XXXIII

О количестве людей в кафе я предупредил своего новообретенного союзника почти сразу. Сказал, если со времени моего ухода ничего не изменилось, то помещение бара-кафе между собой делят четыре человека. Все мужчины - ни одной женщины. Двое взрослых, двое мальчишек. Драться могут трое, но один не станет. Четвертый? О, да вы сами всё поймете, как только метнете в его сторону неосторожный взгляд. Один (из тех, что может драться) похож на психа, но опасаться его я бы не стал. Знаете, что в этом всем вообще забавно? Нет, это, правда важно, послушайте. "Весь во внимании"? Хорошо. Так вот. Я изначально хотел попросить у вас транспорт. А теперь отдал вам свой. Как вы там говорили? Большой юморист или идиот. В общем, может, оно и так, но без транспорта справиться можно, а если не усмирить этого придурка...кто знает, что будет.

- Хватит, - выдал наконец мой новый спутник. Отрезок пути, отделяющий нас от придорожного кафе, за последние несколько минут так и не сократился. Я решил, перед началом заворушки не помешает ввести его в курс дела, однако типом он оказался и вправду самодовольным. Все вопросы, которые вообще могли заинтересовать человека, согласившегося помочь в подобной ситуации, разом отпали. Как будто где-то в карманах легкого черного полупальто мужик этот хранил здоровенные ножницы, предназначенные как раз для отсечения лишних вопросов. Из всех вербальных инструментов орудовал он в основном словами "ладно" и "хватит". Что ж, если он думал, что этим самым избавляет от большей части сложностей, то заблуждался довольно основательно. Но и спорить сейчас было не время. Так что мы просто решили поступить по ситуации. Не тратить времени, как сказал мой "союзник". Вломиться и придушить жирного Дэвида Вернера, как подумал я.

Прежде, чем я перейду к рассказу обо всех последующих событиях, мне нужно вас предупредить. Дело в том, что я всегда теряюсь в динамике. Цепляюсь за нить происходящего слишком слабо, а когда дело доходит до воспоминаний, оказываюсь способным вычленить только отдельные фрагменты когда-то цельной картины. Окажись я в одной из средневековых битв, так славно воспеваемых в балладах, на страницах собственных мемуаров я наверняка упомянул бы чей-то погнутый меч, подкову, удивительным образом слетевшую с лошадиного копыта, и беззубую улыбку одного из пехотинцев. Я бы не сказал ни слова обо всём остальном не из желания утаить, но из невозможности вспомнить. И потому среди всего увиденного мной в кафе наибольшим образом запомнилась мне шапка. О ней я уже упоминал, но в тот момент она была куда менее примечательной. Тогда это была просто шапка на голове у мужика, который за сменой времени года наверняка следил не многим чаще, чем за новостями конного спорта. Тогда это была самая обычная шапка, и, хотя проморгать её было сложно, все же не было причин уделять ей дополнительное внимание. Теперь же, спустя несколько минут после моего появления в кафе, шапка перекочевала с головы своего владельца в его же руки, тем самым открыв свое основное предназначение. Да-да, я знаю, что вам теперь невероятно интересно. И, дабы не томить вас ожиданием, сразу скажу, что это был сейф. Переносное хранилище, неприметное и неприступное по причине всё той же неприметности. Как там говорится? То, что спрятано на самом виду... В общем, надеюсь, мысль вы уловили. Шапка эта служила надежным убежищем для хранимого в ней предмета многие годы, и, надо заметить, была чуть ли не лучшим кандидатом в такого рода хранилище. Причина, по которой с головы её не снимали даже летом, открылась вместе с этим фактом, и теперь уже не казалась столь безумной, Ну, вот, к примеру, поразмыслите сами: стали бы вы хранить что-то в сейфе исключительно зимой, а весной вынимать и перекладывать в другое место только потому, что сезон вашего сейфа прошел?

Это, если и не глупо, то неудобно почти наверняка. Особенно, если в сейфе вы храните старый "Кольт".

