Если честно, начинать повествование мне доводилось всего пару раз. И я даже не уверен, что один из них следует считать, потому как делал я это от скуки, в кабинете школьного директора, в то самое время, когда там обсуждалась несчастная судьба разбитого мной окна и определялась моя собственная, пока еще не столь несчастная судьба. Тогда в мыслях я нес какую-то чушь, как и полагается, от третьего лица. Он, то есть я, которого я сам же и описывал, находился в положении, которое никто не стал бы определять как западню. Но всё же слова, подходящего по значению ближе, не было, и мне приходилось использовать то самое, которым пользоваться прежде никто не рисковал. Воображение тринадцатилетнего меня рисовало десятки путей, однако все они неизбежно вели к пресловутой западне. Признаться, в чем состояла сама западня, представлял я плохо, но драматичность уже нарисованной мной картины завораживала и не позволяла мысленному потоку остановиться даже на секунду. Мне больше всего на свете хотелось думать, что в тот день решалась моя судьба, и, видимо, именно поэтому, она вежливо последовала моей просьбе. Когда на сцену выходит такого рода игрок, сам ты оказываешься на заднем плане. Сколь бы значимым ты себе не казался, вероятности всегда берут количеством. Их сила совсем не в том, что ты не в состоянии их предсказать, а в том, что ты попросту не можешь учесть их все. Хитрые противники, набегающие со всех сторон. Поверьте на слово, от таких не отстреляться даже в том случае, если ваши патроны никогда не заканчиваются и сами появляются в барабане. Рано или поздно они облепят вас со всех сторон и больше не отпустят. Но вероятностям, несмотря на их грубую и агрессивную манеру игры, следует отдать должное – именно они придают нам форму. Вероятности формируют наши тела и заставляют их обретать реалистичные очертания. Наш след во времени – продукт их безустанной работы, и, раз так, рано или поздно нам самим придётся отработать всё до последней секунды.
В школе, за несколько недель до упомянутого мной инцидента со стеклом, нам задали написать сочинение на свободную тему. Обычно это сложно потому, что выбор слишком велик, как в случае со столом, скрипящим под весом разнообразнейших сладостей. Выбрать всегда сложно, когда тебе не говорят, из чего именно следует выбирать. В общем, как я уже сказал, такой выбор дается сложнее всего, и, должно быть, именно поэтому мой выбор пал на рассказ. В рассказе не обязательно о чем-то рассуждать, однако необходимо донести ту или иную идею. Это было по мне, и я, как сейчас помню, что взял в руки обломок карандаша и принялся записывать историю двух людей. Один решил убить второго в знак отместки за поступок, которого последний не совершал. В том рассказе было много лишних слов, и сейчас мне их не воссоздать, однако я хорошо помню финальных диалог.
-Ты никогда не пробовал, не искать то, чего нет? – спрашивал один из персонажей.
А второй, в свою очередь, отвечал:
-Не так-то просто это сделать, если то, что есть, лежит только там, где его оставили. Только в заранее подготовленных местах, понимаешь? А в остальных тогда что? Быть не может, чтобы вокруг было так пусто.
На этом самом моменте моя история приобретает наибольшее сходство с историями жизненными, потому как один из персонажей погибает, так и не успев ответить второму. Наихудшее из всех возможных поражений в споре – смерть. Слова, которых ты не сказал, теперь навсегда примерзли к твоим устам, а сами уста уже начали остывать. Совсем скоро сложно будет даже представить, как из них вырывались слова. Ты официально перешел в разряд того, чего нет, и теперь нет не только тебя, но и пути назад.
Думается мне, тогда был просто не мой день. С самого начала. Не потому, что этот ублюдок Эктор стал косо на меня смотреть, как только я спустился в подвал «Одноногой Сью». Он так на всех смотрел. А больше всего презрительных взглядом Эктора доставалось тем, кто называл его Гектором или любым другим словом, не звучащим, как Эктор.
Постойте-ка, что это только что было?
В общем, к этой срани с его взглядами все давно привыкли. Да и перечить ему никто не думал, потому что это был папа Эктор. Он вот уже двадцать лет покрывал все выходки своих бравых парней и ни секунды не колебался прежде, чем разрядить свой Кольт Анаконду в того, кто посмел с его парнями повздорить. Так Эктор делал дела. Грязно, но достаточно осторожно, чтобы продолжать сидеть в подвале своей любимой забегаловки.
Нет, я серьёзно. Откуда звучит голос или что это вообще такое? Как будто прямо сейчас кто-то рассказывает историю и тем самым пытается перебить меня. Я, конечно, представляю, насколько странно это может звучать, ведь историю я надиктовываю себе самому, но, готов поклясться, здесь звучал какой-то голос.
