Ла-ла-ла», - кружилась Маруся по комнате в новом платье. Оно так красиво взлетало вверх при каждом новом повороте. «Ла-ла …» Она наткнулась на стол, вся стеклянная посуда зазвенела.
«Не кружись в комнате, иди на улицу», - крикнул из кухни папа. Но идти на улицу совсем не хотелось. Маруся продолжала танцевать и крутиться, не глядя вокруг. С закрытыми глазами было еще интереснее.
Я думаю, никто не удивится тому, что она опять налетела на стол. Посуда жалобно зазвенела… зазвенела… Большой хрустальный графин покачнулся, упал на бок и рухнул с оглушительным звоном на пол. На звук пришел папа.
- Та-ак, все-таки баловалась! Я же говорил тебе идти кружиться на улицу!
Маруся стояла перед папой с опущенной головой. Она ничего не могла сказать в свое оправдание. Папа её предупреждал? Предупреждал. Запрещал? Запрещал. Но она не послушалась, и вот, что из этого вышло.
Надо сказать, что Маруся очень любила папу, они были друзьями, и она очень не любила его расстраивать. Хуже всего было то, что это была полностью ее вина, не на кого было свалить даже чуточку.
– Прости меня, - пробормотала Маруся.
– Я не верю своим глазам! Ты меня не послушалась!
– Пожалуйста, папочка, прости, я не хотела, чтобы так получилось!
– Это не случилось само по себе, это был твой выбор. Я накажу тебя за это.
Он развернулся и ушел, оставив Марусю стоять одну в комнате.
Сказать, что ей было плохо, не сказать ничего. Ей было стыдно за то, что она сделала, стыдно, что не послушалась папу, а ведь он так доверял ей. Хотела бы она что-то сделать, чтобы как-то загладить свою вину.
Может если наказание будет строгим, папа быстрее простит ее?
– За то, что не послушалась меня, посидишь в чулане 15 минут без света, - сказал папа.
Маруся была рада возможности искупить свою провинность.
Ей, конечно, было страшно сидеть одной в темноте в чулане, но она так раскаивалась в том, что сделала, что это немного сглаживало страх.
Дверь за ней закрылась, Маруся села на скамеечку и закрыла глаза. Может с закрытыми глазами будет не так страшно?
Она сидела там совершенно одна наедине со страшной темнотой, кишащей чудищами и призраками, готовыми в любой момент утащить ее за собой. Как же она жалела о том, что была такой своевольной!
А темнота не собиралась быть к ней снисходительной и становиться светлее. Она подступала со всех сторон, наводила ужас шорохами за полкой. Маруся хотела заплакать, но в глазах не было слез. «Сколько же еще!», - думала она - «Когда же папа простит меня?»
Глупая девчонка не понимала, что папа простил ее в тот момент, когда увидел разбитый графин, и наказание было нужно ей, а не ему. Его любовь к своему ребенку была безграничной. Он готов был прощать ее раз за разом, что бы она ни сделала, ведь она была его.
А наказание? Наказание нужно было Марусе, во-первых: чтобы запомнить все, что произошло и больше так не делать, а во-вторых: чтобы у нее была возможность морально искупить свою вину.
Вторая причина имела смысл только для девочки, ведь наказание не помогло бы вернуть графин, а покупать новый все равно придется папе.
Как томительно длились эти 15 минут для папы. Сердце его разрывалось на части от того, что его любимый ребенок сидит там один в темноте.
«Ей же страшно без меня…» Он бы приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, как там Маруся, и впустил бы туда чуточку света, но понимал, что этого делать нельзя.
Наказание есть наказание и должно быть пройдено до конца. Только тогда в нем есть смысл.
«Сколько же еще! Когда же закончатся эти 15 минут!»
Но вот, время прошло…
- Выходи, - сказал папа, открывая дверь чулана.
Маруся бросилась к нему, обняла за коленки и прошептала, - Прости меня.
- Ты будешь слушать меня?
- Да, папочка, я буду стараться.
- Прощаю…
Оба они понимали, что много раз еще Маруся будет просить прощения, а папа прощать, Маруся будет делать по-своему, а папа наказывать ее. Но все это не имело значения в тот момент. Они оба пережили эти 15 минут, и не известно еще, кому из них они дались труднее: Марусе или папе…