XX

Лопата по-прежнему лежала без дела на расстоянии нескольких дюймов, а я вспоминал о том, как по телеку когда-то показывали серию передач о людях, выживших после ужаснейших происшествий. Ребята вроде строителей и мороженщиков мастерски спасали свои жизни просто потому, что слишком не хотели умирать. Они вскарабкивались по горам без страховки, выбирались из реки, отовсюду покрытой льдом, даже заразу всякую превозмогали... В общем, срабатывал их инстинкт самосохранения, и они находили выход. Во время интервью все они сходились на одном: в опасной для жизни ситуации мозг концентрируется на единственной важной задаче и направляет все ресурсы на её решение. Они рассказывали, а репортеры с ними не спорили, потому что сами в их шкуре никогда не бывали, и спорить было бы ну уж совсем неуважительно. Зрители вроде меня тоже верили им на слово, и периодически воображали, как сами справляются с кучей трудностей ради того, чтобы пожить еще чуть-чуть. Всё было предельно просто: тебе угрожает опасность - ты её устраняешь. Закон жизни, выживания, и вообще всего. Нужно просто сосредоточиться, да? И не будь это так сложно, я бы уже давно со всем справился, пополнив ряды отважно победивших смерть. Проблема состояла в том, что сконцентрироваться я никак не мог. Финдлтон продолжал рассказывать о том, что меня ждет после всех тех немыслимых преступлений, а я же попросту не мог подобрать подходящий момент, чтобы метнуться к лопате.
Глядя на коротышку с револьвером я вспоминал цирковые представления, которые посещал в детстве с друзьями моей матери и их собственной оравой детей, а затем возвращался к огромному количеству бессмысленных в данной ситуации вопросов. По какой-то причине меня стала интересовать цель, с которой Финдлтон каждое утро поливал асфальт. Отгоняя образы цирковых карликов с пушками, шмаляющих по красочным мишеням, я переключался на мысли об асфальте, нуждающемся в регулярной поливке, а затем переключался на Фила, который неожиданно куда-то запропастился. Я пытался представить, как коротышка убивает старика и заматывает его в ковер, чтобы потом вывезти в лес и закопать, как мы закапывали Эйба. Второй раз за неделю, подумал я, меня держат на мушке и пытаются пристрелить. Участь не самая лестная. Ну, вы-то должны понимать. Это не то, к чему привыкаешь после первого раза, и уж точно не то, к чему хотелось бы привыкать. 
- Что, язык проглотил, бесстрашный убийца? - спросил меня Финдлтон, явно довольный собой.
- Да, - проговорил я в надежде, что мое лицо не выдает панического беспокойства, - то, что вы сказали, заставляет по-настоящему задуматься. Когда тебя держат на мушке не задуматься просто нельзя. Но, раз у вы так уверены в своих намерениях, вам, наверное, стоит знать, что из револьвера с забитым дулом стрелять дьявольски неудобно.
- Забитым...что?
Слегка растерявшись, словно человек, которого неожиданно попросили произнести речь на серьёзном мероприятии, коротышка забегал глазами по комнате. Вряд ли он чего-то боялся или предполагал, что хотя бы одна из присутствующих в комнате вещей способна принести вред ему же самому. Взгляд его скорее метался в поисках гарантов безопасности. Вот, например, старый зонт. Ручка у него деревянная, увесистая - такой точно можно внушить кому-нибудь авторитет. Вот трость с огромным набалдашником в виде змеиной головы. Змеи - это в любом виде страшно, а если змеи металлические, тяжелые и оставляют синяки - тогда это страшно вдвойне. И вот, наконец лопата. Не такая презентабельная, как трость, и авторитета, подобно зонту, не внушает, но все же вещица довольно ценная. Прямо созданная для того, чтобы гарантировать безопасность. Такая исправно служит своему хозяину из года в год. И отклоняется от намеченного плана лишь оказавшись в чужих руках. Тогда, как бы досадно это ни было, гарантировать своему владельцу безопасность она не может. Будучи лишенной собственной воли, она вынуждена нестись на встречу лицу своего старого доброго хозяина с внушительной скоростью. Может, скорость эта не такая уж солидная в сравнении с той, что способна развить пуля, вылетающая из дула револьвера, но пуле нужно подать сигнал, верно? Нажать на спусковой крючок. Да уж, действие простое, почти что примитивное. Но без него ничего не получится. И если рука по какой-то причине нажатию курка предпочла ощупывание слегка травмированного лица, ничего здесь уже не поделать. Пуля не вылетает, её и в помине нет. Летит только старенький "Смит и Вессон". Несется к полу несколько секунд, не больше. А затем, породив глухой, слегка пристыженный, звук удара, и вовсе замирает.
Наблюдая за тем, как Финдлтон пытается остановить кровь, яростным напором хлынувшую из его носа, я снова вспомнил маленьких циркачей. Когда мишени от их безобразной стрельбы уже начинали походить на сито, те переходили ко второму этапу развлекательной программы, и объявляли бои без правил. По носу участникам доставалось чаще всего. Показывать, что им больно, они, конечно, не могли, но искаженные физиономии в алых разводах всё и так говорили за них. Удовольствие сомнительное, и улыбкой здесь не проведешь. В этом смысле я был даже рад, что Финдлтон не улыбался. 
- Хреново, приятель, - сказал я вслух, хотя и рассчитывал, что слова эти останутся в моих мыслях. А потом, прихватив лопату, ставшую теперь уликой с моими собственными отпечатками, бросился к выходу. 
Знаете, в тех историях, которыми выжившие делились со всем миром, всегда была какая-то мораль. Вроде "не лезь в горы один при хреновых погодных условиях" или "не суйся в джунгли после двадцати лет работы на Уолл Стрит". Эти истории были призваны чему-то научить. В этом была их цель. И это было основным различием между их историями и моей собственной. Моя, если подумать, вообще не представляла ценности для ребят из Дискавери и ВВС. Она не учила выживать. Не подсказывала, как избежать ошибок. Она рассказывала о том, сбежать из тюрьмы и избить лопатой коротышку. И это не было смело или отважно. Это было глупо.

XXI

В отличие от рассуждений бег в состоянии испуга давался мне гораздо лучше. Убедившись в том, что Финдлтон остался в стенах своего гостеприимного дома, я продолжил движение вдоль слегка покосившихся одноэтажных домов. 
Испуг, конечно, был не паническим. Не таким, как тот, что случается, когда старуха в кружевном платье разряжает винчестер в живот твоему новому приятелю. Но и мысли о том, что в нескольких метрах от тебя валяется парень, избитый лопатой, с которой ты же сам сейчас и убегаешь, было достаточно для того, чтобы бежать в несколько раз быстрее обычного. Я почему-то подумал о том, что будет чертовски глупо прибежать обратно в тюрьму. Просто бежать без оглядки слишком долго, а потом обнаружить, что городок давно сменился лесом, да и сам лес вот-вот уступит место аскетичному сооружению из камня и бетона. Не часто, знаете ли, в тюрьмы прибегают сбежавшие заключенные, и просят принять их обратно.
Я бы на вашем месте и вправду свернул, мистер Эйкли. Иначе воплотите в реальность все свои кошмарные шутки, а вы же этого не хотите, так?
Как знать, сколько здесь еще осталось смелых парней вроде коротышки, усердно следящих за новостями? А если у каждого из них по такому же револьверу...
Напрасно вы, кстати, револьвер не прихватили.
Да уж. Если старина Финдлтон вызовет копов, те, должно быть, придут в смятение. Парень ворвался в дом, избил хозяина, стащил старую лопату, а револьвер оставил валяться на полу. Преступник с необычными предпочтениями.
Отличное дополнение к вашему образу маньяка, мистер Эйкли.
Ли такое вряд ли оценит. Наверное, сама меня пристрелит, как только завидит поблизости. Для этого, правда, можно было и типа этого лопатой не избивать. Если Ли хотя бы изредка включает новостной канал, она уже наверняка знает, кто я такой по версии стражей порядка. Думает, наверное, о том, что от простого убийцы до серийного - один шаг, и шаг этот длиною в еще одну человеческую жизнь. Ли у нас филантроп. Она любит всё мерить в человеческих жизнях, что, кстати, по-своему иронично. 
Добежав до пересечения двух следующих улиц, я остановился, чтобы перевести дыхания. С каждым новым вздохом ко мне приходили новые силы, а с ними - идеи насчет ответа любому случайному прохожему, которого угораздит поинтересоваться, кто я такой и почему я здесь стою. Разве не видишь, я делом занят, дружище. Человек с лопатой просто так посреди улицы стоять не будет, верно? Ну, конечно, верно. Так чего ты, спрашивается, вопросами своими засыпать меня решил? Что...повтори, что ты говоришь? Ничего. Что ж, для начала и такой ответ сойдет. Хорошего дня. Проходи дальше, не стесняйся.