Я сам с Эктором ни за что бы не связался, если бы не нужда…
Стоп.
Денег не было ни у кого. Точнее сказать, они были у тех, до кого мне не добраться, и были исключительно потому, что они обчищали тех, до кого добраться я был в состоянии.
СТОП.
Что? Это еще такое? У меня здесь, между прочим, время наконец на историю нашлось. Момент такой. Либо сейчас, либо никогда.
Повтори еще раз.
Ну вот, кажется, моя крыша совсем дырявой стала. Кто-то в моей же голове требует повторить еще раз мою же собственную мысль. Нет, ну момент, может, и один из последних, но не значит же это, что я прямо сейчас обезуметь должен.
Обезуметь? Легко тебе говорить, наверное. У меня здесь своя история была. Тоже, кстати, без всяких голосов в голове. И, к твоему сведенью, в тот самый момент, когда ты меня перебил, я подбирался к интересной мысли.
То есть, это я тебя перебил, да? Нет, ну послушать только, а? Умора. Какой-то полоумный мужик в моей голове заявляет, что я его перебил. Мне бы научиться такие мыслишки контролировать, пока еще могу наслаждаться прелестями земной жизни.
Что бы ты там себе не надумал, я совсем не в твоей голове. Будь я в твоей голове, у меня никакой истории не было бы. Вернее, моя история была бы в точности такой же, как твоя, а я никакого Эктора никогда знать не знал.
Ну по крайней мере не убеждаешь в том, что это ты меня придумал. Уже хорошо. Дружелюбный, значит. Как там писали в той газетной статье о самоконтроле? Конформист. Это действительно хорошо, дружище.
Я, правда, пока в этом ничего хорошего не вижу. Твои разговоры, знаешь ли, отвлекают.
Можно подумать, я на чем-то сосредоточиться могу, когда слышу твою болтовню. Но нам с этим теперь всё равно придется разобраться, так? Лучше сразу скажи, приятель, насколько у тебя всё плохо?
Это ты спрашиваешь о конкретном моменте или вообще?
Не думаю, что мы знакомы настолько хорошо, чтобы я интересовался общим положением твоих дел. Я о том, как быстро ты умрешь?
Какой-то очень серьёзный вопрос у тебя получился. Прямо из области метафизики, если подумать. И какой я должен дать на него ответ? Надеюсь, умру не в ближайшее время. Старость, конечно, штука досадная, особенно для частного детектива. И тем более, для частного детектива с протезом глаза и руки…
Жестоко с тобой эта стерва обошлась, да? Стерва-жизнь. Даже не знаю, чем ты ей так не угодил. Но я уверен, что ты сможешь рассказать это потом. Ты сейчас точно копыта откинуть не рискуешь, а я, может, в паре минут от верной гибели уже. Вот, клянусь тебе, при других обстоятельствах, я бы с радостью дал тебе рассказать свою историю, и, может, даже от чашечки кофе не отказался, но сейчас моё драгоценное время на исходе, а ты мешаешь мне думать.
Это, я так понимаю, отчаянная попытка заставить меня помолчать?
Это, мать твою, попытка собрать всё воедино. Что здесь еще неясно-то? Первый раз в жизни, серьёзно, первый раз я пытаюсь собрать в кучу все воспоминания и понять, где я оступился. Но даже здесь у меня возникает проблема в виде тебя, кем бы ты там ни был. Мне нужно всего-то немного времени. Пока они меня не догнали. Пока не выбежали по этой чертовой лестнице на задний двор, понимаешь? Бежать мне уже некуда, но возможность умереть с чистой совестью всё еще есть. Я знаю, парням вроде тебя это покажется глупым, но я просто обязан перебрать в голове все события, и убедиться в том, что я сделал всё возможное. Ты понимаешь?
По правде, понимаю смутно, но раз тебе это так надо, дерзай. Рассказывай свою историю. Я пока никуда не спешу. Я здесь скорее просто старые завалы разбираю. Скажу только, что напрасно ты говоришь так – бежать некуда. Всегда куда-то можно бежать.
