XII

Спустя некоторое время двери церкви начали скрипеть. Открывались они на удивление долго, и звук, которым этот процесс сопровождался, напомнил мне вступительную барабанную дробь на каком-нибудь из ежегодных парадов. В звуке этом слышалась неуверенность. Как если бы очень застенчивого дедугана, страдающего от болезни Паркинсона не меньше двух десятилетий, вдруг заклинило, и тот принялся выбивать чечетку. Специальную чечетку всех паркинсонистов: хаотичную и безобразную. Такую, от которой скрипят кости и ломит суставы. И лучше бы всего этого не слышать, но уже поздно.
Когда скрип наконец прекратился, в церквушке образовался светящийся проем порядка пяти футов в ширину и двенадцати в высоту. Теплящемуся внутри свету путь частично преграждали два силуэта почти одинакового роста. Женский, более худощавый, казалось, просто застыл, а вот мужской обильно жестикулировал и кивал головой. Я подумал, что ему, должно быть, приходится самостоятельно опустошать все запасы церковного эля, если он расходует столько же энергии на протяжении всего дня. И это только на размахивание руками и мотание головой, а распорядок его наверняка состоит не только из этого. Там непременно должно быть место для страстных проповедей и, быть может, обрядов экзорцизма. Священник должен уметь всё, иначе, что он вообще за священник, да?
- Смотрите, идут, - продекламировал Финдлтон (именно так нам представился коротышка, добавив, что раньше его называли Опасная Голова, но теперь это прозвище немного износилось), как будто читал отрывок из стиха.
Силуэты, препятствующие побегу света из церковного зала, теперь и вовсе лишили его такой возможности, дружно навалившись на дверь и приведя её в движение. Та застенчиво заскрипела, словно спрашивала у всех присутствующих разрешения на то, чтобы закрыться, а затем захлопнулась с еще большим треском. 
Отдаляясь от здания церкви с его неоновыми вывесками, пара направилась к калитке вдоль узкой тропинки, едва различимой в ночи. Достигнув ограждения, священник ободряюще похлопал женщину по плечу, и направился обратно в обитель Господа (или просто не очень хороший паб со средневековыми монахами и горьким застоявшимся элем).
- Салли! - замахал ей коротышка-Финдлтон, когда та приблизилась на расстояние достаточное, чтобы его разглядеть. 
- Да, доброго времени суток, Фин, - процедила женщина. 
- Всё в порядке? 
- Да... - ответила она, чуть помедлив. - Не уверена, что он мне поверил, но, думаю, да, всё в порядке.
- Не поверил во что? - спросил коротышка, даже не пытаясь скрыть любопытство.
- В сигнальные огни, конечно же, - заговорила Силли с видом настоящего дельца, которому задают самый бестолковый из всех вопросов, при этом требуя обстоятельного ответа. - Святой отец хороший человек, в этом я никогда не усомнюсь, но, видят небеса, ему иногда не хватает живости ума. Он привык искать причины в человеческих пороках. Понимаете, что я хочу сказать? Он выискивает грехи. А я просто уставшая женщина. Немного грешная, да, но без перебора. И единственное, чего я хочу, так это знать, что Бог за мной следит. Что я ему не безразлична. Разве это плохо? Скажите, плохо это?
В неожиданно повисшей тишине вопросительно забурчал мой живот. Можно я встряну, приятель? Я понимаю, ты занят, и не то чтобы я хотел тебя отвлекать, но тут такое дело - я ничего не получал с самого утра. Ну, кто, по-твоему, так обращается с добрым другом?
- Не плохо, - поспешил я заглушить очередной сигнал организма, - просто странно. 
- Странно, молодой человек? - в темноте лицо Силли было едва различимым, но даже за нехваткой света я хорошо знал, что сейчас та уставилась прямиком на меня и теперь щурится в попытке выудить из мрака мои собственные изъяны и грехи.
- Да, - кивнул я (скорее темноте, нежели своей собеседнице). - Видеть знаки во всем - странно, как ни крути. Чем бы там не оказались ваши сигнальные огни, можно предположить, что смысла в них вы всё равно вкладываете больше, чем требуются. 