Но подойти ко мне никто не решился, и я, поочередно протерев о штаны вспотевшие руки, снова перебросил лопату через плечо и побежал дальше. Низкие деревья, поглядывающие на пешеходов из-за парковой ограды, отвесили мне поклон под неожиданным порывом ветра. Других людей здесь было не так уж много, да и улица сама ничем, кроме пары заброшенных лавок и примыкающего к ним парка, похвастаться не могла. Из парка доносились звонкие голоса, в основном детские, но и те в скором времени замолчали, оставшись далеко позади. По мере моего продвижения вперед тротуар прижимался всё ближе к зданиям, расчищая путь для проездной дороги.
Грубая брусчатка сменилась асфальтом, таким же гладким, как и на участке Финдлтона, но, может, не таким чистым - здесь его никто не поливал. Ветер налетал неожиданно, то и дело подгоняя меня вперед, как будто лично беспокоился о моей дальнейшей судьбе. Гонимый ветром вперед, я следовал за указателями, любезно оповещающими о том, что выбранный мной путь ведет через пятую улицу к "Подержанным товарам Кэла" и автомастерской. Сама мастерская, как оказалось, примыкала к чему-то вроде кладбища старых автомобилей, по размером превосходившего большую часть известных мне кладбищ для людей. Если в этом городе что-то и умирало, то это были автомобили. Но, кажется, на рисованный на одной из стен мастерской парень из шин, символ компании "Мишелин", стремился разубедить в этом всех проходящих поблизости. Приветливо подняв руку вперед, другой он держал подобие плаката с надписью "Вылечим любой недуг вашего автомобиля. Грейсон и Ко. Работаем без выходных."
Почти у самого входа на свалку, представленного дыркой в проволочной ограде, асфальтовая дорога разветвлялась на две более узких. Одна продолжала тянуться вперед, а другая уходила влево под небольшим углом, затем устремляясь в сторону бесчисленных гаражей и низких деревянных построек. Здесь городок, кажется, начинал терять свою силу, отдавая примыкающим к нему лесу и автостраде всё больше полномочий. Для себя я отметил, что в вечернем свете он казался несколько больше, но, как бы там ни было, сейчас это особой роли не играло. Энд Поинт нужно было немедленно покидать. Без драматичного выбрасывания монеток в фонтанчик и даже без прощания с Филом. Нужно было бежать, пока история парня с лопатой не обросла дополнительными байками. 
Выбежав на середину дороги там, где она еще не успевала разделиться, я решил направиться в сторону свалки. Возможно, за ней город заканчивается, а это сейчас оказалось бы как никогда кстати. В общем, прибавив скорости, я рванул к ограде, но, кажется, не учел того, что асфальт ровный далеко не везде. Пальцы левой ноги ощутили препятствие в виде небольшой ямки и подали сигнал всему телу, но времени на подобающую реакцию у того уже не оставалось. Нелепо взмахнув руками, я выронил лопату, а потом полетел следом за ней в еще более нелепой попытке её схватить. Первыми асфальт ощутили руки. Это, как я слышал, что-то вроде защитной реакции. Мы выставляем руки вперед, когда ощущаем приближение опасности, как будто они - самая лишняя часть нашего тела. Вот, возьмите мои руки - они мне всё равно не нужны. Только не забирайте жизнь. Слышите? Не забирайте жизнь. По правде, куда лучше было бы рисковать аппендиксом, чья незаменимость уже давно канула в историю, а руки приберечь для тех случаев, когда с их помощью придется что-то держать или нести. Конечности в жертву лучше вообще не приносить - уж слишком они хрупкие. И даже простой удар об асфальт порой причиняет им немало повреждений. 
На руках я обнаружил содранную кожу, смешавшуюся со свежей кровью, еще не успевшей остановиться. Одно колено, оказавшееся чуть впереди, кажется, тоже пострадало, но под штанами этого проверить я не мог. Я понял, что падал по-настоящему несуразно, как мог бы падать мешок, под завязку набитый зерном. Не пытался сохранить равновесие или хотя бы отшатнуться назад - просто летел навстречу асфальту, словно тот в какой-то момент должен был превратиться в жидкость, дабы позволить мне нырнуть. Но получилось, как вы понимаете, хреново. И теперь все усилия, которым предстояло уйти на бег, были направлены на попытку подняться. Не подумайте, что я преувеличиваю. Встать, даже после неудачного падения, совсем нетрудно. С трудом же дается кое-что другое: привстав на одно колено, и пытаясь не опираться на исцарапанные руки, увернуться от несущегося на полной скорости пикапа. Вот, что действительно сложно. И никто не говорит, что я вообще способен это реализовать.