Смотрела в мир, не видя ничего,
что удержать могло в текущей точке:
ерошился кургузый мех снегов,
от ветра укрывая кожу-почву,
и по сезонной скользкой оболочке
брёл почтальон, неся остатки почты,
беспечно не доставленной вчера.
Под клёном замерзающим хандра
спала, свернувшись туго "калачом".
Смотрел с небес расширенный зрачок
Луны, почти к безумию созревшей.
В урочный час домой погасших женщин
вели дела.
Ненужные собаки
делили то, что пищей не являлось,
зато явилось поводом для драки.
Серели люди.
Вечер вёл усталость
в мой город, опоясанный тоской.

Но позже над громадой городской,
накрытой небом, как Его рукой,
покой раскрылся,
после — стал строкой.

Писала "аз" — в нём слышалось "воздам".
Поток свободы тёк по проводам,
в стекло вливаясь, воплощался светом
и падал кругом на плато стола.

Молчала ночь,
и я, совсем ничья,
была везде и всё же не была,
как на ребре кружащая монета,
но, несомненно, проявлялась где-то
за нетелесным планом бытия.



Уже Другая