Вопрос в том, как далеко ты убежишь. Старина Эктор тоже любит повторять эту фразу. Любит даже больше, чем свою мать и верных дружков-головорезов. А головорезы там, знаешь, и вправду знатные. Я с ними познакомился еще до того, как стал регулярно проигрывать в карты в «Одноногой Сью». Что бы ты, кстати, не подумал, играю я совсем недурно, когда-то даже был одним из лучших в городе, но картами семью не прокормишь. Тогда я был еще тупее, чем сейчас, и решил, что ничего постыдного в том, чтобы взять в долг у мафиози, нет. Знаю, ты там уже прикрываешь рот руками, чтобы не сорваться на смех. Я бы сейчас и сам сейчас расхохотался, но тогда мне это казалось чертвоски правильным решением, и, напялив свой лучший костюм, я отправился к Эктору де Марко со своей скромной просьбой. Он мне, конечно же, не отказал. Сказал, что теперь рассчитывает на мою отзывчивость, а потом вежливо так предложил испробовать кофе, который готовят его парни. Вот тут-то мы с ними и встретились. Один был громадный, футов, наверное, семь. Одежда на нем была неопрятная, как из мешковины, но вот на голове был этот головной убор с пером, который еще в австрийских театральных постановках увидеть можно. Выглядело это всё просто до жути нелепо, но ты такому парню ничего не скажешь, особенно, если он протягивает тебе руку и говорит, что его зовут Гэри-Леон. Это вообще, мне кажется, главная ошибка многих родителей. Каким же, черт возьми, законченным придурком нужно быть, чтобы думать, что человеку с именем Гэри-Леон светит нормальная жизнь. Я такое имя только пару раз жизни встречал, но называли им почему-то исключительно серийных убийц. Как будто в тюремных записях это имя будет смотреться лучше остальных. Но, может, именно так оно и было.
Потом я узнал, что здоровяка Гэри по имени называют редко, а чаще зовут просто Дровосек. И это только на первый взгляд могло показаться безобидным прозвищем. Каждый, кто встречал Гэри-Леона больше одного раза, знал, что тот почти всегда ходит со своим топором. Топор этот помогал ему разбираться с проблемами босса, но самое интересное скрывалось не в этом. После того, как проблема больше не подавала признаков жизни, Дровосек присаживался рядом с ней на корточки и проговаривал «А теперь мы узнаем, сколько тебе. По твоим годовым кольцам узнаем».
Больной ублюдок, знаю, но, я уже говорил, что с такими спорить бесполезно. Он сильный, и парни вроде меня ему на один зуб. Когда смотришь на таких, как он, понимаешь, что мы в этом мире вообще не для того, чтобы с ними спорить. Да с ним вообще никто не спорил. Кроме его постоянного компаньона разве что. Приятель, ты же меня слушаешь, да?
Ты просил помолчать, и теперь я молчу. И, если бы по какой-то причине я не захотел тебя слушать, не думаю, что у меня получилось бы.
Вот, скажи, в твоей жизни были ситуации, которые в полной мере могли бы определить её исход? Как ва-банк…
У тебя, если не ошибаюсь, мало времени. И ты с чем-то там хотел разобраться.
Может, это мне тоже поможет разобраться. Так ты ответишь?
Думаешь, такие ответы просто падают на голову? Шел себе, насвистывал песню из любимого мюзикла, и тут «бах», что-то выпало из окна стоящего рядом дома и указало тебе жизненный путь. Если такое и случается, то тебе нужно обратиться к кому-то другому. У меня таких озарений никогда не было, хотя, признаться, много странного повидать пришлось. Был когда-то парень, который почти всю жизнь провел в окрестностях Килиманджаро, а потом решил отправиться на поиски лучшей жизни. Этот тип умудрился приплыть на корабле с выпивкой, но его, понятное дело, обнаружили, как только стали разгружать товар. Из наших слов он знал только «сука» и «без ГМО». Я думаю, несложно догадаться, что с таким словарным запасом от полиции отделаться будет нелегко. И вот этот парень, окруженный полицейскими со всех сторон, кидается к одному из них и выхватывает у него пистолет. Полчаса все смотрели на него, изучали, спрашивали о чем-то, но так и не подумали, что он может на кого-то напасть. И вот он уже с оружием, из которого явно не умеет стрелять, кричит как невменяемый и требует освободить ему дорогу. Все кроме этого парня понимали, что ему скорее позволят застрелить пару человек, чем отпустят прогуляться по городу. А он хотел только этого – оказаться в новом месте. И был уверен, что достаточно будет всех слегка припугнуть, чтобы ему наконец позволили это сделать. В общем, он начинает размахивать пистолетом еще активнее, но тут что-то идет не так, и все отчетливо слышат хлопок. Пуля прилетела сержанту прямиком в лицо. Парень такого совсем не хотел. Думаю, это и говорил всю оставшуюся дорогу на своём замысловатом языке. Повторял, что не хотел. Но он теперь был убийцей, а не просто каким-то иммигрантом, и его бормотания никто не слушал. Может, такие вот решения раз и навсегда определяют ход событий. Но для такого нужно быть полнейшим неудачником или идиотом.
