Я давно хотел поговорить о необходимости бережного и уважительного отношения к русской культуре.
Но то, что сейчас происходит, не поддается нормальному восприятию. Я говорил уже в своем блоге о современной живописи, пропагандируемой Гельманом, когда нормальным считается уподобление наших церковных луковок с клизмой. Ну и что, мне скажут почитатели творчества Pussy Riot. Они тоже выразители современного искусства. Я говорил о своем отношении к постановке Евгения Онегина в Большом театре, когда Ленский поет свою знаменитую предсмертную арию в шапке-ушанке, а потом Онегин убивает его случайно из охотничьего ружья.
Но то, что сделал "великий" английский режиссер Грэм Вик в Мариинском театре с Борисом Годуновым, премьера которого состоялась в июне этого года, позволяет сказать, что глупые девочки, спевшие в храме Христа Спасителя, ангелы. Так глумиться над нашей историей позволил Гергиев в Мариинском театре.
Послушайте репортаж о новой постановке Бориса Годунова
Судите сами.
Начинается опера с того, как во двор Новодевичьего монастыря согнали народ молить на коленях Бориса Годунова венчаться на царство. Дубинка пристава «вдохновляет» народ «глоток не жалеть».
«Челночницы» дерутся.
Торговка за мелкую взятку просит милиционера простить её. Грэм Вик очень интересно работает с мимансом на сцене — здесь все время очень узнаваемые ситуации.
Думный дьяк Андрей Щелкалов (баритон Алексей Марков) взывает к Богу о ниспослании «скорбной Руси утешенья».
Православные верующие направляются в монастырь, раздавая народу ладанки. Они тоже ратуют за избрание Годунова.
Последнее действие: в Грановитой палате Московского Кремля происходит заседание боярской думы. Решается участь Самозванца.
Смерь царя Бориса. Царевич Федор безутешен.
Эти фотографии и комментарии к ним взяты мной с сайта Весьма остроумно и хорошо сфотографировано.
Один написал в комментариях к тому блогу, "Любопытная, похоже, постановка! Но, боюсь, опять начнут всякие психопаты истерить по поводу "уничтожения русской культуры заезжим гастролером". Пойдут подметные письмаЧаплину, Медынскому". Я не буду писать письма Медынскому и Чаплину, и не отношу себя к психопатам, но я не могу спокойно смотреть, как измываются над моей Россией. Может быть она этого заслуживает, но ведь не случайно говорят Родина-мать.
Смотрите сами, делайте выводы.
Правда, мы сами избираем себе новых лидеров, которые сами забывают, что они представляют великую державу и позволяют над собой смеяться.
Они позволяют смеяться не только над собой, но и над страной.
Сценография Бориса Годунова в новой постановке Мариинского театра - собирательный образ России, увиденной глазами иностранца: немыслимые для западного сознания контрасты вопиющей нищеты и кричащей роскоши, слившиеся в сюрреалистическое целое воспоминания о залах Кремлевского дворца съездов и Большого театра, с одной стороны, и о внутреннем убранстве то ли Успенского собора, то ли храма Христа Спасителя - с другой. Везде снуют рабочие в спецовках - некогда величественным интерьерам срочно требуется капитальный ремонт: драпировки полуистлели, на стене зияет грязный след валяющегося под ногами попранного советского герба (в сцене коронации Бориса его демонстративно вынесут вон), к рампе подбираются волны окаменевшей лавы - только что пережившая мучительный политический катаклизм страна застыла в ожидании очередной катастрофы.
Борис - впечатляющая история сильной личности, оказавшейся пораженной манией власти. Этот царь достиг престола ценой убийства, и знание о собственном преступлении раздирает его, раздражает, бесит. И он не рефлексирует, а бесится от того, что дал народу все - выстроил новые жилища, сыскал работы, а тот проклинает его. Морок ожившего "кровавого мальчика" превращается у Бориса в страшную галлюцинацию, где за призрак Димитрия он принимает собственного сына Федора. А в зале Думы после рассказа старца о чудотворных мощах убиенного царевича Бориса хватил сердечный удар. Корчась в предсмертных судорогах, рыча, он успевает призвать сына и провозгласить его царем. Неостывший труп Бориса заваливают погребальными венками. Финал жуткий, беспросветный, отторгающий всякую мысль о том, что власть может нести счастье человеку.
Противоречивые отклики на этот спектакль весьма естественны. В одном из них я прочел следующее: Если сегодняшнее бытие так уродует классическое произведение, а классика, как известно, вечна, то уродлива не постановка, а наша жизнь. С этим трудно не согласиться. Мы разоряем своими деяниями нашу историю и достояние, которое складывалось непросто и веками, мы убиваем в себе всё человеческое, и стоит только ближнему захворать, мы уже делим его наследство. В этом уродстве и немыслимых поступках мы существуем и "варимся".
Один из солистов Мариинки в интервью об этой опере сказал: Сейчас модно переносить действие во времени, все менять. Редко попадаешь в традиционную постановку. На долю нашего поколения певцов, тех, что последние 10—20 лет поют, выпало принимать участие в переосмыслении классических оперных сюжетов. Но мы все надеемся, что это скоро закончится. Мне кажется, народ уже затосковал по красивому театру. Думаю, еще лет пять-семь, и мы вернемся обратно.
