Это цитата сообщения красавицаумница Оригинальное сообщение

Шетланды — группа из более, чем 100 островов, некоторые из которых — просто необитаемые скалы, с севера ограничивающие британские земли. Издавна острова заселяли маленькие выносливые шетландские овцы. Из-за того, что они паслись на бедных пастбищах в ужасных погодных условиях, только сильнейшие могли выжить и дать мягчайшую шерсть, которую только можно найти. Хотя она не подходила для ткачества, зато была  отличной для вязания, что и определило направление шетландской шерстяной индустрии, которая стала вполне уважаемой и важной частью экономики.  [показать]

Как результат, шетландские женщины были знаменитыми вязальщицами уже в 16-го веке. Местная традиция дала целых два направления, широко известных во всем мире — жаккардовое цветное вязание Fair Isle (Фэр-айл) и тончайшее вязаное кружево — шетландские ажурные шали.

 

 

 

 

В течение 16-го, 17-го и 18-го веков тысячи пар шетландских чулок ежегодно экспортировались  или продавались ловцам сельди с континента, промышлявшим в Шетландских водах летом. Вместе с ростом машинной чулочной индустрии в Британии в  начале 1800-х шетландская торговля чулками пришла в упадок. Упавший спрос принес трудности островитянам. В то время, как мужчины выполняли тяжелую работу рыбака или моряка, женщины работали на маленькой ферме с участком  в 6 или 7 акров (2,5 га). Тогда как  доходы от рыболовства целиком уходили на оплату ренты, а участок приносил основные продукты питания для семьи в хорошие годы, все остальное приобреталось на доходы от прядения и вязания. 

С приходом индустриализации ручное вязание пострадало первым. Вязальные и ткацкие машины практически вытеснили домашнюю вязальную индустрию и эпоха великих вязальных гильдий подошла к концу. Как бы то ни было, это не сильно повлияло на вязальщиц в отдаленных сельских областях, на изолированных островах и ряде рыболовецких портов вокруг береговой линии. Прядя собственную шерсь из местных овец и используя натуральные цвета шерсти или крася ее природными красителями, женщины в этих областях держались на своих вязальных знаниях, которые даже сейчас обеспечивают их дополнительным доходом и основными предметами шерстяной одежды.

 

 

 

 

Тогда как остальное европейское сообщество быстро стало развивать новые направления, эти отдаленные районы сохранили свои семейные вязальные традиции. Кроме Шетландских островов, включая Фэр-айл, похожая ситуация была на Фарерских островах, в Исландии, Скандинавии, некоторых портах Британии.

Достоверные сведения об истории вязания, о  том, что связано, кем и где, исходят от самих сохранившихся предметов. Степень их сохранности зависит в основном от климата, волокна и принадлежности. В жарком, довольно сухом климате Южной Европы все волокна сохраняются дольше, чем во влажном и холодном  дальше на север. Кроме того, шелк и лен разлагаются намного медленнее, чем шерсть. И церковь лучше сохраняет свое имущество, чем обычные люди. Как результат, большинство старейших предметов связаны из шелка, для церкви, на Иберийском полуострове (Испания, Португалия). 

Старейшие европейские вязаные реликты найдены в королевской усыпальнице  аббатства Санта Мария ла Реал де Лас Хуэлгас, недалеко от Бургаса, в Испании, в захоронении принца Фернандо де ла Серда, умершего в 1275 году. Это две квадратные наволочки размером 36 см, связанные из цветного шелка плотностью 8 петель на см.

 

 

 

Известно, что при дворе работали мусульманские вязальщицы, и арабская надпись на одной из них подтверждает это. Узор демонстрирует высокое умение, в квадратах тонко вывязаны фигуры орла, цветов, звезд и замков. Также в сокровищницах церквей найдены и другие вязаные предметы середины 13-го века.

Еще в 11-м  веке Испания стала центром ажурного вязания и вязаных чулок, и это ремесло быстро распространилось по всей остальной Европе.  Искусство вязаного кружева началось даже раньше, некоторые считают, что в Индии или в Греции. С началом ввоза хлопка из Индии в 1730-х пришла мания «белой работы». Тончайший белый хлопок использовался для вязания кружевных узоров на очень тонких спицах, и домашнее вязание достигло высокой искусности и красоты.  

 

 

 

 

В Южной Европе, включая Испанию, Италию, Францию и Германию, вязаное кружево было исключительно декоративным, вязалось из шелка, хлопка или льна и предназначалось  для высшего общества. В основном оно состоит из салфеток круглых и других форм, наряду с мантильями, которые носили на голове в католических церквях.  