Я-то уже подумал, что тем полицейским, у которого отобрали оружие, был ты.
Может, в другой жизни. А в этой полицейским стать мне так и не довелось. Туда желательно приходить с двумя руками. С двумя руками из плоти и крови, а не металлической кочергой вроде моей.
Ты в моем воображении теперь всегда будешь возникать в образе пирата. Йо-хо-хо. Знаю я, знаю, над таким не шутят. Война и моих родителей не пожалела.
Меня покалечила никакая не война, а обычная бандитская перестрелка рядом со школой, где я когда-то учился. Целый град из пуль во время урока. Прямиком в окно. К моменту, когда паника утихла, моя рука напоминала месиво, а врачи отказались спасать куски мяса, предложив более быстрый и эффективный способ.
Вот, честное слово, я никак не могу перестать тебе удивляться. Живучий ты, однако. Сопляком выстоял перед бандитами так, как мне не выстоять и сейчас.
Ну противостоянием это точно не назовешь. Нам потом даже не смогли сказать, кто стрелял. Санкции ввели зато. И денег выделили на новые окна.
И ты так и не узнал?
Что это были за бандиты? Нет. Помню только, что одного из них звали Стрит. Прежде, чем началась пальба, кто-то это имя часто кричал. Этот Стрит мог меня подстрелить, а мог просто пасть жертвой вроде меня, только более невезучей. В общем, не знаю я, что там было, и лучше в этот омут уже не лезть.
Ну-с, дружище, я с таким именем всё равно никого не знаю. Хотя мою жизнь, думается, тоже стрит погубил… Но мы что-то заболтались. Мне же здесь исповедь нужна была, или как это называется.
Можешь продолжать.
Да я в любом случае собирался. Вспомнить бы теперь только, на чем я остановился… А, вышибалы Эктора. В общем, как я уже сказал, спорить со здоровяком Гэри Леоном позволялось только боссу и его напарнику Кэйси. Внешне последний никогда не производил грозного вида, однако внешность, как говорится, обманчива, и это было как раз о Кэйси. Сам он говорил, что избавляет мир от последовательностей. Ему, наверное, нравилось умничать, и еще нравился этот самый вопросительный взгляд собеседника, когда тот слышал что-то подобное впервые. Но Кэйси был не из тех, кто довольствовался одним только взглядом, поэтому он никогда не ленился снисходительно улыбнуться и всё подробно разъяснить. По его словам каждый из нас кладет начало куче разных последовательностей. Паренек женился, завел семью, а потом женился уже его сын и тоже завел семью… Это, говорил Кэйси, самая опасная из последовательностей. Её сложно остановить потому, что семьи разрастаются, и потом всех этих наследников первого парня, решившего завести семью, хрен переловишь. Но Кэйси очень пытался. Он сводил количество последовательностей к минимуму, и считал свою работу такой же важной, как, например, работа повара или учителя. В этом был весь Кэйси. И он не просто восхищался собственной работой, он относился к ней с огромной ответственностью. Каждый раз, когда Эктор и его успешные приятели собирались за круглым столом отыгрывать мои деньги, Кэйси любезно напоминал, что если я вдруг не захочу проигрывать, он прервет еще одну последовательность.
Сегодняшний день тоже не был исключением. Даже появление быстрого Джима Гальвани не заставило Кэйси заткнуться. Он, кстати, был единственным, кто спрашивал Джима о происхождении его прозвища и не получал за это по роже. Думаю, все его терпели потому, что Кэйси провел в этой дыре почти столько же, сколько и сам босс. В один прекрасный момент он просто перестал быть человеком и стал чем-то вроде предмета мебели, который никогда не сдвигают с места потому, что он заслоняет собой дырку в стене. Это была сделка с самой комнатой. Комната хотела, чтобы в ней был Кэйси, понимаешь? Кэйси пустил корни слишком глубоко, чтобы теперь кто-то осмелился его выгнать.