Конечно, прежде, чем я понял, что за предмет управляющий мотеля извлек из шапки, я пребывал в своего рода замешательстве. Не то чтобы мне никогда не попадались люди, снимающие головные уборы в помещении, но вот люди, начинающие в этих уборах усердно копаться, не встречались точно. Как оказалось, компактный револьвер (вероятно, один из последних представителей линейки "detective special") был пришит ко дну шапки огромным количеством ниток. Обладатель его, должно быть, даже не думал о том, что оружием из шапки однажды придется воспользоваться. То есть, по-настоящему воспользоваться: нацелить его прямиком в лицо оппонента, а спустя пару минут, когда атмосфера накалится достаточным образом, выдать одну из легендарных кетч-фраз Клинта Иствуда. Дальше, как я понимал, по сценарию была стрельба под ноги, яростные вопли "танцуй, ублюдок, танцуй", и, когда пресловутый ублюдок всё же утанцует подальше от стрелка, вопль не только яростный, но и победный. "Убирайся из моего города" - вот так.

- Из города уберусь и так, - проговорил я, не в силах себя сдержать.

К этому моменту мужик в шапке уже успел стать мужиком, чья шапка лежит на одном из столиков. Повернувшись ко мне спиной, он, кажется, пытался выяснить у толстяка, как ему быть дальше. Толстяк же сидел за тем самым столиком, что служил временной подставкой для "Кольта". Тело Дэвида Вернера уже успело абсорбировать добрую часть диванчика, на котором тот восседал, а вдобавок - и весьма внушительную часть Марка. Последнего Вернер крепко прижимал к себе, обхватив его плечи правой рукой. Фирменный товарищеский захват Дэвида Вернера в лучшем его исполнении. Конечно, сам Марк от столь крепких объятий в восторге не был, но и поделать ничего уже не мог.

- А мы-то решили, что ты сбежал, отставив нам подарочек на память, - говорил толстяк серьёзно, без единого намека на шутливость, которая еще полчаса назад была так свойственна Дэвиду Вернеру. Теперь передо мной сидел не фокусник-жирдяй, любитель посмеяться, но человек безумно на него похожий. Брат близнец, с таким же телом и лицом в аккурат тем же, что у Дэвида Вернера. Близнец с совершенно другим характером. Сдержанный и хладнокровный, ведомый желанием побеждать и устанавливать свои порядки, намертво отпечатавшимся на лице. Это был жирдяй-полицейский, именно тот, кому в свое время вручили жетон.

- Знаешь, - продолжил он, не дав мне ответить, - я вышел за дверь и сразу подумал: "А не слишком ли этот парнишка смышлен? Не догадался ли он, кто я такой?". "Ну уж нееееет" - решил я потом. Он же псих, а не гений, правильно? Ты таких уже встречал. Он просто псих. Одержимый клоун. С этим своим особым почерком, стилем... Так вы это называете, да? Вот так я подумал, когда вышел на улицу. Но что я сделал потом? Всунул руку в карман и не обнаружил своей "визитки". Это был, как понимаешь, основательный провал. Я думал, я угробил дело. Вот, мамашей своей клянусь, так и решил. Но что же случилось дальше? Чудо! Иисусье чудо! Ты сам сюда пришел. Что ж, дружище, ценю твою сознательность. Спасибо тебе, огромное спасибо. От лица всей полиции.

В общем, есть одна фраза. Вы, конечно, могли её слышать. Сама по себе она довольно тривиальна, затерта едва ли не до дыр. Формулируется она очень просто, и, несмотря на бессчетное количество возможных формулировок, сводятся они всегда к одному: "слова выигрывают войну". Нужна просто меткость, не хуже, в чем в случае со стрельбой. Меткость и немного терпения. Слова выигрывают войну, даже если вы немой, и просто вовремя кивнете в ответ на слова, принадлежащие кому-то другому. Меткость - вам нужна именно она. Дабы слова вовремя попали в нужные уши.

Так что, услышав вернеровское упоминание о полиции, я застыл в испуге. Думаю, теперь можно и не объяснять, что боялся я отнюдь не за свою репутацию или, к примеру, за дальнейшую свободную жизнь, но за своего нового союзника и его желание помочь. В конце концов, приложить руку к тому, чтобы усмирить незнакомого придурка - это одно, а вот "усмирение" копа, пусть даже копа полнейшего придурка - совсем другое. Ну, а Вернер, к его везению и моему огромному сожалению, придурком не был даже наполовину. И потому мой новый союзник, чье имя я, конечно же, забыл узнать, мог отказаться помогать мне с легкостью весеннего ветерка.

