Это цитата сообщения ФИЛИНТЕЛЛЕКТ Оригинальное сообщение

Юрий Михайлович Лотман, эстонская оттепель в 90х годах прошлого века

Юрий Михайлович Лотман, которого коллеги звали ЮрМих’ ом, стал легендарной личностью задолго до своей кончины. Сейчас его имя можно встретить не только в научной литературе, в которой он признан классиком. Оно не только стало предметом для академических ссылок, заменяя, подчас, ссылки на «классиков марксизма-ленинизма», но проникло в романы, стихи и, конечно же, в публицистику и эссеистику.

Ю.М. был членом партии, но в партию он вступил на фронте. И вот при каких обстоятельствах это произошло. Ю.М. рассказывал, что в 1941 г. его часть попала в окружение. Он стоял на посту и заметил, что комиссар его подразделения закапывал свои документы, среди которых был наверняка и его партийный билет. Ю.М., по его словам, очень хотел посмотреть в глаза этому комиссару и понес ему заявление о вступление в партию. Войну он прошел от начала до конца. Он часто вспоминал эпизоды своей военной жизни, даже порой на лекциях. У него не было сомнений в справедливости борьбы с фашизмом, не только немецким, итальянским, но и прочим. Высшие идеалы просветителей и благородных борцов за свободу были и его личными идеалами.

И ему нередко пришлось видеть, что эти идеалы вступали в противоречие с тем, что реально делалось в жизни под руководством партии и правительства. Несправедливостью уже было то, что он сам, коренной петербуржец-ленинградец, фронтовик, блестяще учившийся в университете и уже показавший свои незаурядные способности, не имел возможности продолжить учебу в аспирантуре и вообще не мог найти работу в своем родном городе из-за своего этнического происхождения.
В Эстонии идеологическая ситуация в 60-е годы несколько отличалась от всесоюзного стандарта. Не знаю, был ли это план сделать в Прибалтике некую витрину, показывающую Западу, что за ней «вольно дышит человек», или партийные и советские руководители Эстонии были умнее своих коллег в других республиках СССР. Но факт есть факт. Не только сельское хозяйство Эстонии развивалось успешнее, чем где бы то ни было в Союзе, но и Кафка по-эстонски вышел раньше, чем по-русски, а во время всеобщей борьбы с абстракционизмом, в Таллинне и в Тарту на художественных выставках вполне легально демонстрировались абстрактные и сюрреалистические произведения эстонских художников.

Тарту в эти годы возникла совершенно уникальная ситуация. Помимо семиотической школы в Тарту возникла и социологическая школа, причем тоже с интереснейшей историей. Социологи впервые в Советском Союзе собирались именно здесь, в Тарту и в Кяэрику, и обсуждали проблемы массовых коммуникаций. Приезжали интереснейшие люди, в том числе Юрий Александрович Левада (1930-2006), один из ведущих социологов России, именем которого назван им созданный авторитетнейший центр социологических аналитических исследований – «Левада-центр», выдающийся социолог Владимир Александрович Ядов, активно помогавший эстонским социологам, один из зачинателей конкретно-социологических исследований Борис Александрович Грушин, философ Пиама Гайденко – великолепный знаток классической и современной философии и социологии, Георгий Петрович Щедровицкий – крупнейший методолог и немало других замечательных людей. Юрия Михайловича приглашали тоже участвовать в работе социологических семинаров. Однажды его даже попросили вести заседание. На этом заседании бы ли острые дискуссии, и Ю.М. потряс участников социологических обсуждений своей необыкновенной деликатностью. Говорили: «Вот это настоящий петербургский профессор»