Что же касается Джима Гальвани, тот наведывался к Эктору раз в несколько месяцев, воздавая дань старой дружбе. По случаю появления Джима мне полагалось проигрывать еще больше, а это было чертовски сложно, потому как играл Гальвани хуже моей жены. Покер всегда был для него загадкой, но ему и не нужно было разбираться. Парни вроде Гальвани растут с уверенностью в том, что на их стороне играет сам Бог, а затем укрепляют эту уверенность, фаршируя свинцом каждого, кто посмеет с ними поспорить. Гальвани сам был богом, но, может, чуть меньшим, чем Бог-отец. А помимо божественного дара Джимми также мог похвастаться способностью к прорицанию. Вот уже второй год он приходил, опустошал бокал «Джеймсона» и рассказывал о том, что знал о планах Ли Освальда задолго до их свершения. «В то утро, - говорил Гальвани, - я проснулся от звука выстрела. Он звучал у меня в ушах. До сих пор звучит». Может, и вправду звучит. Никто не знает. А моё дело, так вообще – отдавать свои деньги.
Я и сегодня, если на то пошло, должен был деньги отдавать. Да я бы и проиграл всё этому сраному Гальвани, если бы он прыгать выше своей головы не пытался. Все ведь прекрасно знают, что Джим никогда не блефует. Джиму просто мозгов не хватает блефовать, поэтому он играет честно. Этакий честный бандит Гальвани. Ночью топит гангстеров в реке, а днем честно играет в покер. Все привыкли к такому положению вещей. Его и ни к чему менять. Это как с тем предметом мебели, который никто сдвигать не осмеливается, потому как знает, что будет только хуже. Так должно быть всегда. Но Гальвани даже этого понять не смог. Он решил сыграть по-другому. Решил блефовать. А я просто выходить из игры сразу не хотел. Думал оставить хотя бы удовольствие от процесса, раз результат должен всегда меня огорчать. Но это была безобидная затея. Кто вообще знал, что он полезет в блеф со своей парой семерок? Но он полез, потому что на его стороне играл Бог. По крайней мере, он так думал, пока не увидел, что у меня стрит. А это значит, я победитель. И нет покера, где пара ценилась бы больше стрита, поэтому помочь Гальвани никто не мог. Это задело его, задело до глубины души. Это огорчило и Эктора, потому что тот боялся оскорбленного Гальвани. И вот все они смотрят на меня, а я понимаю, что выход из этой ситуации только один. Я срываюсь и взбегаю вверх по лестнице. Но, видимо, мне было слишком страшно, чтобы подумать о том, что не стоит бежать на задний двор. Здесь, видишь ли, здания со всех сторон и только один выход – через «Одноногую Салли». Есть еще какая-то школа, но там решетки на окнах. Наверное, как раз против таких, как я. А дальше – голые стены. Высокие и голые, как белокурые девчонки из весеннего номера «Playboy». Этим стенам точно не до меня, и помогать они мне не будут, так что я в западне. Я сам виноват. Сам себя загнал. И даже сейчас, вместо того, чтобы признать свою вину, всё думаю о том, что так было нужно. Виноват Гальвани – вот, что я думаю. Видимо, и подохну с мыслями о быстром Джиме. О каком-то вонючем мужике, которого видел всего пару раз. А Кэйси еще улыбнется своей снисходительной улыбкой и скажет: «Твои последние слова. Говори, или я озвучу их за тебя». Готов поспорить, он уже придумывает за меня прощальную речь, выбивая дверь на пару с Гэри Леоном. А дверь словно ждет, пока я выскажусь. Не хочет позволить мне умереть с куском истории во рту. За это я ей благодарен, но она, видимо, не хочет защищать меня вечно, поэтому поддается. Здоровяк Гэри вбегает первый. Не знаю, зачем ему автомат для охоты за мной. Это же только я. Можно подумать, мне было бы мало пули из обычного пистолета.
- Гэри, зачем автомат? – кричу я.
Здоровяк смотрит на меня в недоумении. Он уже собирается ответить, но тут вбегает Кэйси.
-СТРИТ, - вопит он, - ЧЕРТОВ СТРИТ.
-Теперь поплатится, - наконец выдает Гэри.
- Да, - продолжает Кэйси, не снижая голоса, -за стрит нужно платить. Ты готов заплатить за стрит?
Я думаю над остроумным ответом. Секунд тридцать, не больше. Собираюсь сказать на прощание что-то о тупости Гальвани. Может, нужно сказать «его даже слепой мальчишка обыграет». Нет, не совсем подходит для финальной реплики…
- Неужели наш мальчик потерял дар речи? – наконец спрашивает Кэйси, подступая ко мне маленькими шажками.
Я снова думаю над ответом, а Гэри Леон открывает огонь. Трясет пушкой так, как будто хочет расправиться с ней, а не со мной. Первые пули летят в окна. Прямо в окна школы. Кажется, уроки сегодня закончатся быстрее. Всё благодаря Гэри Леону. Он сегодня делает подарок детишкам. И мне. Остальные пули летят в меня.