Фильм производит неоднозначное впечатление, но впечатление стойкое, т. к. после просмотра пару часов я провалялся без сна, мучаясь смутной тревогой. Что-то расстроило меня в этой драме, и осадок получился горьковато-кислым. Два чувства не покидали меня — жгучая ненависть и острая жалость, и оба они, окрашенные в ядовито-зеленый цвет кириного вечернего платья, перемешались/переплелись, оставив за собой шлейф из тоски и сожаления.
Довоенно-военное ретро, ностальгическая грусть по буржуазно-развращенной, сытой жизни английского высшего общества, надрывные, болезненные отношения между участниками драмы, сигаретный дым, брошенный в библиотеке коньяк, приоткрытые двери, скрипящие половицы, оркестровая музыка, затаенная ненависть, подавленная страсть, тайком брошенные взгляды, недосказанность, неудовлетворенность.
Затем — совсем иная действительность, и окрашена она отныне не в цвета сочной летней травы на лужайке, не в оттенки атласных нарядов — реальность поменяла цвет, запах и вкус. Война, катакомбы, госпиталь со сдвинутыми вплотную железными кроватями, искаженные страданиями лица, потухшие глаза, окровавленный бинт, военная форма на мужчинах и строгие медсестренские юбки/чепчики на женщинах. Цвет этой реальности — серо-голубой. Не парадный, не яркий — заношенный, полинялый голубой, как халат Киры Найтли, стоящей с сигаретой на крыльце в обветшалом лондонском предместье.
Реальность отвратительна — полна накопленной боли, ненависти к войне, предчувствий потерь. Потерь состоявшихся и потерь предстоящих. И снова все в сигаретном дыму. Или это уже дым от разорвавшихся снарядов на полях сражений? А на большом экране в кинотеатре идет «Набережная туманов» с Габеном и Морган, трагичное, сырое и туманное повествование о неуместной любви. Этот фильм видит Роби, проходя мимо огромного черно-белого полотна и, на секунду очнувшись от бредовых, сюрреалистических снов, видит в нем себя и Сесиль.
Их отношения длились всего несколько минут, крошечный отрезок времени, не прямая, а точка, однако для него они превратились в бескрайнюю вселенную, став смыслом жизни, целью, горизонтом. Я должен вернуться к ней, я обещал — вот все, что движет им, не дает остановиться, лечь, заснуть и умереть. Он идет, он должен идти, чтобы его покалеченная, поврежденная жизнь вновь вернулась на круги своя. Тот же фильм смотрит Сесиль, долгие годы, один за другим дожидаясь, когда же кончится война, когда же Роби вернется, и у них будет все то, что у них когда-то отняли так беспощадно.
Сестра. Маленькая злобная тварь с сознанием ревнивой, взрослой женщины. Одержимая завистью, злобой и жаждой собственничества. Как я заметил, многим свойственно оправдывать Брайони, списывая ее поступок на детское неведенье, опрометчивость, непонимание… Чушь! Посмотрите в глаза этого «невинного» создания. В них вы увидите категоричность и отчаянную смелость уязвленной, оскорбленной в своих чувствах женщины. Она любила Роби. Она прекрасно знала, что творит. И никогда, ни единой секунды в своей жизни не сожалела о том, что разлучила старшую сестру с сыном дворецкого. Будь у нее возможность, она поступила бы так снова — и еще раз, и еще! Не получить себе, так отомстить, поломать, отравить.
Тринадцатилетняя ублюдочная стерва. Ее тщеславие, ее амбиции, желание доминировать и находиться в центре всеобщего внимания — все то, чего она не получала прежде, до определенного момента оставалось безликим, необъяснимым, пока в одну секунду не нашло своей реальное лицо и воплощение — сестра.
О, Кира — это отдельная тема. Отдельный образ, цельный, многогранный и, несмотря на мою антипатию к актрисе, сыгранный на должном уровне. Ее нервозность, ее дерзость, ее откровенная чувственность, замешанная на вине и никотине, небрежно брошенная в лицо садовника не забавы ради, — от отчаянья и несвободы, — все это бурлило, кипело и нарывало в Сесиль под алебастровой кожей, под любопытными взглядами, под показным безразличием. Ее образ на первый взгляд порочен, слишком сексуален и заметен.
