* * *
Однажды ночью он выискивал место, куда хотелось бы заглянуть, и увидел, что в одном из темных окон открыта створка, в которую наполовину высунулась девушка и курила, стараясь, чтобы дым не шел в квартиру.
«Ну, надо же! – улыбнулся Иван. – Совсем как я в четырнадцать лет! Пойду, гляну, кто такая».
Проникнув в комнату, он осмотрелся. Девушка докурила, но еще стояла у открытого окна, проветривая комнату. Щель внизу под дверью была заткнута покрывалом. «Ого! Вот это конспирация! Родители, наверное, строгие!» Девушка закрыла окно, села за стол и вытащив из ящика стола потрепанную разрисованную тетрадку, стала листать, отыскивая чистые страницы. Все остальные, как увидел Иван, заглядывая через плечо, были коряво исписаны простым карандашом. Похоже, это были стихи.
«Они тут еще и пишут сами? – поразился Ваня, вспомнив что это всего лишь персонажи игры. – Ладно, известные книги, которые я читал или о которых не слышал. Но они и сами творят! Это же кем надо быть, чтобы создать такую игру?! Наверное, разработчиков была целая толпа!» Так думал Иван, а сам тем временем пытался прочесть неразборчиво написанное стихотворение, которое девушка стала аккуратно переносить в другую тетрадь.

* * *
Пять месяцев прошло... Как время прет, как быстро
Прошло почти полгода, и начался февраль!
Ничто уж не вернуть, мгновенно, словно выстрел,
Бегут такие дни! Как прошлого мне жаль...

Жалею обо всем, а мне всего шестнадцать,
И эти тоже годы протрутся, словно нить.
Ах, если б было можно мне маленькой остаться,
Ай, если б было можно мне детство сохранить!..

Но как жестоко время! Оно не ждет нисколько,
Стремится лишь вперед - к былому хода нет.
Ну хоть бы остановку оно дало мне, только
Немножко насладиться позволило бы мне.

Но нет, оно, как птица, летит, расправив крылья.
Лишь можно оглянуться, о прошлом пожалеть.
А прошлое покрыто какой-то серой пылью,
И сквозь нее так трудно мне что-то разглядеть.

И кто-то забывает прошедшее беспечно,
А я, однако, старые листаю дневники.
А может даже лучше про все забыть навечно;
Но только от исписанной не скрыться мне строки.

Себя их не читать я не могу заставить,
И часто их листать так тянется рука...
О, если б я могла себе их не оставить!..
Но от сожженья их я слишком далека.

И годы пролетят. Все с большим сожаленьем
Глядеть сквозь слезы буду на пройденный мной путь.
Нет счастья, и единственное вижу избавленье
В том, чтобы поскорее и навсегда заснуть.

- Да, конечно, сыровато… стихоплетство молодежное, но зато из души, - пробормотал Иван себе под нос, дочитав целиком стихотворение. – Подростковая депрессия, кризис. Как там у Лидки было в учебнике? Она же мне пыталась растолковать, для чего так происходит на данном возрастном периоде. Что-то по поводу того, что если этот период проходит спокойно, без переживаний и тому подобного, то всю жизнь потом человек может смотреть на мир сквозь розовые очки и не будет готов к серьезным жизненным испытаниям. Если много детских страданий, но ты сможешь их пережить, то становишься закаленным, не поддашься многим тяготам жестокой жизни, справишься с ними. Ну, а бывает, что совсем подросток слаб, и не в состоянии пережить этот период, тогда он либо в компанию попадает плохую, либо на наркотики садится… в общем, катится его жизнь по наклонной, если, в худшем случае, он вообще с собой не покончит. Надо завтра у сестрицы спросить поподробнее. – Иван застыл перед монитором, глядя словно сквозь него, и разговаривал сам с собой. – Эх, жалость какая, не могу ей это продемонстрировать!
Мысли Ивана перешли на другое, он обозначил окно депрессивной девочки, чтобы еще раз туда вернуться, и принялся блуждать дальше, раздумывая, синтезированы ли эти стихи, или это заготовка разработчиков, и нельзя ли найти в какой-нибудь виртуальной квартире что-либо действительно стоящее, что могло бы его прославить.
- Как там мои алкаши поживают? – вспомнил он семейку, к которой вторгся буквально на днях. – Еще не порезали друг друга?
Он переключился на их квартиру, в кухне горело окно, куда он сразу же и направился. Парочка сидела за облезлым кухонным столом, на котором царила бутылка дешевой водки. Рядом стояли два щербатых порыжевших граненых стакана. Женщина неопределенного возраста с заплывшими глазами на синюшном лице кивнула своему собутыльнику:
- Открывай давай уже! Чего ждем-то?
Сухонький мужичонка с воспаленными веками, сальными волосенками и трясущимися жилистыми руками потянулся к бутылке.
«А, все то же самое», - с отвращением наморщился Иван. Наблюдать сразу же стало противно, и он покинул пьяную кухню. В прошлый раз он смотрел за ними дольше, начиналось все с таких же посиделок, потом переросло во взаимные упреки, потом они стали орать друг на друга. Женщина, помощнее, вышвыривала своего супруга, - или сожителя, это было не понятно, - за дверь, он вопил на весь подъезд, кроя ее и всю совместно прожитую с ней жизнь трехэтажным матом. Ваня не видел его за пределами квартиры, но слышно было хорошо. «Зря, наверное, я это окно пометил для возвращения, проще «Дорожный патруль» включить или что-нибудь в этом роде, такого дерьма и в жизни предостаточно можно насмотреться», - решил он на этот раз и поставил пометку, как пройденное и больше не интересующее.

* * *
В квартире, где жила обеспеченная семья, ему поначалу просто даже нравилось наблюдать за ее жизнью. Муж с утра уезжал на работу, скорее всего на машине, но на какой, Ивану было неизвестно. Из окна он не мог видеть происходящее на улице. Все, что было доступно его взору – это окна дома напротив. Ваня предполагал, что у мужчины был даже личный шофер. Женщина долго спала после его ухода, потом неторопливо вставала, накидывала нежно-розовый легкий шелковый халат и шла в ванную. Там она около получаса лежала в джакузи, полной пены, затем на кухне разогревала в микроволновке оставленный горничной завтрак. Потом она шла проведать дочку, за которой в определенный час приходила няня или гувернантка, а затем валялась на необъятных размеров диване, читала женские журналы, смотрела телевизор. Через какое-то время отправлялась в комнату, где находились разные тренажеры, и около часа занималась. Далее следовал душ, обед, отдых, приведение себя в порядок и все в таком роде. Ивану было не совсем понятно такое времяпрепровождение, но женщина, казалось, была своей жизнью очень довольна. Дочку и мужа дома он видел очень редко. Разговоры молодой пары, когда вечером они собирались за ужином, касались в основном бизнеса мужа и планируемого вскоре отдыха. Их жизнь Ване тоже довольно скоро наскучила.

* * *
На молодую женщину лет двадцати четырех, живущую в одиночестве, он обратил внимание случайно, ткнув мышкой наугад на первое попавшееся окно. Дело было в ночь с субботы на воскресенье, и в маленькой однокомнатной квартирке собралась небольшая, но очень шумная компания: хозяйка квартиры, ее подруга, такого же возраста, и молодой человек подруги, постарше лет на семь. Их было всего трое, но Ване даже пришлось убавить в наушниках звук, потому что из музыкального центра ревела тяжелая музыка несмотря на поздний час. Парень сидел на старом диванчике и пил апельсиновый сок, а подруги пили пиво, скакали по комнате, распевали песни.
«Такого я еще не видел! – обрадовался Ваня. – У нас так никогда не отрывались! Особенно такие старперы!» Девчонки накрасили парня, напялили на него шубу и стали фотографировать. Затем хозяйка, выглянув в окно на градусник, закричала, что погода плюсовая и надо срочно бежать лепить крепость. Троица спешно сорвалась с места, оделась и скрылась за дверью. Эта квартирка Ивана заинтересовала, и он поставил яркую метку.
В последующие дни он частенько туда заглядывал, но девица появлялась только под вечер, одна. Приходила, раскидывала как попало вещи, вываливала на диван видеокассеты, взятые в прокате. Брела на кухню и готовила себе ужин, правда часто с изысками, что-нибудь очень аппетитное. С наслаждением одна все это поглощала, курила, читала за столом, затем смотрела видак. Внешне она была очень даже ничего, голубоглазая, с волнистыми волосами до плеч, но со смуглянкой, конечно, нечего было и сравнивать. Да и жили они, и вели себя по-разному. С этой можно было так, попрыгать, повеселиться, а со смуглой хотелось просто сидеть рядом, смотреть на нее, наблюдать за грациозными движениями ее словно выточенной фигурки.
За одиночеством же этой женщины подглядывать было не особо заманчиво. Иван систематически заходил в ее окно, чтобы наконец снова застать какое-нибудь шумное действо. Но пока гости к ней больше не приходили, даже в выходные, и она оба свободных дня просидела отчасти за телевизором, отчасти тщательно наводя порядок в квартире, и кроме того за тетрадкой. Тоже что-то писала. Иван, конечно, не преминул заглянуть впоследствии в оставленную раскрытой на столе большую общую тетрадь, прямо на начатом рассказе. Назывался он непонятно, и описывал тоже не слишком ясную ситуацию, Ивану эта писанина показалась просто бредом, к тому же изложенным не особо литературным языком.

«Лок.

Со мной что-то не так. Уже не раз подобные мысли приходили мне в голову. Чем дальше, тем чаще. Сначала я просто казалась себе оригиналкой. Затем что-то стало меня тревожить. Что именно – не понимаю, просто что-то не так. Потом начались морочки. Мерещится где-то и что-то. Особенно как одна остаюсь или в незнакомой квартире. Первый вопрос – нет ли здесь домовых? А кто такие? Нет их вообще, язычество какое-то. А как иначе назвать ощущение чьего-то присутствия. Привидения?
Стала жить одна. С первой же ночи не могу спать, отвернувшись лицом к стене. Только поворачиваюсь – шорохи, боюсь открыть глаза, потому что они упираются в полированный край кровати, где все время я жду увидеть чье-то отражение. Затекает шея, но иначе невозможно заснуть, только лицом к комнате. Есть ли здесь домовые? Спросить бы у того, кто сдал мне эту квартиру, да как представлю его круглые в ответ глаза…
Так и живу. Вот только странно: раньше, если боялась чего-то в темноте, то старалась отвернуться от комнаты или, лучше, вообще накрыться с головой одеялом, а там – будь что будет. А здесь не получается. Что-то не так.
С чего же началось самое главное? Насмотрелась мульта, про кукольных уродов. Все – воплощение чьих-то детских кошмаров. И свой я там тоже нашла. Точно знаю, снилась мне эта рожа, потом к родителям бегала, заснуть от страха не могла. В мульте тоже видеть это было неприятно. Но, постепенно, - стал моим любимым героем. Что это, желание справиться с детским страхом? Или просто привычка делать все наперекор, даже самой себе? Даже не то что бы делать, я же так чувствовать начинаю…
В мульте герой не один, там еще у него два гаденьких друга – девочка и мальчик, если так можно про них выразиться. А музыка в мульте какая! Пою ее весь день, и она мне уже снится. Но это в общем-то нормально. Лишь бы стуков да шорохов не было, но куда от них денешься?..

* * *
В тот вечер ощущение, что что-то не так, было особенно четким. Как еще к дому подходила. Хотела по привычке на окна темные взглянуть свои, но вдруг не стала. С утра, как ухожу, всегда смотрю. Все время жду, что кто-то проводит прощальным взглядом.
Отперла темную квартиру, дохнуло на меня застоявшимся за день одиночеством. «Ну, вот я и дома!» - заявляю. Потянулась свет включить, - это первым делом, а то ведь что-то не так, - и словно за ногу кто ухватил!
Шлепнула поскорее по включателю – тишина и пустота. Пожала плечами. Свалила сумки на пол. Все как обычно. Вечер – как обычно. Шорохи – как обычно. То ли у соседей сверху, то ли в квартире. Про соседей вообще отдельный разговор. Они, понимаете ли, ближе к ночи принимаются двигать мебель. То ли диван раскладывают полчаса, то ли генеральную перестановку в квартире делают, экспериментаторы… Потом по голому полу начинает на каблуках ходить женщина, и обязательно над моей головой. И диван над моей головой раскладывают. Небось сажают на него кого-нибудь специально, чтобы двигать было тяжелее и громче. Так длится где-то до часу ночи. Дальше я не засекала, потому что даже с шорохами и стуками я все равно не выдерживаю и засыпаю. Хотя, если приходится вставать среди ночи, то становится ясно, что ночью звуки в этой квартире тоже не прекращаются. Может быть, там происходит посменное сосуществование? Так много народу в бедной однокомнатной квартирке, что они живут по очереди, спят по очереди? Тогда зачем они диван складывают?! Пусть бы и стоял себе разложенный, если все равно постоянно задействован!
Но это я отвлеклась. Значит, в тот вечер раздавались привычные шорохи, источник которых я все пыталась выяснить. Бывают, конечно, слуховые галлюцинации, но за мной странностей вроде никто не замечал. Ну а чудес на свете не бывает. Хотя разве ж это чудо?
Проснулась я среди ночи от нехорошего сна, ночник скорее включила, в туалет поскакала: пусть сон развеется. Обратно иду – в неосвещенном углу комнаты мерещится рожа. Знаю, что только мерещится, а все-таки неприятно. Сердце аж подскочило. Скорее свет ночника туда направила, чтобы успокоиться. Рожа. Длинное лицо, широкие полукруглые брови, глаза выпуклые, маленький нос и синеватые губы в дурацкой усмешке, а за ними редкие зубы виднеются. Смотрит, губы шевелятся, улыбаются. Маленькие рожки сверху – ну как есть урод из мульта!
Только охватил мой взор это в свете лампы, откуда-то, словно не из меня, вырвался хриплый крик, а дальше я потеряла сознание – впервые в жизни.

* * *
Очнулась, через сколько не знаю, - валяюсь у кровати. Само по себе это уже неприятно. Чуть скосила вправо глаза – стоит. Ростом, наверное, мне по колено, смотрит, лыбится синими губами. Не спас обморок, все только хуже стало. Ничего он мне не сделает, а страшно так, что дышать не получается. Сон, - думаю, щиплю себя – все чувствую, да и состояние не сонное. Больно уж живая рожа.
- Лок, - раздается из синих губ хриплый тенорок.
Мама дорогая! Да я сбрендила! Ведь знаю, что сбрендила и вижу плод больного воображения, а вот страшно все равно, и вижу его-то как отчетливо!
Я все лежу, даже не знаю, что в таких случаях делают. Лучше всего помогает, - если вдруг все-таки сплю, - заорать что-нибудь, например «Мама!». Либо проснешься, либо крик не получится, и поймешь, что спишь. Набрав воздуха, ору «Мама!» Бедные соседи, аж стекла зазвенели.
- Мама дома, - говорит рожа.
Ну, вот что тут делать? Лезут в голову мысли о разных всяких триллерах, как бедная девочка столкнулась со сверхъестественным и пытается кого-то убедить в этом, а ей не верят. Но это не сверхъестественно. Это невозможно, потому что это – из мульта, абсолютно ирреальный персонаж. Выдуманный. Не мною, но тоже кем-то, у кого что-то не так, - со злобой думаю я. Значит, это у меня галлюцинации, значит, у меня шизофрения, причем запущенная. А ведь еще вчера не было. Да ладно вчера, даже сегодня вечером не было! А может всегда была, а это – ее прогресс.
Все этим мысли проносятся мгновенно, а рожа тем временем повторяет:
- Лок!
У-у, думаю. Шизофрения шизофренией, а воображение-то у меня небогатое. В мульте его так и звали.
Страх почему-то отступает, наверное, от осознания, что это просто едет крыша, хотя смотреть неприятно. Приподнимаюсь на локтях, Лок отходит на пару шажков. Бр-р-р. Нет, чтобы ангелочек привиделся, или просто красавчик какой. А тут…
Усаживаюсь на кровать, мрачно смотрю на крошечную фигурку. В сердце закрадывается даже какая-то нелепая жалость. Мозг лихорадочно соображает (а что тут соображать, больное серое вещество, сам же галлюцинируешь!) и вспоминает: если видишь галлюцинацию, следует пальцем на глазное яблоко надавить. Раздвоится картинка – не глюк. Дальше не помню, либо исчезнет, если все-таки плод воображения, либо просто не раздвоится. Нажимаю, сначала осторожно. Прозрачный второй Лок медленно отделяется от первого. Нажимаю сильнее – рядом два Лока, один стоит на полу, второй чуть зависает.
Научный метод не помог. Это реальность. Или… что или? Даже представить себе не могу. Вот до чего шизофрения дошла: приспосабливается, мутирует, двоит галлюцинации… А если он и вправду тут стоит? Но это как-то совсем запредельно звучит, поэтому я решаю, что это сложная галлюцинация и отвожу глаза.
- Я буду с тобой жить! – радостно объявляет Лок или глюк. Что толку отвечать. Я еще пока чуть-чуть в себе осталась, не дойду до того чтобы с галлюцинацией разговаривать.
- Что молчишь?
Говорит по-русски, а мультфильм американский, значит, мерещится, - вывожу я.
- I'm gonna live here, - слышу в ответ на мысль хрипловатый ломающийся голосок. Ну, это и я могу сказать, хоть английский плохо знаю, - успокаиваю себя. Неужели придется к врачу обращаться? А только-только все в жизни стало налаживаться…
Лок переминается с ножки на ножку и перестает улыбаться. Ох, до чего неприятная физиономия! Садится на маленькую табуретку, которой я обычно подпираю непокорную дверцу шкафа, болтает ногами и смотрит, блестя выпуклыми глазами. Глаза как глаза, а взгляд премерзкий!
- Давай поиграем! – вдруг предлагает он.
- Ага, в ассоциации, - не выдерживаю я.
- А это как? – оживляется Лок.
Я представляю себя объясняющей глюку игру в ассоциации, и в душе окончательно становится мрачно.
- Да никак, - бросаю я в никуда (или Локу) и, забираясь с ногами в постель, начинаю закутываться в одеяло. Свет я решаю не гасить, так как мысль, что в темноте он на меня прыгнет, хоть и глюк, неотступно меня преследует. Я ложусь, закрываю на миг и снова открываю глаза. Лок сидит, болтает ногами и тоскливо на меня смотрит. Я тоже смотрю, потому что боюсь опять закрыть глаза.
- Тебя разбудить завтра? – тихо спрашивает он.
- Спасибо, не надо, - машинально отвечаю я и продолжаю смотреть.

* * *
Я проснулась, когда в окно лились солнечные лучи, оттого что в музыкальном центре завопил “Offspring”. Через минуту Раиса Ивановна известила, что меня приветствует радио «Ультра» и в Москве семь часов.
Сладко потягиваясь, почему-то радуюсь новому дню, и даже не хочется спать. По радио раздаются завывания Моби, и я вдруг вспоминаю прошедшую ночь. Только не помню, как я уснула и долго ли лежала без сна.
Я резко бросаю взгляд на пустую табуретку. Настроение так же резко портится. Сейчас все уже нормально, но вчера было что-то не так, и теперь я буду жить с сознанием того, что мне необходимо лечение. Мне уже заранее страшно от далекого, но неизбежного вечера. Свешивая ноги с кровати, я принимаю решение эту ночь провести у родителей.
Утро пробегает стандартно, день тоже, ни галлюцинаций, ни шорохов, ни неожиданностей. Родители мне рады, разговоры – до вечера, компьютер, интернет и сон. Никаких видений. Еще день – и вечером я снова у своей двери. Бегло проскакивает идиотская мысль позвонить в квартиру, и я берусь за ключ. Пока он поворачивается в замке, мне кажется, что я слышу за дверью удаляющиеся шаги. Шлеп! – по выключателю, коридор заливает свет, а квартиру – тишина. Мне уже не по себе.
В половину двенадцатого я вхожу из кухни в комнату, включаю свет, берусь за пульт от телевизора и на диване вижу довольного развалившегося Лока в выжидательной позе.
- Привет! – дружелюбно говорит он.
- Здрасте, - обреченно бросаю я. Среди ночи было страшнее, но сейчас более нелепо. Надо позвонить подруге. Я не рискнула говорить ей сегодня об этом днем, как бы хорошо ко мне она не относилась. Я иду к телефону и не нахожу трубки. Она, оказывается, лежит рядом с Локом.
- Ее дома нет, я звонил, - сообщает он.
Я опять надавливаю на глаз. Лок двоится. Мой жест его веселит, и из-за синих губ показываются редкие острые зубки. Я быстро начинаю одеваться. На лице Лока выражается такое удивление, что мне в глубине души даже становится смешно.
- Ты уходишь?
- А что мне тут делать? – злобно бросаю я и вылетаю из квартиры, схватив сумку и ключи. На самом деле меня посетила куда более приземленная идея, чем навсегда покинуть этот дом с привидениями. Я направилась к ночному магазинчику и затарилась пивом.
Скрипнув дверью, я вернулась в квартиру и включила свет. Лок уныло сидел в прихожей.
- Если бы я захотел, - протянул он, - я бы мог тебя так напугать, что ты сошла бы с ума.
Я ничего не ответила, подумав о том, что дальше сходить уже некуда, и отправилась на кухню выгружать покупку. Вытащив первую бутылку из сумки, я вздрогнула, так как Лок уже сидел за столом, правда, он был гораздо ниже его, и я спокойно могла задвинуть стул с ним под стол.
- От меня-то тебе чего надо? – спросила я.
- Жить я тут буду, только и всего, - ответил он…»

- Мда, - протянул Иван, когда полубессвязный рассказ неожиданно оборвался. – Вот, оказывается, что можно там даже найти. Интересно, когда разработчики создавали «Окна», что сподвигло их на включение сюда таких рассказиков? Нет, на таких «творениях» далеко не выедешь. Девочка-то графоманством страдает, оказывается. Стихи той депрессивной личности мне и то как-то больше понравились.
Вспомнив про нее, Иван ближе к ночи переключился на ее квартиру. Там он застал встревоженных родителей. Их дочери несмотря на поздноту не было дома.
- Она пьяная! – твердила мама. – У нее был пьяный голос! Я не знаю, когда она теперь доедет до дома, на дворе скоро ночь!
Иван заключил, что девушка недавно звонила домой.
- Надо что-то с ней делать! – мрачно гудел отец. – Необходим серьезный разговор. Только сейчас это будет бесполезно, она примется утверждать, что она «нормальная»!
Ваня некоторое время наблюдал за причитаниями родителей, затем прошел в комнату девушки, где на столе в тетради обнаружил карандашные каракули. С трудом разбирая буквы, молодой человек прочел новые стихи.

* * *
Я хочу смертельно заболеть,
Доказать бессмысленность леченья,
А потом взять в руку пистолет
И закончить все мои мученья.

Если буду знать, что я больна,
Жизнь продлить врачам я не позволю:
Не хочу при смерти я стонать,
И дрожать, и корчиться от боли.

Я мечтаю сделать этот шаг,
Я устала боль терпеть и горе.
Не смогу уйти я просто так,
А болезнь мне смерть мою ускорит.

* * *
Под проливным дождем
Моих слез, утрат и злоб
Все вокруг гвоздь за гвоздем
Забивают в мой ветхий гроб.

Когда последний гвоздь будет вбит,
Тогда наступит всему конец...
Ни один мой грех не забыт,
Мне зачтет это все творец.

