Бывает друг, сказал Соломон,
Который больше, чем брат.
Но прежде, чем встретится в жизни он,
Ты ошибёшься стократ.
Девяносто девять в твоей душе
Узрят лишь собственный грех.
И только сотый рядом с тобой
Встанет — один против всех.
Не обольщением, ни мольбой
Друга не приобрести;
Девяносто девять пойдут за тобой,
Покуда им по пути,
Пока им светит слава твоя,
Твоя удача влечёт.
И только сотый тебя спасти
Бросится в водоворот.
И будут для друга настежь всегда
Твой кошелёк и дом,
И можно ему сказать без труда,
О чём говорят с трудом.
Девяносто девять станут темнить,
Гадая о барыше́,
И только сотый скажет, как есть,
Что у него на душе.
Вы оба знаете, как порой
Слепая верность нужна;
И друг встаёт за тебя горой,
Не спрашивая, чья вина.
Девяносто девять, заслыша гром,
В кусты сбежать норовят.
И только сотый пойдёт с тобой
На виселицу — и в ад!
Наверное, многие удивятся, что собрала в один пост таких разных писателей и жанры. Действительно, где Редьярд Киплинг с царём Соломоном и где О.Генри...:))
Но, что делать, если вот так взбрыкнуло моё подсознание и сыграла память, а с ними бороться не хочу :))
Началось со строк: И друг встаёт за тебя горой,
Не спрашивая, чья вина...
Сразу вспомнились два рассказа, которые помогли осознать в полной мере, что же такое Дружба.
Воспитанные совдепией, думаю, помнят, что дружить надо было только со своей страной и верность хранить только ей (были, конечно, друзья, но... "на несогласных - донеси" тоже было и культивировалось).
Для меня понятие дружбы было несколько иным, но сформулировать его в силу младого возраста толком не могла.
Мне повезло, т.к. на заре моей юности отец подсунул книгу О.Генри, предварительно рассказав пару рассказов на память. Так вот, помимо всех рассказов, сильнейшее впечатление (а детские и юношеские впечатления самые стойкие и яркие, как известно) произвели два:
"Друзья из Сан-Розарио" и "На помощь, друг!",
которые и заложили в меня понятие истинной Дружбы.
— Если у вас есть друг, - ... - испытанный друг, с которым за сорок лет вы прошли огонь, и воду, и медные трубы, и чертовы зубы, вы не можете отказать этому Другу, когда он вас просит о маленькой услуге.
.......
И не раз с тех пор нам приходилось выручать друг друга в трудную минуту. Тогда считалось в порядке вещей поддержать товарища, и никто себе этого не ставил в особую заслугу.
— Этот ваш клиент довольно-таки мрачный тип. Я бы не хотел попасть с ним вместе в буран и быть засыпанным снегом в палатке на охоте.
— Вот, вот, - с воодушевлением подхватил Белл. Настоящая гремучая змея, отравленная укусом тарантула. :)
— Он не похож на жителя Салтилло, - продолжал я.
— Да, - сказал Белл. - Он живет в Сакраменто. Приехал сюда по делу. Его зовут Джордж Ринго. Это мой лучший друг - единственный, пожалуй, настоящий друг за последние двадцать лет.
.............................................
— Вам, верно, кажется странной такая дружба, как у нас с Джорджем, - сказал он. - Нам, признаться, никогда не доставляло особенного удовольствия общение друг с другом. Но мы одинаково понимаем дружбу и все эти годы никогда от этого не отступали. Я постараюсь дать вам некоторое представление о том, как мы это себе представляем.
Человеку нужен один-единственный друг. Тот, кто околачивается возле вас, пьет ваше виски, хлопает вас по плечу, расписывает, как он вас любит, и отнимает у вас время, - это еще не друг, даже если вы играли с ним в камушки в школе и удили рыбу в одном ручье. Пока вам не понадобился истинный друг, может, сойдет и этот. Но настоящий друг, на мой взгляд, это тот, на кого вы можете положиться - вот как я на Джорджа, а он на меня.
С давних пор мы с ним были связаны на самый различный лад. На паях гоняли в Нью- Мексико фургоны с товаром, вместе рыли кой-какое золотишко и слегка поигрывали в карты. Каждому из нас случалось время от времени попадать в беду, и на этой почве мы с ним главным образом и сошлись. А еще, вероятно потому, что не испытывали потребности слишком часто видеться друг с другом и не слишком друг другу докучали. Джордж - тщеславный малый и отчаянный хвастун. Послушать его, так стоит ему только дунуть, и самый большой из гейзеров в Иосемитской долите тотчас уберется назад в свою дырку. Я человек тихий, люблю почитать, поразмышлять. Чем чаще нам с ним приходилось встречаться, тем меньше мы искали этих встреч. Если бы Джордж попробовал хлопнуть меня по плечу или просюсюкать что-нибудь насчет нашей дружбы, как делают это, я видел, некоторые так называемые друзья-приятели, я бы вздул его, не сходя с места. То же самое и он. Мои замашки так же противны ему, как мне - его. На прииске мы с ним всегда жили в разных палатках, чтобы не навязывать друг другу свою омерзительную личность.