Пытаясь не выдавать беспокойства и никоим образом не показывать, что мой желудок пытается переварить меня же, я перевел взгляд на своего безымянного союзника. Тот с лицом, преисполненным искреннего любопытства, разглядывал сидящего поблизости толстяка. На парня, которого жирдяй сгреб в охапку своей колоссальных размеров рукой, мой спутник глянул мельком, словно знал, что именно так всё обстоять и должно. По какой-то причине ему было невероятно интересно. И видимо даже упоминание о том, что его потенциальный противник - полицейский, проскользнуло мимо ушей моего компаньона. Он наблюдал за происходящим в кафе, как астрономы порой наблюдают за парадом планет, приходящимся раз на пару десятков лет. Это, если хотите, был его персональный парад планет. Парад с предстоящим мордобоем и летящими во все стороны искрами от ударов кулаком. И как любой астроном-энтузиаст, требовать участия в параде только определенных планет, он никак не мог.

 

 

XXXIV

По правде, я ожидал гораздо больше динамики. Рассчитывал хотя бы на один протяжной крик. Может, даже на новую погоню, сулящую положить конец всей моей тактической операции. Я ожидал болезненный удар в челюсть. От толстяка, разумеется - от кого же еще? В общем, каждый мой шаг в направлении придорожного кафе сопровождался усердными попытками сконцентрировать все остатки воли и внимания, которые природа успела разбросать по моему разуму. Однако, вместо этого всего, вместо того, что требовало реакции и мгновенной инициативы, от меня потребовали еще терпения. И, стоит заметить, это был худший из сценариев. Все оставались на своих местах, и мне казалось, пищеварительная система Томаса Эйкли уже успела растворить в едкой желчи добрую его часть. В мыслях у меня продолжал вертеться один и тот же вопрос: "Почему жирдяй вообще не удивляется тому, что со мной пришел кто-то еще?". То есть, не думал же он, что у нас там целая банда. Клуб по интересам из отъявленных ублюдков, питающих глубокую симпатию к мертвым девушкам в подарочных упаковках. А если так он и думал, что тогда?

Тогда, мистер Эйкли, вы не только виновны в убийстве, которого не совершали, но также обвиняетесь в организации преступной группировки. Вы, скажем, локальный террорист. Совершаете точечные удары по отдельным индивидам.
Звучит, если честно, как выдержка из книги о серийных убийцах.

Может, так оно и есть, мистер Эйкли. Может, так и есть. Но я бы сейчас не об этом беспокоился. У вас там, кажется, был план. А что вы делаете теперь? Ждете. Господи, мистер Эйкли, кто вам вообще сказал ждать? Хотите, чтобы он начал первым? Отличная мысль. Да, просто отличная. Вот только это не разборка в песочнице, а противник ваш - не шестилетняя девочка, у которой вы потехи ради отобрали пластмассовый грузовик. Ваш противник - большой жирный мужик. Посмотрите на него: это же настоящий боров. И если у него есть грузовик, то он точно не пластмассовый. Так что действуйте, мистер Эйкли. Пока он еще верит в то, что вы пришли сдаваться.
- Можешь присесть, - кивнул мне толстяк, обнаружив, что я полностью застыл. - Они скоро приедут. Отдохни лучше, перед дальней-то дорогой.

- Они? - заговорил наконец мой новый компаньон.

- Вы... - замялся Вернер. - Вы пришли за кофе?

- Если предложите, не откажусь.

Сделав глубокий вдох, толстяк слегка приподнялся, и в дружелюбном жесте протянул руку незнакомцу:

- Очень приятно, Дэвид Вернер. Мы здесь проводим задержание. Хотите посмотреть?

- Рэнт Колдфилд, - ответил мой спутник, пожав потную ладошку Вернера кончиками пальцев. - Это его вы хотите задержать?

Слегка качнув головой в мою сторону, Колдфилд продолжать разглядывать толстяка с искренним изумлением.

- Его, - деловито согласился Вернер, возвращая свое тело в прежнее положение. - Он у нас герой. Вернулся сам. Очень похвально, вам не кажется?

- И что же он натворил? - восторг от происходящего не сходил с лица Колдфилда ни на секунду.

- Он у нас убийца, - ответил толстяк тоном человека, который ест убийц на завтрак, обед и ужин.

