Я очень любила свою страну СССР. И гордилась ею совершенно искренне. Иногда утром я просыпалась, то думала как газета " Правда"- Как мне повезло, что я родилась в СССР. Как ужасно было бы, если бы я родилась в Америке. Мои родители добывали бы пропитание в помойках, а я бы пошла " не по той дороге" от отчаяния, мне нечего было бы есть.. И мне приходилось бы думать о хлебе и воде. Мы бы жили в какой-то лачуге на улице, и я бы не смогла ни учиться, ни жить в своей отдельной комнате. Какая же я счастливая, что родилась в СССР!"
В перерывах между очередной влюбленностью мы с Валей занимались поисково-розыскной работой, связанной с украинским подпольем времен Отечественной войны. Мы много беседовали с официальными партизанами, ходили к ним домой, записывали их рассказы о героических военных буднях, о народных движениях на оккупированных территориях, о счастье освобождения, о безмерной всенародной поддержке политики партии и правительства. У нас не было ни тени сомнения в том, о чем нам рассказывали люди, прошедшие войну.Люди, имеющие награды, ранения и очень грустные потухшие глаза. И однажды один старый заслуженный партизан Картуха нам сказал: " Девчонки, вы записали уже всю мою жизнь. А вот съездите в деревню N. Там было настоящее молодежное подполье в 1942 году. Многие были казнены фашистами, но отстояли наше правое дело. О них еще никто ничего не написал. Их забывают. А я хочу, чтобы их тоже помнили!"
В один из воскресных весенних дней мы с Валей сели на автобус и поехали в то село, которое указал нам старый партизан. Это было в часе езды от города Черкассы.
Мы приехали, осмотрелись на местности, нашли гипсовый покрашенный под бронзу памятник героям-освободителям,которые стояли и стоят почти в каждом населенном пункте бывшего СССР, но на нем не было никаких сведений о юных подпольщиках.
Мы побродили по селу, зашли в магазины, чтобы расспросить местных жителей об их героических односельчанах, но никто ничего не знал. Сельсовет и райком были закрыты, библиотеки по близости не было.
Навстречу нам вдруг вышла одинокая, старая, как нам показалось тогда, женщина. Как водится в украинских селах, она была в зеленом платке, фуфайке и резиновых сапогах.
- А вы когось шукаете, дивчата? Я тут усих знаю.
- Мы шукаемо партизан,-сказали мы.
- Никого нема,- сказала женщина совершенно серьезно.
- А ,може, имья знаете? Я тут довго-довго живу, продолжала она.
- Мы ничего не знаем,- сказали мы. Но приехали узнать. Как ваша молодежь сражалась с фашистами в 1942 году?
- Так хто ж вам скаже? Але ж пидемо до хати. Я бачу вы змерзли и голодни.
Мы зашли в очень бедное жилище. В те времена еще было много хат в украинских селах с крышами, покрытыми соломой, и земляным полом. Женщина разделась и накрыла на стол. Какая же это была вкусная яичница на сале, с луком и серым хлебом с маслом. Мы выглянули в окно. Оно выходило на площадь. На ней одиноко коротал свою вечную жизнь памятник с венком у подножья.
- Ось тут йих и повисылы,- сказала женщина. - На цьому мисци, де стойить оцей памьятнык.
Какие были молодые( перейду на русский, прости)! Какие дураки! Ведь младшему было только 16.Что они могли знать. Какой зверь этот голова! ( очевидно председатель колхоза, который потом стал партизанским вожаком). Какой зверь. Не пощадил их молодости. Не подумал о матерях. Не подумал, как эти матери с голодухи пухли, а мальчишек подняли на ноги. А скольких потеряли, -женщина говорила без эмоций. Очень тихо. У нее слезились глаза. Но это не потому, что она плакала. Она была совершенно спокойна. Глаза слезились от сухости. Потому что давно были выплаканы все слезы. И мы почему-то вдруг почувствовали, что эта женщина ОБЛАДАЕТ ПРАВОМ говорить правду.
- Зверь-комуняка,-продолжала она. Были они чуть постарше вас. Не целовались еще даже. Ничего не знали.
Не пощадил матерей, зверь. Увел детей. А они не послушались. Как дураки играли в партизан. Бегали друг за другом. Шептались. А потом решили листовки повесить. Их тут же и взяли. Прямо на месте. А на утро повесили. Прямо перед моими окнами. Едину доню мою. Повесили. Перед окнами. А председателя не нашли.
Мало крови выпил, так и последней детской не поперхнулся." Она помолчала.
- Скажите немцы зверствовали? Доню вбылы? Так воны краще булы. Они нас не трогали. Детям конфеты давали. По хозяйству трохи помогали. Якщо до хати хто заходыв, то завжди щось принесе з собой - хлиба, тушонки. Якось би и прожили. Так много терпилы, то и нимця би трохи потерпилы. Вин бы сам тут вмер, нимець ций. Им тут холодно и не дуже культурно. Пожив бы, тай и додому бы и уперся. А доня би жила.
Та не слухали вони батькив. Боялись цого звира - голову. Тай згинули. Доня не хотила помирати. Так плакала. Вони уси плакали. Але ж.... Вы йиште. А про доню не треба ничого писати. Не хочу я , що инщи диты коли- небудь мали таку долю..... Скоро мы побачимося на неби. Та й будемо разом назавжди. А того ката Картуху... Але ж не треба вам имья його знати. Хай чорт його поминает.."
Мы ушли. Я помню, что мы ехали молча. И больше никогда не говорили об этой истории, потому что она не укладывалась ни в какие рамки. Она выбивалась из всяких оценочных категорий. Мы больше не ходили к Картухе. А он нас не приглашал. Он, конечно, знал, что мы поехали в то место, которое он нам указал. И  совершенно мудро решил оставить эту историю без обсуждений . Просто подарить нам этот факт. Еще одну страничку войны. Еще одну историю, о которой мы нигде не прочтем. Историю, которая ценна тем, что ее не удалось торжественно " огероить" под общий шквал апплодисментов и заказных лозунгов. Историю, которую хранили в сердце этот знаменитый партизан ( зверь-голова) Картуха, мать и мы, две пионерки-общесвенницы. Но мы все равно сделали альбом памяти об этих рбятах и подарили его школе на выпускном вечере, чтобы они все были рядом. Не как герои. А как невинно убиенные. И русские, и украинцы, и поляки, и немцы.

С тех пор История для меня всегда имеет человеческое лицо. И только, когда ты относишься к Истории так, она время от ремени разрешит тебе посмотреть ей в глаза. Хотя бы потому, что верит, что именно ты не плюнешь ей в эти глаза и не наср......шь в душу.

А простишь, как человека. И будешь любить ее как человека, со всеми ее ошибками и грехами.  И она, наша История, когда нибудь и в нас увидит Человека. И , возможно, полюбит его тоже. И тоже простит.

Целую тебя, сердце мое. Анна.