- Вы хотите сказать, что это не важно, и я понимаю. Есть вещи, на которые никто внимания не обращает. Но вы и в диалог двух незнакомых вам людей вслушиваетесь не многим больше, так?
А она вас сделала, мистер Эйкли. Туше. Да какое там туше? Ваши внутренности на шпаге желают вам хорошего дня, выглядывая из дырки в вашей же спине. Напрасно вы вообще этот спор затеяли. Сами ведь цените знаки больше многих других. Кому, как не мне об этом знать?
Да-да, и тебе самому хорошо известно, что я просто зацикленный придурок, а не религиозный фанатик. Я, по крайней мере, не превращаю всю эту хрень в культ. И вроде как даже отучиться пытаюсь.
Неужели, мистер Эйкли, вам стоит напоминать, чем закончился ваш последний отказ от ритуала?
Неужели мне следует напоминать тому, кто обладает теми же знаниями, что и я, о существовании такой штуки, как корреляция?
О, корреляция - это очень славно, мистер Эйкли. Но где, по-вашему, грань между ней и другой штукой, которую называют статистикой? Статистикой закономерностей. Слышали о такой?
Отмахнувшись от назойливого голоса, я попытался собраться с мыслями для нового ответа моей материальной собеседнице, но Фил меня опередил.
- Пусть все видят знаки там, где хотят их видеть, если им от этого проще. А я пока предпочту заглянуть в вашу церквушку, раз вывеска так туда зазывает.

                                                                                      XIII
По правде, о приглашении Финдлтона я попросту забыл. Теперь, когда громоздкая дверь церковного помещения захлопнулась за нашими с Филом спинами, мысль о том, чтобы в последний момент изменить решение и увязаться за коротышкой, представлялась не такой дурацкой. 
За рядами аскетичных деревянных скамей располагался импровизированный алтарь. Крест из лакированного дерева размером, может, чуть больше моей руки угрожающе нависал над скамьей-кафедрой, слегка накренившись вперед. Сама кафедра была уставлена фигурками святых: четырехдюймовый Иисус с учениками ровно такого же размера и большая дева Мария, дюймов десять, не меньше. Вот это, я понимаю, настоящий матриархат. Самый что ни на есть настоящий, с большой беспристрастной женщиной, наблюдающей за робкими парнями вроде Иисуса и его банды. Знал бы Папа, о чем я думаю, в офисе его работодателя, наверняка бы отлучил от церкви.
Но прежде, чем он это сделает, я бы, конечно, предпочел послушать орган. Тот располагался в дальнем левом углу и от размеров своих казался слоном, втиснутым в старую съемную комнатушку где-то в Квинсе. Балкон, напоминающий бюджетную версию тех, что встречаются в театрах, тянулся вдоль всех четырех стен и обрывался только над органом. Двери, ведущей к балкону, не было, как, вероятно, и второго этажа, так что единственным возможным способом туда забраться представлялось карабканье по органу. Немного ловкости рук, веры в нашего создателя - и ты на один этаж ближе к небесам. Быть может, это и было написано на развешенных во всему помещению объявлениях. Стоя почти по центру, разглядеть написанный там текст я не мог, однако отчетливо видел лицо. Слегка смущенное, такое же, как у большинства подростков. Не знаю, было оно умным или нет, но раз его развесили по всей церкви, наверняка мальчонка этот был настоящей кладезю духовности. 
- Нечасто в такое время встретишь гостей, - послышался вдруг незнакомый мне прежде голос.
В дверном проеме, за которым проглядывался задний двор, стоял святой отец. На вид он казался очень древним. Таким, какими бывают порой семейные реликвии, оберегаемые всеми членами семьи на протяжении двух войн и затерявшегося между ними холокоста. Круглые очки в тонкой оправе слегка прикрывали асимметричное родимое пятно, зацепившись за краешек его носа. Волос у святого отца было на удивление много, причем, хватало их не только на пышную шевелюру, но и на бакенбарды. Несмотря на возраст, в котором даже самый отпетый пьянчужка, если того отмыть и переодеть, будет походить на пастора, этот человек, казалось, стал священником совершенно случайно. Во всем его облике мало что указывало на связь с отцами, и еще меньше - со святыми. Выглядел он скорее как решивший отойти от дел банкир или Эбенезер Скрудж, подобревший после череды рождественских происшествий. 