«Интересно, было ли у меня подобное настроение в таком возрасте? – задумался Иван. – Не помню, хоть режьте. Хотя через розовые очки я на жизнь не смотрю… только… только я смотрю на нее через ОКНА!!» Эго словно ударило этой мыслью, этим открытием. Почему же он отстранился от своей нормальной, реальной жизни, и уткнулся в чужую, искусственную? А что будет, когда игра кончится? Хотя это казалось маловероятным. Там невероятное множество окон, а за ними не один сюжет, а разные жизни! За ними можно наблюдать бесконечно, и своей жизни вряд ли хватит на то, чтобы охватить взглядом те, что протекают за окнами.
У Вани заболела голова, он сжал ее руками и приказал себе не думать об этом. Пусть - чужие жизни, зато для него это стало смыслом существования, и какая разница какой ценой это достигнуто?! Главное, чтобы работал компьютер.
Из мысленного напряжения Ивана выдернул звонок в дверь. После некоторой паузы он сообразил, что это звонок в квартиру за окнами. Явилась дочка, лохматая, с черными разводами туши на лице, мутными глазами.
- Ты где шлялась, дрянь?! – не выдержала мать. – Опять ты пьяная!
- Я нормальная! – заплетающимся языком ответила дочь. – Пропусти.
Она сделала попытку пройти в свою комнату. Отец вдруг размахнулся и отвесил ей звонкую пощечину.
- Ах так? – заревела та, и снова черные слезы заструились из глаз. – Вы меня достали! Мне и без вас тошно! Я ненавижу эту жизнь, и вас ненавижу! Никто не просил меня рожать!
- Ну, ничего, завтра поговорим! – в ярости крикнул отец. – Завтра мы тебе устроим.
- Поедешь в общагу жить! – вторила заплаканная мать. - У вас же в колледже есть где-то за городом замечательная общага с тараканами и плесенью? Вот и прекрасно! Завтра заберешь вещички и поедешь устраивать самостоятельную жизнь! Посмотрим, насколько тебя хватит!
- Я вообще жить не хочу, ни с вами, ни в общаге, нигде! – вопила девчонка, остановившись у двери и вцепившись побелевшими пальцами рук в дверной косяк.
- Завтра поговорим! Ложись спать сейчас же, смотреть на тебя противно, всю душу ты нам вымотала!
- Завтра не будет, - тихонечко себе под нос буркнула дочь, подавив рыдания, и заперлась в своей комнате. Родители не слышали, а до Ивана долетели эти слова. Девушка разобрала кровать, надела ночную рубашку и уселась за стол, тупо глядя на свои последние творения. Ее рука потянулась за ручкой, но остановилась, девушка закрыла тетрадь и стала копаться в ящиках стола. Зажав что-то в руке, она подошла к окну и стала вглядываться в темное ночное небо, продолжая вздрагивать от всхлипываний. Периодически она прислушивалась, легли ли родители. Когда последние шорохи в квартире затихли, она на цыпочках вышла из комнаты и побрела в сторону ванной комнаты.
- Ладно, хорошо, раз так. Ну и все, - приговаривала она шепотом, стягивая рубашку, пока ванная наполнялась водой. – Им станет легче, а мне и подавно.
Им станет легче без меня,
Не будет ссор, не будет споров.
Что надо сделать, знаю я.
Им станет легче очень скоро, - шепотом процитировала она, распрямившись и замерев. Затем на край ванны она положила новое лезвие в нераспечатанной упаковке и потрогала воду рукой.
- Очень хорошо, сейчас все по-быстренькому сделаю, пока могу. Стоило столько лет мучаться, давно надо было так поступить, - пробурчала она и погрузилась в горячую воду. – Надо было жгуты взять, кто-то мне рассказывал, ну да ладно…
Девушка распечатала лезвие и чуть дрожащей левой рукой ухватилась за его конец.
- Так, сначала на правой… скоро все будет хорошо…
Она постепенно перестала всхлипывать, и даже начала слегка улыбаться. Лезвие никак не попадало по вене, резало кожу, из раны струилась тоненько кровь. Иван, затаив дыхание, замер перед монитором.
- Ну, где же ты? – шепотом взывала девчонка, все сильнее надавливая на лезвие. – Как же это делается?
Опять у глаз собрались слезы, и тогда она стиснув зубы сделала взмах рукой и изо всех сил полоснула по локтевому сгибу. Иван увидел ее расширившиеся от резкой боли глаза с ужасом внутри. Зажав левой рукой рот, чтобы сдержать крик, девушка уронила лезвие в воду. Правая рука с хлещущей из раны кровью покоилась на согнутых коленях. Самоубийца стала судорожно искать лезвие, подгоняя себя.
- Где же оно, где же?.. ох, как больно, как я буду этой рукой теперь резать вторую?.. Ну, ничего, еще один такой взмах, а потом руки в воду, будет постепенно боль отступать, так мне рассказывали… просто потом забудусь, засну и все, освобождение…
Силы ее уже таяли. Она нашла лезвие и кое-как зажала его в правой ладони. Не могла попасть по вене на левой руке, правая немела и почти не слушалась.
- Ну, миленькая, ну давай! – Она собралась с силами и жахнула бритвой по левой руке. Как ни странно, сразу попала, дело было сделано, и девушка бессильно вытянулась во весь рост, оставив только голову над водой и закрыв глаза. – Теперь ждать, - шепнули ее губы.
Ивану было страшно, никогда он не видел подобной картины, ни в жизни, ни в кино. Он вообще не интересовался самоубийствами, не понимал людей, которые шли на это. Он считал такой поступок слабостью, неумением справиться с жизненными трудностями, но сейчас ему показалось, что эта девушка обладает огромной силой воли, раз смогла вот так вот посчитаться с жизнью, пересилить инстинкт выживания, порвать ту резиновую нить, которая тянет нас обратно в жизнь, чтобы с нами ни случилось. Жаль, что эту силу она употребила на расставание с жизнью, а не на ее улучшение. Еще бы немного подождала, и закончился бы дурацкий подростковый период, и, может быть, открылись бы бескрайние горизонты перед ней, и все бы сложилось очень хорошо.
Он поспешил посмотреть, что делают родители. Они спали беспокойным сном. Отец храпел, мать стонала во сне после скандала с дочерью. Он хотел бы их разбудить, пока они могли еще спасти дочь. Он вызывал панель меню, в надежде, что появились новые возможности, но их не было, он мог только наблюдать, наблюдать изнутри. Вернувшись в ванную, он увидел, что девушка потянулась к крану, чтобы включить горячую воду, наверное стала замерзать от потери крови, да и вода уже начала стыть, красная, ужасная вода… Не дотянувшись, рухнула обратно и закрыла глаза. Уже совсем не было сил. Иван не стал досматривать, быстро покинул эту квартиру и выключил компьютер. Теперь он понял, что поножовщину у алкашей ему тоже очень бы не хотелось наблюдать. И вообще, хотелось только в одно место: в жилище одинокой смуглой девушки, и не через окно, а наяву, и не подглядывая тайком, а навсегда рядом.

* * *
Он заставил себя дотянуть до следующих выходных, и только с утра в субботу отправился через окно к смуглой девушке. Когда он загружал игру, снова, в третий раз высветилась надпись с этапами, но он в тот момент в нетерпении вертелся, и проглядел то, что наступает новый этап игры, который назывался «Вершитель судеб».
Иван застал девушку еще спящей, долго смотрел на нее и слушал дыхание. Он стал осматриваться в квартире, и в то же время девушка проснулась. Ваня перемещался за ней из комнаты в кухню и обратно, заходил следом в ванную комнату, ждал пока она наберет в ванну воды с пеной, капнет туда эфирного сандалового масла и погрузит свое стройное смуглое обнаженное тело в приятно пахнущую воду. Он во все глаза глядел, как смуглянка нежилась в невесомых пенных хлопьях, как стояла потом под теплым душем, и тонкие струйки сбегали по ее молодому телу.
Он не мог спокойно на это смотреть и не мог заставить себя выйти оттуда. И более того, он не мог признаться себе в тех чувствах, которые он испытывал, глядя на смуглую девушку. Она же наконец выключила воду, вытерлась пушистыми полотенцем и, надев длинный мягкий махровый халат, вышла из ванной. Иван последовал за ней. Вскоре раздался телефонный звонок, смуглянка быстро поговорила по телефону и стала собираться и сушить волосы феном. Через час ее уже не было в квартире, а на экране монитора у Вани зависла коричневая дверь, до которой он смог дойти вслед за девушкой. Он находился перед запертой дверью и никакая сила не могла ему помочь ступить за пределы этой двери. Он умел проникать через окна, но следовать дальше, в синтезированную жизнь виртуальных персонажей он не мог. Может, и не было за порогом уже никакой жизни, но Иван почему-то был твердо уверен, что люди за пределами видимости продолжали жить, у них была своя жизнь, и неизвестно, являлась ли она тоже сфабрикованной или, вне игры, развивалась и текла уже по своим законам.

литклуб