Слегка нахмурившись Рэнт Колдфилд обвел толстяка взглядом. Затем, сделав большой шаг в направлении столика, за которым жирдяй продолжал сжимать Марка в крепких объятиях, Колдфилд наклонился к нему и заговорил шепотом лучших заговорщиков всех времен:

- Какой-то тихий для убийцы, нет? Вам не кажется? - последнюю фразу тот сказал, в точности скопировав интонацию собеседника.

Дэвида Вернера, однако, пустяки вроде насмешек бледного незнакомца в черном полупальто и черных изношенных джинсах, протертых на коленях до самых дыр, сейчас не беспокоили. Вернер хотел выйти из игры невозмутимым победителем. Тем, кто, вспоминая за выпивкой всю эту передрягу, сможет с гордостью сказать, что не допускал даже мысли о провале. Он должен был отыграть свою роль в точности так, как репетировал. И потому волнение он упрятал куда подальше, а вместо того продемонстрировал Колдфилду ослепительную самоуверенность.

- У вас есть опыт работы с преступниками? - не без интереса переспросил толстяк.

- В неком роде. Это работа всегда неожиданная. Думаю, вы должны понимать.

- Неожиданная? - переспросил Вернер в то время, как на лице его уже отразилась готовность нанести сокрушительный удар любому, кто попытается втянуть его в дискуссию о его же ремесле. - Это вы в каком смысле?

- О, - Колдфилд показательно изобразил растерянность, как делают обычно актеры, забывшие нужные слова в самый разгар генеральной репетиции. - Да в смысле самом что ни на есть практическом.

Теперь, когда слова Колдфилда дошли до толстяка, и были интерпретированы последним наиболее уместным для него образом, он приготовился задать следующий вопрос. Надеюсь, дискуссии этой не удалось слишком уж завладеть вашим вниманием, потому как в противном случае мне придется вас разочаровать. Вопросу, который Вернер планировал задать и тем самым покончить со всеми недомолвками Колдфилда, прозвучать было не суждено. В тот самый момент, когда мысли толстяка начали преобразовываться в слова, а рот его уже открылся, дабы озвучить первое из них, слову этому пришлось столкнуться с препятствием. Конечно, сам виновник происходящего, Рэнт Колдфилд, вряд ли думал о своей руке, огревшей толстяка по шее, как о препятствии для слов. Мысли его, возможно, были куда более прозаичны, но главным были далеко не они . Важен при сложившихся обстоятельствах был только удар по шее. Удар болезненный, заставший Дэвида Вернера врасплох и вынудивший его же подавиться собственным криком. Удар ребром руки по толстой шее толстяка, затекшей потом за время пребывания в помещении, ставшего душным по причине пребывания в нем столь большого количества людей.

Издав подобие крика, толстяк беспомощно вскинул руки вверх. С учетом выражения, запечатлевшегося на его лице, выглядел Вернер, как шулер, неожиданно пойманный на обмане. "Всё-всё, ребятки, сдаюсь" - говорила его поза. Однако ярость, затянувшая взгляд Вернера густой пеленой за считанные секунды, твердила о совершенно ином. Надеясь не прозевать момент, я бросился к Марку и, схватив его за руку, рывком потянул на себя. Парень, точно очнувшись от глубокого сна, быстро заморгал и нервно завертел головой по сторонам.

- Беги на улицу, - прокричал я ему в лицо, то ли в попытке привести парня в чувства, то ли не в силах совладать с чувствами собственными.

Чуть вскинув руку вверх, Марк указал большим пальцем на располагающуюся за ним дверь и вопросительно взглянул на меня.

- Да, - закивал я. - Да! Туда, беги туда.

Затем, вспомнив, что помимо нас с пареньком в кафе находится еще, как минимум, три человека (тощий француз запропастился неизвестно куда), я развернулся на носках лицом к управляющему, толстяку и Рэнту Колдилду. Локтем пригвоздив голову Вернера к спинке дивана, Колдфилд в подробностях описывал уготовленную ему судьбу.

- Я понимаю, - продолжал он, - ты человек дела. Это хорошо. Даже уважение вызывает. Так-то. Но вопрос сейчас стоит иначе: ты хочешь быть живым человеком дела или мертвым? Можешь не говорить - я знаю, тебя готовили в полиции, и в теории ты даже можешь дать мне кое-какой отпор. Да ты и голову мою, как орех, раздавить можешь. Опять-таки, в теории. Но на практике... Скажи мне, каков расклад? А расклад таков, что я сверну тебе шею быстрее, чем ты пукнешь от удивления. Так что предлагаю не дергаться и спокойно подождать.