- Вы на всех так смотрите? - священник закрыл за собой дверь, а затем сделал несколько шагов мне на встречу. - Или только на тех, кто заслужил ваше исключительное внимание?
- Никогда об этом не задумывался, если честно. Все же не так часто предоставляется возможность посмотреть, как ты на кого-то смотришь. 
- Ответы на простые вопросы почти всегда оказываются наиболее сложными для нашего понимания, - кивнул святой отец. - Вы пришли за покоем или вам требуется помощь?
- За помощью и покоем пришел он, - я указал на Фила, сидящего с закрытыми глазами на одной из дальних скамей. - А я - спасаться от вечерней прохлады. Он ведь будет не против?
- Если вы о нашем спасителе, на то он и спаситель.
- Вам разве можно так говорить?
- Говорить можно что угодно. Думаю, вы это знаете не хуже меня. Важно совсем другое - дела. 
- Либеральный священник из маленького городка. Не уверен, что по законам этого мира вам вообще полагается существовать. 
- Вряд ли хотя бы один из нас разбирается в законах этого мира.
- Вы зато имеете возможность каждый день рассказывать о них другим. 
- Каждый день я говорю другим не слетать с катушек. А потом смотрю в зеркало, и говорю это себе. Потому, что гнев - это порок. 
- Что угодно - порок, если из-за этого слетаешь с катушек. Но у вас здесь вроде всё спокойно, да? И детки прилежные вон, - я ткнул пальцем в сторону одного из объявлений. 
- Это у вас такое чувство юмора? - осведомился священник.
- Что? На самом деле, я не...
- Не знаете, в чем дело? - устало вздохнул отец и одарил меня снисходительным взглядом. 
- Можно сказать и так.
Ничего не сказав, священник направился к стене, а затем содрал одно из объявлений, и направился обратно ко мне.
- Вот, - протянул он мне слегка помятый лист бумаги с фотографией и выцветшим текстом. - Смотрите.
Растерянное лицо на фотографии уставилось прямо на меня. Чуть выше по странице расползалось слово "АНАФЕМА", отличающееся от остальных слов цветом и размером шрифта. Согласно сопутствующему тексту, парнишка этот никакой не источник благодетели, а наоборот самый настоящий злодей. Хорошо, подумал я, что за печать объявления не взялось ФБР. Тогда неброская "анафема" наверняка заменилась бы чем-то вроде "ВРАГ ГОСПОДА НОМЕР ОДИН" и тремя номерами телефонов в разных штатах для контакта на случай появления новой информации. Что же касается самого текста, причины, по которой парня решили навсегда изгнать из церкви, указано не было. Говорилось только, что пускать его никоим образом нельзя, а если и пустить, Господь его слушать всё равно не будет. Как семейная ссора, только чуть гиперболизированная, и обижается на тебя сам Бог. 
- И на то у вас было весомое основание? - поинтересовался я, вдоволь насмотревшись на объявление. 
- Конечно, было. 
- Теперь, кажется, моя очередь спрашивать о вашем чувстве юмора.
- Не думаю, что нам стоит это обсуждать. Я просто ознакомил вас с положением дел, дабы у вас не сложилось ложное представление о происходящем. Но, боюсь, это всё, что нужно знать тому, кто только что прибыл в Энд Поинт?
- Всё? - удивился я. 
- Да, вы меня слышали. И если уж пришли за покоем, лучше присядьте и послушайте орган. 
Едва успев договорить, священник сам опустился на ближайшую скамью и уставился куда-то вдаль.
- Слышите? - проговорил он полушепотом. - Разве не красиво?
Ну, мистер Эйкли, слышите орган?