«Борис Годунов» выглядит у Вика, как политическая сатира, причём сатира весьма грубая в своей примитивности и пространственно-временной локализации. Он сказал в интервью еще до постановки, что трактовка оперы будет зависеть от результатов выборов в России. Но если он хотел провести параллель между Путиным и Борисом Годуновым, то получилось, что его Борис - это слепок с Бориса Ельцина. Режиссёр помещает героев в контекст передовиц либеральной прессы, штампы которой настолько чудовищно примитивны, что вызывают недоверие даже тогда, когда они говорят правду. Этими штампами буквально нашпиговано новое прочтение «Бориса Годунова», и ключевую роль в этом публицистическом балагане играет оформление спектакля – сценография и костюмы. Грэм Вик мыслит штампами, и это удручает. Материал для него не просто незнакомый, но и не сильно глубоко изученный, отчего предложенная им актуализация становится лишь сменой интерьеров и переодеванием из костюмов XVII века в костюмы века XXI. Если у Мусоргского возникает образ Бориса, как глубоко несчастного человека, вызывающего простое человеческое сочувствие, то у Грэма Вика мы видим пьяного дельца от политики, которого не любит и не понимает его собственная дочь, которого боится родной сын и единственным по-настоящему близким человеком которому является «гувернантка».
Те, кто отвергает эстетику реалистического театра, не нуждающегося в дополнительных уточнениях и объяснениях происходящего на сцене, чаще всего ссылаются на неправдоподобную условность его застывших форм. Но парадокс состоит в том, что когда сторонники модернизации классических сюжетов получают упрёки в неправдоподобности их собственных «модерновых» прочтений, они тут же начинают прикрываться той же самой жанровой условностью, которую отвергают в своих программных инвективах по адресу оперного реализма! Признаться, эта система двойных стандартов лично мне уже порядком надоела, ибо, чаще всего, за ней скрывается или профессиональная несостоятельность, или ситуативная некомпетентность.
Ведь правда, почему у полицейского наряда, разыскивающего Гришку, в ХХI веке нет фоторобота, не говоря уж о фотографии беглеца? Зачем Григорий спрашивает дорогу, если сегодня только самый беспомощный телефон не оборудован системой спутниковой навигации?
Когда ты видишь на сцене ментов в кожанках, собирающих «дань» с торговок, вездесущих телерепортеров главного федерального канала, омоновцев, избивающих «протестно настроенных граждан», стриптиз-клуб, в который заходят выпить священники в рясах, заседание госдумы и прочие сюжеты из текущих «сводок новостей», ты невольно пытаешься подыгрывать режиссёру, выискивая в словах и музыке некие смыслы, которые оправдывали бы такое визуальное прочтение. Но ни в тексте, ни в музыке ты этого оправдания не находишь.
Я целиком и полностью согласен с одним из блогеров, который скрывает себя под именем Александр, когда он так оценивает эту постановку Бориса Годунова: В общем и целом, новая постановка «Бориса Годунова» в Мариинском театре в который раз наглядно продемонстрировала, что современная оперная режиссура – это совершенно самостоятельный жанр, не имеющий отношения не только к опере как таковой, но и к драматическому театру. В который раз стало очевидно, что само по себе явление «режиссёрской оперы» - это некая автономная от здравого смысла и любых законов внутренней последовательности художественная перверсия, по своей эстетической ценности занимающая место между наивностью уличного флэшмоба и претенциозностью арт-инсталляций. Почему столь низкое по своей художественной ценности явление присосалось к такому высокому и сложному жанру как опера, я понимаю. А вот почему опера никак не избавится от этого паразита, я понять не могу.
Я когда-то тоже самое говорил о Большом театре, когда мы обсуждали Евгения Онегина.
Блажен, кто верует, говорил Державин. А я напомню Шпенглера, когда он говорит, что Закат цивилизации связан с падением культуры. Трудно не согласиться с тем, что культуру кто-то намеренно уничтожает.
Ну а тягаться с Оперым театром Берлина Мариинскому театру сложно. Они поставили ну уж совсем нетрадиционно Бориса Годунова. Это они, ну а мы почему должны издеваться над своей культурой, дорогой Валерий Абисалович (Гергиев)? Пошла молодежь к вам в театр? А стариков вы отвадите. И не будет русской культуры. Зачем вам вторая сцена?
Противоречивые мысли возникают у меня от всего увиденного. И все-таки мне вспоминаются стихи Есенина.
Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!"
Я скажу: "Не чадо рая,
Дайте родину мою".
Куда ведут нас эти реформаторы с Запада? Куда они нас приведут?
А еще мне вспомнились стихи Эдуарда Асадова
Да, можно все понять иль не понять,
Все пережить и даже потерять.
Все в мире, кроме совести и Родины!
А закончим мы стихами Ивана Алексеевича Бунина
И еще один материал для обсуждения - Лекция профессора Граля из Варшавского университета "Польский взгляд на великую русскую смуту "