И все же со временем мы поняли, что в беде каждый из нас может рассчитывать на другого - вплоть до его последнего доллара, честного слова или лжесвидетельства, последней пули в его винчестере, последней капли крови в жилах. Мы никогда с ним об этом не говорили - это бы все испортило, - а просто убедились на деле. Как-то раз я схватил шляпу, вскочил в товарный вагон и проехал двести миль до Айдахо, чтобы удостоверить его личность, когда его хотели повесить, приняв за железнодорожного бандита. А раз как-то я валялся в тифу в своей палатке, где-то в Техасе, без гроша в кармане и без смены белья, я послал за Джорджем в Бойз-Сити. Он приехал с первым поездом. Ни слова не говоря, пришпилил к палатке дорожное зеркальце, подкрутил усы и втер какое-то снадобье в волосы (они у него от природы ярко-рыжие), после чего с исключительным мастерством изругал меня на все корки и снял пальто.
— Ну вы, трухлявый старый гриб, какого черта вы разлеглись? - сказал он. - Надо же быть таким идиотом, небось налакались воды из какого-нибудь гнилого болота? И уж вы, конечно, не можете не валиться в постель и не подымать визга, когда вас укусит москит или кольнет под ложечкой?
Я здорово обозлился.
— У вас не слишком приятная манера ухаживать за больными, - сказал я. - Ступайте туда, откуда пришли, и дайте мне умереть естественной смертью. Очень жалею, что послал за вами.
— Я и то подумываю, не уехать ли, - сказал Джордж. Кому это интересно - будете вы жить или загнетесь? Но раз уж меня сюда заманили, я теперь могу и подождать, пока не кончится это несварение желудка, или крапивная лихорадка, или что там у вас такое.
Две недели спустя, когда я пошел на поправку, доктор расхохотался и сказал, что, по его мнению, меня поставили на ноги не его лекарства, а то состояние бешенства, в котором я все это время пребывал.
Вот, собственно, как протекала наша дружба с Джорджем. Мы не разводили на этот счет никаких сентиментов. Все строилось на взаимных одолжениях - и только. Но каждый из нас знал, что другой всегда готов прийти ему на помощь.
Помню, как я однажды подшутил над Джорджем - просто, чтобы испытать его. Потом мне было даже совестно. Я мог бы не сомневаться в том, как он поступит.
...................................
Однажды у нас с тетушкой околел теленок. Ночью я разрубил его на куски, сложил эти останки в мешок и завязал его проволокой. Затем надел старую рубаху, основательно разодрал на ней ворот, почти напрочь оторвал один рукав, взъерошил себе волосы, вымазал руки красными чернилами и побрызгал ими немного на рубаху и на лицо. Думаю, что у меня был такой вид, словно я только что выдержал борьбу не на жизнь, а на смерть. Взвалил мешок на повозку и поехал к Джорджу. Я покричал перед его хижиной, и он вышел на порог в желтой пижаме, лакированных туфлях и в феске. Джордж всегда был страшным франтом.
Я свалил мешок на землю.
— Ш-ш-ш! - прошипел я, с безумным видом озираясь по сторонам. - Возьмите это, Джордж, и заройте где-нибудь за домом. Как есть, так и схороните. И не...
— Ну, чего вы раскудахтались, - говорит Джордж. - И, ради создателя, пойдите умойтесь и переоденьте рубашку.
Он закурил трубку, - а я галопом поскакал обратно.
Наутро он появился у нас в садике перед домом, где моя тетушка возилась со своими овощами и цветочками. Джордж раскланивается, изгибаясь дугой, рассыпается в комплиментах - он на этот счет мастак, когда захочет, - и просит тетушку подарить ему розовый куст. Он вскопал небольшую клумбу у себя за домом и хочет посадить там что-нибудь красивое и полезное. Тетушка, чрезвычайно польщенная, выкапывает с корнем один из своих самых больших кустов и отдает ему. Потом я видел, где он его посадил. На голом, без травы, хорошо утрамбованном месте. Ни я, ни Джордж никогда ни словом не обмолвились больше по этому поводу.
С тех пор долгие годы розовый куст у меня ассоциировался с беззаветной Дружбой.
Если нажмёте на название рассказов, то сможете их прочесть полностью. Мне слушать О.Генри "невкусно". Ну, разве что, если спектакль или высокохудожественное чтение.