В музеях и церковных хранилищах по всей Европе  есть примеры вязаного кружева того времени. Большинство из них шелковые или льняные, некоторые хлопковые и очень мало шерстяных. 

Испанские кружевные узоры могли прийти на Шетланды через торговцев, покупавших здесь рыбу. Но, хотя было много возможностей для ажуров прибыть на эти острова, ообенно с уважаемыми вязальными гильдиями, посылающими своих учеников за границу изучать иностранные методы и узоры, никаких свидетельств, доказывающих, что ажурное вязание производилось на Шетландах до 1830 года, не обнаружено, и нет примеров, датированных раньше этого времени. Как бы то ни было,  хорошее длинное волокно местных шетландских овец дало сильный импульс новой отрасли индустрии, к которой женщины были уже хорошо готовы, и на Шетландах стали вязать знаменитые ажурные шали.

Как появился такой предмет одежды, как шаль? Первой пришла форма. До вязания, шитья или ткачества человек использовал шкуру животных, чтобы обернуть ее вокруг тела. Все еще до вязания, человек использовал ткацкий станок для производства ткани для защиты и украшения. Было легко сделать квадраты и прямоугольники, другая форма была труднее, она требовала разрезания и сшивания, что давало отходы ценного полотна.

Многие культуры имеют разные формы драпированной ткани для укрытия. Рисунки в пещерах неолита изображают едущих верхом людей, одетых в шали.

 

 

 

 

Хитон, тога, таблион, серапе, мантия, мантилья, было множество предметов такого типа. 
Слово «шаль» (англ. shawl) пришло от персидского «шал», что  означает «тонкая шерстяная ткань». Родиной их считается индийский  Кашмир, издавна славящийся производством ткани изысканной текстуры и цвета, сделанной из тончайшей мягчайшей шерсти, взятой  с живота тибетских коз. Говорили, что «из всех индийских тканей ничто не сравнится по красоте цвета, фактуры и узора со знаменитой кашмировой шалью».

 

 

 

 

В 18-м веке шали попали в Европу. Коммерсанты Британской восточно-индийской компании получили контроль над большей частью Индии в 1757 году, и шали из Кашмира стали доступны повсюду в Европе.

В начале 1798 года  многие изысканные кашемировые шали были посланы домой офицерами наполеоновской Египетской кампании. В гардеробе Жозефины, супруги императора, их насчитывалось три или четыре сотни. Тонкие платья в греческом стиле, с короткими рукавами и низким декольте, из белого хлопкового муслина  были на вершине моды, и  делали кашемировые шали не только аксессуаром, но почти необходимостью.

 

 

Изысканно сделанные, с их яркими цветами, они оттеняли эту палевую одежду как нельзя лучше, тем более, что плащи и мантии, носимые раньше, выглядели слишком громоздко для утонченного силуэта ампир.

С расцветом новой текстильной промышленности, некоторые стали копировать персидские шедевры. Королева Виктория предоставила в качестве образцов несколько своих индийских шалей на фабрику в шотландском городе Пейсли, которая стала лучшей и самой знаменитой производительницей шалей. Поскольку  многие удачные копии индийского текстиля с мотивами гранатового дерева были сотканы на этой фабрике, дизайн стал известен как «пейсли».

 

 

 

Шаль прочно вошла в  европейскую моду. Она была необходимой частью женского гардероба в течение более 100 лет. Викторианские леди брали уроки у испанских инструкторов по изящному и соблазнительному способу ношения шалей.  Цитата из «Modes and Manners of the Nineteenth Century»: «Расцвет шалей происходил не только из того факта, что это предмет роскоши и поэтому давал возможность для соперничества между модницами, это было еще искусство, и очень персональное искусство, в способе ее ношения. Шаль не просто спадала с плеч, как мантия, она требовала драпировки, и большой индивидуальный вкус мог быть показан этой драпировкой, шаль с ее элегантными складками была восхитительно подходящей, чтобы приукрасить или деликатно скрыть изящество фигуры. Никто не говорил о женщине «хорошо одетая», говорили «красиво задрапированная».

Самые ранние вязаные шерстяные предметы не появляются до конца 17-го века.  В 1951 году в местечке, называемом Ганнистер в Шетландии, была обнаружена сенсационная находка. Два местных жителя во время сбора торфа для печи наткнулись в торфяной толще на останки человека. Он пролежал в этом месте около 270 лет и сейчас известен, как человек из Ганнистера (Gunnister man). Кислая торфяная почва и холодная погода способствовали удивительно хорошей сохранности всей одежды и предметов, найденных при нем.

 

 

 

Сейчас все эти вещи представлены в Эдинбурге, в Национальном  музее Шотландии, этой находке посвящена специальная экспозиция.

