Слова холосты, как патрон без пули,
и муза глумливая крутит дули —
а, впрочем, что я, какая муза?
Союзом "и" не создать союза,
так хватит копий с чужого слепка.

Уже не горько. Пожалуй, терпко,
а это значит, вполне терпимо,
но прежде чем ударяться в схиму,
пишу незримому имяреку.

Самонадеянность человеку
присуща так же, как птице крылья,
но все в итоге закончим пылью,
и мифом станет любая правда —
спроси у древнего аргонавта.

Слова немеют, но то — не горе,
пока я слышу, что шепчет море,
в котором крови едва ли меньше,
чем зрелой злости в одной из женщин.

Не потому ли от этой соли
во мне, несущей и ген монголий,
и Матки Боской прикосновенье,
враз изменяется направленье,
как изменяется вектор взгляда
того, кто обочь, но всё ж не рядом?

Волна неспешно уносит числа.
Случайно выпав из поля смыслов,
уже не рвёшься вернуться в рамки.
По мелководью плывут "вьетнамки",
гогочут чайки, на горизонте
дрейфует яхта, и пляжный зонтик
полой трепещет. Тугие капли,
статисты в малом моём спектакле,
стремятся снова соединиться.

Я — капля в море, но капли-лица
мне не тождественны изначально,
и здесь причина для умолчанья.

Я намолчалась. Я намолчала
слова, возможные для начала,
но все в итоге закончим пылью.

На пальце, пахнущем сном ванили,
пчела отходит, воткнувши жальце.
За око — око? Сжимаю пальцы.
Постфактум жизни-иллюзиона
тождествен принципу талиона.


Уже Другая