Как всегда, уходишь с работы в восемь, надеваешь шкурку и бьешься оземь,
Подчиняясь странной метаморфозе типовой легенды для Василис.
Чтоб опять в лягушку из царь-девицы. Генеральный видел бы – удивился
[Он сторонник принципа “vidi – vichi”], но пока не ведает – веселись.
Ты шагаешь молча с зонтом и сумкой. А весна текущая [сука сукой]
То зальет глаза похотливой скукой, то прижмется жалостливо к ногам.
Беззащитна так же, как беспардонна. Беспринципна так же, как бесподобна.
И ее попутавший бес, подонок, превращает лирику в балаган.
По Арбату прямо до «Мира Пиццы». Потому что можно не торопиться.
Потому что хочется утопиться, но давно по щиколотку моря.
А потом глотает тебя метро и пластилинно давит до первой крови.
Через час натешится, пасть откроет,отрыгнет в последствия февраля.
Милый дом встречает горящим светом, сквозняком в прихожей и креслом с пледом.
А весна неслышно заходит следом, чтобы в спальне с тумбочки взять таро.
И порхнут пажи меж луной и башней к королеве кубков – тебе вчерашней –
Соревнуясь дерзостью – кто бесстрашней. Это все естественно и старо.
Даже шут опомнится, ляжет в ноги – Бедный Йорик, маленький, одинокий.
Добровольно станет одним из многих, кто имел надежду на рецидив
Или был впервые тоской простужен. Но тебе легко, и никто не нужен.
У тебя эспрессо на поздний ужин. И еще два года до тридцати.