зрачки
Скрывал
За шторками ресниц.

Я был стремительным,
Как «Пиф»,
И неожиданным,
Как «Паф»,
Я был болтлив
И молчалив,
И грациозен,
Как жираф.

Я был плутом,
Я был котом,
И не могу никак понять:
Я помню,
Как живот хвостом
Пытался трепетно
Обнять...

А дальше –
Вот тебе и раз –
Как молотком
Из-за куста:
Ослепленение двух глаз
И ампутация хвоста...

И я не тот,
И ты не та,
Уже не та,
Ещё не эта,
Я – кот,
Лишившийся хвоста,
А ты –
Остывшая планета,
Ещё не та,
Уже не эта...
Но все же
Теплится мечта...

Борис Барский


Augusto Corelli .
[354x480]

Francis Sydney Muschamp.
[500x324]

Albrecht Frans Lieven Vriendt.
[613x410]

Mary Browning.
[700x459]

Станислав Плутенко.
[462x570]

Окончен королевский пир. Король
Искал от скуки новых развлечений
И крикнул своему шуту: «Сэр, шут!
Молись за нас!… Молись же!.. На колени!
Шут тихо шляпу снял, умолк звук бубенцов.
Встал на колени. Слышались насмешки
В предвосхищенье новой шутки над глупцом…

Но горечь скрылась за раскрашенной усмешкой.
Он голову склонил, все замерли вокруг.
Лишь плачущие свечи рвали темноту…
И вдруг раздался голос: «О, Господь!
Будь милостив ко мне, шуту!
Ничто, Господь, не может изменить
Тьму зла в сердцах на неба чистоту,
Одно лишь наказанье.… Но, Господь,
Будь милостив ко мне, шуту!
Не Правду и Любовь должны мы обвинять,
Не Справедливость и не Истины Твои.
Безумным, нам давно пора понять,
Как далеко храним мы небо от земли.
Мы в слепоте своей стремимся в пропасть
И топчем Нежность, Кротость, Красоту,
И к небесам возносим только ропот,
И убиваем в сердце доброту.
И Истину Творца мы не смогли принять.
Кому из нас она сердца пронзала?
И силу Слова не хотели осознать,
Кому оно пророчеством звучало?
Вину не Нежность спрашивать должна,
А бич безжалостный и вечно справедливый,
Но за свои ошибки, — о, в стыде
Пред Небом падаем и, плача, просим милость.
Земля не заживляет ран души,
Цари земные прячут сердца пустоту,
Ликует лишь толпа…

Но я прошу, Господь,
Будь милостив ко мне, шуту!»
Весь двор молчал. В звенящей тишине
Король поднялся; устремившись в темноту,
Покинул зал и прошептал: «Господь!
Будь милостив ко мне, шуту!..»

Эдвард Роуленд Силл
Перевод с англ. Надежды Михайленкою, г. Челябинск


Станислав Плутенко.
[414x570]

Ланский Валерий.
[480x610]

Пушкин Виктор.
[614x614]

Емелин Валерий.
[550x405]

Артур Радукан.
[527x698]

Артур Радукан.
[550x513]

Артур Радукан.
[483x699]

Волт Татьяна.
[700x584]

Побережный Олег.
[645x650]

Подгаевская Марина.
[600x450]

Подгаевская Марина.
[700x545]

Дивитесь вы моей одежде,
Смеётесь: «Что за пестрота!»
Я нисхожу к вам, как и прежде,
В святом обличии шута.

Мне закон ваш — не указка.
Смех мой — правда без границ.
Размалёванная маска
Откровенней ваших лиц.

Весь лоскутьями пестрея,
Бубенцами говоря.
Шутовской колпак честнее,
Чем корона у царя.

Иное время, и дороги
Уже не те, что были встарь,
Когда я смело шёл в чертоги,
Где ликовал надменный царь.

Теперь на сходке всенародной
Я поднимаю бубен мой,
Смеюсь пред Думою свободной,
Пляшу пред мёртвою тюрьмой.

Что, вас радуют четыре
Из святых земных свобод?
Эй, дорогу шире, шире!
Расступитесь, — шут идёт!

Острым смехом он пронижет
И владыку здешних мест,
И того, кто руку лижет,
Что писала манифест.

2 ноября 1905 года
Федор Сологуб


Шумакова Елена.
[561x650]

Моисеева Лиана.
[493x650]

Моисеева Лиана.
[453x641]

Красавин-Белопольский Юрий.
[604x600]

Ефимова Ольга.
[515x650]

Ефимова Ольга.
[700x468]

Подгаевская Марина.
[546x650]

Контуриев Вячеслав.
[700x551]

Нусуев Павел.
[700x475]

Кроповинский Сергей.
[700x461]

Мацик Юрий.
[353x638]

Мацик Юрий.
[473x531]

Мацик Юрий.
[700x554]

Шут был вор: он воровал минуты –
Грустные минуты, тут и там, -
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам.

В светлом цирке между номерами,
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
В иногда дурацком колпаке.

Зритель наш шутами избалован –
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: «Да разве это клоун?
Если клоун – должен быть смешной!»

Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:
«Вышел на арену – так смеши!» -
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.

Мы опять в сомненье – век двадцатый:
Цирк у нас конечно мировой, -
Клоун, правда, слишком мрачноватый –
Не весёлый клоун, не живой.

Ну а он как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.

Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал, -
Горе наше брал он на себя.

Только – балагуря, тараторя –
Все грустнее становился мим:
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.

Тяжелы печали, ощутимы –
Шут сгибался в световом кольце, -
Делались всё горше пантомимы,
И морщины – глубже на лице.

Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас –
Будто обезболивал нам роды, -
А себе – защиты не припас.

Мы теперь без боли хохотали
Весело по нашим временам:
Ах, как нас приятно обокрали –
Взяли то, что так мешало нам!

Время! И разбив себе колени,
Уходил он, думая своё.
Рыжий воцарился на арене
Да и за пределами её.

Злое наше вынес добрый гений
За кулисы – вот нам и смешно.
Вдруг – весь рой украденных мгновений
В нём сосредоточился в одно.

В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь – и тишина…
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего – и сломана спина.

Зрители – и люди между ними –
Думали: вот пьяница упал…
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался – и переиграл.

Он застыл – не где-то, не за морем –
Возле нас, как бы прилег, устав, -
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.

Я шагал вперед неутомимо,
Не успев склониться перед ним.
Этот трюк — уже не пантомимы
Смерть была – царица пантомим!

Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут, – он воровал минуты –
Грустные минуты у людей.

Многие из нас бахвальства ради
Не давалась: проживем и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно – на руках…

Сгинул, канул он – как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?..
Только я колпак ему – придумал, -
Этот клоун был без колпака.

1972 Владимир Высоцкий

(с) Собрано в сети