Меня опять ударило в озноб,
Грохочет сердце, словно в бочке камень, -
Во мне живёт мохнатый злобный жлоб
С мозолистыми цепкими руками.

Когда, мою заметив маету,
Друзья бормочут: «Снова загуляет», -
Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!
Он кислород вместо меня хватает.

Он не двойник и не второе «я» -
Все объясненья выглядят дурацки, -
Он плоть и кровь, дурная кровь моя, -
Такое не приснится и Стругацким.

Он ждёт, когда закончу свой виток -
Моей рукою выведет он строчку, -
И стану я расчётлив и жесток,
И всех продам - гуртом и в одиночку.

Я оправданья вовсе не ищу -
Пусть жизнь уходит, ускользает, тает, -
Но я себе мгновенья не прощу -
Когда меня он вдруг одолевает.

Но я собрал ещё остаток сил, -
Теперь его не вывезет кривая:
Я в глотку, в вены яд себе вгоняю -
Пусть жрёт, пусть сдохнет, - я перехитрил!

***

Мой чёрный человек в костюме сером -
Он был министром, домуправом, офицером, -
Как злобный клоун, он менял личины
И бил под дых, внезапно, без причины.

И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой, -
И я немел от боли и бессилья,
И лишь шептал: «Спасибо, что - живой».

Я суеверен был, искал приметы,
Что, мол, пройдёт, терпи, всё ерунда...
Я даже прорывался в кабинеты
И зарекался: «Больше - никогда!»

Вокруг меня кликуши голосили:
«В Париж мотает, словно мы - в Тюмень, -
Пора такого выгнать из России!
Давно пора, - видать, начальству лень!»

Судачили про дачу и зарплату:
Мол, денег - прорва, по ночам кую.
Я всё отдам - берите без доплаты
Трёхкомнатную камеру мою.

И мне давали добрые советы,
Чуть свысока похлопав по плечу,
Мои друзья - известные поэты:
Не стоит рифмовать «кричу - торчу».

И лопнула во мне терпенья жила -
И я со смертью перешёл на ты, -
Она давно возле меня кружила,
Побаивалась только хрипоты.

Я от суда скрываться не намерен,
Коль призовут - отвечу на вопрос.
Я до секунд всю жизнь свою измерил -
И худо-бедно, но тащил свой воз.

Но знаю я, что лживо, а что свято, -
Я понял это всё-таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята, -
Мне выбора, по счастью, не дано.