В конце 60-х годов в Тарту возникло то, что по-эстонски называли «Tartu vaim» – «тартуский дух», или, по-русски говоря, «тартуская вольница», которую ЦК Эстонской компартии ненавидел всеми силами, но до какого-то времени не мог с ней справиться. Притом, вот что интересно и своеобразно: одним из заводил этой тартуской ситуации был… комитет комсомола университета. Когда ЦК и Министерство культуры запретили спектакль по пьесе Пауля-Ээрика Руммо (ставшего впоследствии министром правительства независимой Эстонии) «Игра Золушки», то комитет комсомола организовал демонстрацию, которая называлась «Похороны Золушки». Это был скандал! В это время на Западе начинаются студенческие движения, и у нас возникало нечто аналогичное. Ситуация становилась все более неуправляемой. Большое воздействие на нас оказала «Пражская весна» с ее стремлением придать социализму «человеческое лицо» (тогда большинство из нас еще не понимало, что у крокодила не может быть человеческого лица).
Ю.М. и близкие ему люди были воодушевлены тем, что, касалось, «оттепель» переходит в настоящую весну, хотя на первых порах и пражскую. Он участвовал в тех общественных акциях, которые были характерны для тартуской интеллигенции 60-х – 70-х годов. Например, идут разговоры, что XXIII съезд партии опять восстановит культ личности Сталина. Не только в Тарту, по всему Союзу пишутся письма против возрождения культа Сталина. Естественно, не все подписываются под письмом, написанном по этому поводу в Тарту, но Юрий Михайлович среди тех, кто его подписал. Или другой пример. «Комсомольская правда» в 1967 году, после 6-дневной войны на Ближнем Востоке, публикует откровенно антисемитскую статью Е. Евсеева, который потом стал одним из идейных лидеров пресловутой «Памяти». Тартуские интеллигенты разных национальностей пишут протестующее письмо. Подпись Ю.М. есть и под этим письмом.
Он был необычайно остроумным человеком. Его остроумие было органичным, оно прорывалось в различных ситуациях, подчас отнюдь не веселых. Но, как однажды заметил Зиновий Паперный, это не правда, что юмор нам помогает жить. Юмор помогает выжить.
Однажды, придя к нему, я увидел иронический автопортрет, изображенный... повешенным на веревке, другой конец которой был прикреплен через перекладину к большой плите. И надпись: «Повесился на Блоке». Крупнейшая специалистка по творчеству Блока незабвенная Зара Григорьевна Минц, жена Юрия Михайловича, озорно улыбаясь, разводила руками...
1956 год. Юрий Михайлович послал в журнал «Вопросы философии» статью о Радищеве. Я тоже в этот же журнал послал свою статью. Когда мы встречались, то обменивались информацией, пришел ли ответ из редакции. Его долго не было. Однажды ЮрМих меня утешил: – Это же вопросы философии, а не ответы!
1966 год. «Оттепель» сменили заморозки. В Москве судят писателей Синявского и Даниэля. До Тарту волна пока не докатилась. Меня пригласили оппонировать в Ленинградском университете философскую диссертацию «Художественный образ как процесс», в которой автор солидаризируется со взглядами Ю.М.Лотмана на знаковую природу искусства. Рассказываю об этом Юрию Михайловичу.– Как называется диссертация? – Спрашивает он.
– «Художественный образ как процесс». – Это что, о Синявском

Лето 1972 г., поселок Валгеметса. Я приехал из Тарту и привез свежий номер «Литературной газеты». В этом номере от 9 августа 1972 г. было напечатано «открытое письмо» верноподданного партийного публициста Александра Кривицкого в западно-германскую газету «Дер Тагесшпигель», в котором гневно разоблачаются утверждения немецкого журналиста Вольфганга Крауса о том, что в Советском Союзе нет свободы слова и мысли. В качестве примера такой «свободы» Кривицкий приводит серию ученых записок Тартуского университета под общим названием «Труды по знаковым системам». Эта информация явно предназначалась «на экспорт»: вот де какая у нас свобода, публикуем работы и по семиотике, хотя «здесь многое еще спорно, далеко не все убедительно в равной мере»Спешу поделиться с Юрием Михайловичем, который в это время был в Валгеметса, публикацией в «Литературной газете». Он слушал напряженно, ожидая очередной удар по семиотике. Но когда узнал, что на этот раз его не поносят, а Кривицкий даже приводит «Труды по знаковым системам» в качестве положительного примера, брезгливо бросил:
– Фу, нашел пятак в говне!

Как-то, не помню уже по какому поводу, Юрий Михайлович задался вопросом: «В чем состоит отличие между немецкой и русской бюрократией?» и следующим образом ответил на него. – В Германии приказ, данный сверху, идет вниз до последней инстанции, которая его исполняет. В России же ниспосланный сверху приказ спускается вниз, доходит до последней инстанции, а инстанция идет к бабе. – И помолчав добавил: – Может в этом наше спасение.
Однажды Юрия Михайловича спросили, мог ли Наполеон стать русским царем, если бы стал победителем в войне 1812 года.
– Ни в коем случае. Ведь он был француз. А русскими царями могли быть только немцы. (Путин для нас - словно немец)

Серия сообщений "Воспоминания":

Часть 1 - Супостаты разведок-Лоуренс Аравийский и Алоиз Мусил. Столетие боев за Дамаск.
Часть 2 - Катастрофа в Чернобыле, Ликвидаторы: сплав науки и интеллекта
...
Часть 26 - Монако в начале 20 века. Рисунки Чеслава Сланя
Часть 27 - Итальянские исследователи квантовой физики, искатели приключений,
Часть 28 - Юрий Михайлович Лотман, эстонская оттепель в 90х годах прошлого века