Колдфилд был убедителен, и пугал даже меня. Глядя на него и толстяка, успевшего за считанные минуты обрести поразительное сходство с куском теста, я решил, что сам открыл шкатулку Пандоры. Или создал голема - не важно. В мифологии я всё равно никогда не был силен. На деле же я просто не мог понять, повезло мне с союзником или нет. Сейчас я осознавал только то, что в список врагов Колдфилда лучше вносить последним. И делать это так, чтобы сам он никогда не догадался. В общем, противником Рэнт был далеко не самым приятным, и на то, чтобы заметить это, много времени требовалось. Как, впрочем, с невероятной быстротой бросался в глаза и его энтузиазм. Далеко не любительский - всепоглощающий. Отбрасывающий всё вокруг на невероятную дистанцию, тем самым расчищая пространство для концентрации. И это, должно быть, необходимо. Может, в подобном деле без подобной увлеченности вообще никак. Однако концентрация есть концентрация. И преимущество в ней проглядывается довольно сомнительное, если по какой-то причине ты проглядел лежащий поблизости револьвер. Оружие же успело перекочевать в руки своего владельца с той же скоростью, с какой в свое время оказалось на столе. Озадаченно посмотрев собственные на пальцы, обхватившие револьвер,  он направил его на спину Колдфилда:

- Рэнт! - крикнул я, решив, что крик сулит меньшей опасностью, чем любое из возможных движений.

Как будто ощутив, что сложившаяся ситуация требует незамедлительно отвлечься, Колдфилд огрел толстяка по голове с такой силой, что та откинулась назад и в таком положении застыла. Быстро оглядев Вернера и, вероятно, решив, что в ближайшее время причиной беспокойства он не станет, Рэнт оглянулся через плечо. Дуло, проглядывающее меж дрожащих пальцев управляющего, впечатления на Рэнта не произвело. Вскинув бровь в привычной ему манере, Колдфилд принялся разглядывать целящегося в него парня без единого слова. Последний, ожидая, по всей видимости, любой другой реакции угрожающе потряс оружием:

- Никто не уйдет, - проговорил он, уделив первому слову особое внимание.

- Вот как думаешь, - Рэнт медленно повернулся к нему всем телом, - попадешь ты в меня с такого расстояния. А, постой. Не просто попадешь, а нанесешь критическое ранение. Потому, что если оно окажется не критическим, ты действительно никуда не уйдешь.

В этом, видимо, был весь Рэнт. В угрозах. Не пустых, конечно, а очень даже убедительных. Выглядел сам он не то чтобы устрашающе, зато слова его выполняли всю необходимую работу. Рэнт был как раз из тех, кто словами выигрывал войну. И слов этих, несмотря на небольшое их количество, всегда было в самый раз.

Что же касается типа с револьвером, расправы Колдфилду он не желал уж точно. Но и руки опустить не мог от того, что не желал расправы самому себе. На какой миг по лицу его скользнула тень полнейшей безысходности - лучший признак того, что и это столкновение принесет Рэнту Колдфилду верную победу. Однако потом, в промежуток времени едва уловимый, что-то переменилось. Чуть покосившись вбок, управляющий скривился. Его руки, всё это время направленные на Колдфилда, неожиданно метнулись в сторону и издали оглушительный хлопок. Слишком громкий, как для хлопка в ладоши, и, может, даже чуть более громкий, как для хлопка от выстрела в помещении.

Решив, что именно так и прощаются с жизнью все, кто возомнил себя главным героем истории, я осмотрел свою одежду на наличие кровавых пятен. Ни одного. Хороший знак: придурок всё же промахнулся. Но расслабляться тоже рано. Как знать, сколько еще патронов осталось в магазине? Может, там...

- О... - послышался из-за спины голос Марка. Звучал он так, словно тот наконец сформулировал утверждение, которое не давалось ему в течение многих дней.

Руки стрелка тем временем перестали трястись и вернулись в исходное положение.

- Никто не уйдет, - повторил он и шагнул на встречу Колдфилду, сократив расстояние между грудью последнего и дулом револьвера до нескольких дюймов.