Горящий взгляд, вздернутый подбородок, резкие движения, хлесткие, резкие фразы — все это делает ее богиней в антураже нуара, шерше ля фам, соблазнительницей в лучших традициях Феллини, Антониони, Росселини. Но лишь на первый взгляд. Вторая часть картины показывает нам другую Сесиль — непоколебимую в своих убеждениях, способную на жертвы, готовую отказаться от многого ради любимого мужчины. Она умеет быть твердой. Она умеет быть верной. Она умеет ждать. И не прощать.
Что можно сказать еще об атмосфере? О способе преподнесения истории? Один момент: иллюзия масштабности. По окончании просмотра картина кажется огромной, мощной, подавляющей, пугающей своим размахом. На деле же ничего этого нет: воображение зрителя само дорисовывает недостающие эпизоды, дописывает страницы, которых изначально просто не было, воссоздает события, о которых в фильме упоминалось лишь в нескольких словах. А может, зря?
Кое-что из этого недостающего стоило бы показать хотя бы кратко. Потому что на деле обрывочность повествования оставляет после себя странноватый привкус пробелов, чего-то утерянного, пропущенного, забытого. А это было важно. Ссора Сесиль с семьей, их отречение от старшей дочери, которая не побоялась ни скандала, ни публичного порицания, ни нищеты. Суд над Роби и признание его виновным в изнасиловании, годы в тюрьме. Несколько кадров, несколько вспышек, несколько видов лиц, глаз, сутулых плеч можно было показать, чтобы рассказ был мягче и плавнее, чтобы покрепче сшить между собой разрозненные эпизоды с надписями «3 года спустя», «4 месяца назад».
Финал потрясает. Не слова Брайони, не ее мнимое раскаяние, ничего, связанного с ней — несколько секунд, вырванных из прошлого: свинцово-серое лицо Роби, мокрые волосы и раскинутые в стороны руки Сесиль. Правда, убивающая всякие надежды на многострадальный хэппи-энд, правда, вылезшая из печатной машинке в шаге от классической развязки, реальность… Это не история Брайони. Это история ее сестры и молодого парня, которого она любила. История двух очень молодых людей, которые нашли, обрели друг друга на секунду, и были разлучены людьми. Разлучены войной.
Итог: мутный осадок, тяжесть на сердце и громадное сочувствие к жертвам. Яркие образы, масса символики, сильное музыкальное сопровождение. Понравился ли мне фильм? Понравился, понравились герои. Джеймс МакЭвой и Кира Найтли разыграли красивую горькую страсть. Кира его переиграла — переиграла потому, что имела чуть больше пространства, чуть больше свободы. Джеймс в этом плане был более ограничен, более зажат: где развернуться, когда нет места для маневра?
Но МакЭвой подобную историю уже играл в картине «Превращаясь в Джейн». Актер располагает к себе, внушает симпатии. Не внешностью, а чем-то неуловимым. Какой-то своей уязвимостью, незащищенностью, зыбкостью почвы, в которой и хотел бы прорасти цинизм, но никак. Потому что он — хороший парень от природы, и этот хороший парень, сидя напротив Сесиль в переполненной столовой, убрал свою руку из-под ее ладони не потому, что было неловко, а потому что было больно.
Цитаты из фильма:
Одна незначительная ошибка, одна затаившаяся обида могут перечеркнуть жизнь двух людей, сделав их любовь невозможной.
* * * *
Она была из тех девочек, которые живут в своем закрытом мирке, и могла все это время готовить в душе драму.
* * * *
Я бы не стала верить всему, что Брайани говорит. У неё бурная фантазия.
* * * *
Все может начаться заново. Я снова могу стать человеком, который на закате, в своем лучшем костюме шел тогда через парк, предвкушая то, что сулило мне будущее.
* * * *
Я должен вернуться. Я обещал ей все исправить.
* * * *
Они так любили друг друга и так хотели быть вместе, что заслуживали лучшей жизни. Я дала им эту возможность.
* * * *
Для романиста, как для Бога, нет искупления, даже если он атеист. Задача всегда была невыполнимой, но именно к ней всё время стремится писатель. Весь смысл заключён в попытке.
* * * *
Без рифм, без уловок, без прилагательных.
* * * *
Обретенные любовью. Разлученные страхом. Спасенные надеждой.
* * * *
И это не от слабости или желания отвертеться. Я просто дала то чего они заслуживали, то чего лишила их реальность. Это последний акт милосердия. Я дала им счастье быть вместе.
Трейлер к фильму: