расскажи в телефонную трубку,
как она не умела молчать.
как чахли в горшке незабудки,
и некого было прощать.

как ты неумело курила,
держа в безымянном и среднем.
как ты ошалело вопила,
что этот вот, этот - последний.

как ты на ступеньках лежала,
теряя от ужаса цвет,
а трубка все так-же молчала,
у скорости запаха нет.

как падали с крыши сосульки,
крошились в песок корабли,
под кожу тоненькой шпилькой,
и что бы ожог в волдыри.

и как глупо, дерзко ругалась,
босая, пьяная в дым.
как искренне, детски боялась,
что bowie тоже умрет молодым.

еще были бары, кафешки,
размотанный в пленку арбат.
тонны хлама на маминой флэшке,
и тонких снов аромат.

потом, безусловно, мальдивы,
на кой черт, кому и зачем.
ты просто хотела быть дивой,
попасть в электроники плен.

в петербурге сейчас без осадков,
а ты часто делишь на ноль,
никотин обволакивал сладко,
и по скатерти сыпала соль.

не ходила в сочельник к подружам,
не держала честь пред судом,
да, бывало не сладко и туго,
но ведь все измеряется льдом.

льдом в бокале с баккарди и колой,
или лаймом с абсентом, травой.
ты по улицам бегала голой,
уводил с патриарших конвой.

а сейчас, тебе, кажется, двадцать.
может больше, не все ли равно.
ты решила, что можно и сдаться.
и опять поделила на ноль.