Человек был одет в шерстяное пальто, широкие штаны, шерстяные вязаные чулки, вязаные перчатки, вязаную шапку. Вторая шапка находилась во внутреннем кармане. При нем был найден вязаный кошелек с двухцветным узором, образец цветного жаккардового вязания Fair isle, и среди его нижней одежды была вязаная вещь с простым ажурным мотивом. Хотя это простой мотив, но не примитивный.

 

 

 

В кошельке находились мелкие монеты, местные и иностранные.

Находка принесла множество загадок. По одной из версий, это был путешественник, возможно торговец (судя по иностранным монетам в его кошельке), возможно убитый (иначе, почему он не похоронен на кладбище). По другой — лихой человек, воровавший овец, который провалился под лед, убегая по замерзшему озеру, находившемуся здесь ранее. С другой стороны, иностранные монеты не доказывают, что он иностранец. В то время на Шетландах часто бывали голландские суда и торговцы из Бельгии и других стран, так что хождение иностранных монет было обычным. Хотя такой покрой брюк встречается на картинах бельгийских и фламандских художников, однако вязаные предметы свидетельствуют, что он был шетландцем. Одно очевидно: к тому времени вязание ажуров уже было в ходу.

Первый полностью задокументированный предмет из шетландского кружева — это детский чепчик 1832 года. Здесь создана сложная форма, и используется несколько разных узоров в разных частях.

 

 

 

 

Такую вещь не смогла бы сходу сделать вязальщица носков, какая бы она ни была знающая. Народ должен был вязать ажуры на продажу даже до 1832 года, чтобы придти к таким умениям. Насколько стара традиция шетландских кружев, никто не знает, но к середине 1830-х многие шали были посланы на юг для продажи.

Для образования любой вязальной традиции нужны три вещи: сырье, рабочая сила и рынок сбыта. На Шетландских островах присутствовали все три.

В 1838 году Эдвард Станден, торговец и оптовик из Оксфорда, посетил Шетланды. Он был впечатлен некоторыми мужскими чулками, сделанными здесь, хотя вязальная индустрия была уже в глубоком упадке.

 

 

 

 

Он предположил, что новые изделия смогут помочь возродить спрос и рекомендовал вязальщицам делать шали и  платки, включая некоторые декоративные ажурные элементы. Идею горячо поддержали, и в течение нескольких лет обдумывали новое направление, подбирали, развивали и адаптировали узоры. Родилось искусство шетландского кружева.

В 1844 году Станден попал в морское крушение, в котором он выжил, и после этого желание помочь островитянам осуществлял с почти религиозным рвением. Он посвятил все свое время и энергию развитию и продвижению шетландского кружева. Он писал памфлеты, читал лекции, собирал статьи о шетландском кружеве для показа на передвижной выставке. К сожалению, он умер в 1845-м. Но даже так, он ввел его в процветающие классы Британии, иначе оно могло кануть в безвестность, как местная форма искусства.  

Шетландские вязальщицы учились вязать с очень раннего возраста, им давали спицы играть и они могли изображать своих вяжущих матерей.

 

 

 

 

Скорость достигала 200 петель в минуту с помощью вязального пояса. Этот пояс носили вокруг талии с правой спицей, воткнутой в прорезь мешка, набитого конским волосом.

 

 

 

Этим способом поддерживалась спица и работа, пока указательные пальцы обеих рук играли петлями. По мере роста вещи она поддерживалась на левом бедре булавкой и крючком с пояса. Это еще создавало необходимое натяжение вязания, которое помогало достичь быстрой скорости.  Шетландская вязальщица могла отложить вязание и заняться другими делами, а затем вернуться без потери времени и петель. Натяжение было таким хорошим, что петли не соскальзывали со спицы, как они сваливаются при слишком слабом натяжении.

Помимо такого необычного предмета для нас, как вязальный пояс, в ходу были еще и вязальные ножны, тоже странный предмет. Вязали на тонких стальных спицах, известных как wires (проволока), которые использовали, вставляя в ножны, которые крепились к талии. Спицы изгибались и под действием силы упругости выпрямлялись сами, увеличивая скорость вязания. 

 

 

 

 

 Вязальщица вяжет при помощи ножен, разные виды ножен, одна сторона которых крепится к вязальному поясу, в отверстие с другой стороны вставляется спица.

Жизнь обычных шетландцев была тяжелой, и ничего не менялось 200 лет. Походы в море были опасными, участок земли требовал тяжелого труда с маленькой отдачей. Дома с торфяными крышами были закопченными и антисанитарными, и никому бы и в голову не пришло, что белые шетландские шали-паутинки производятся в таком жилище. Женщины должны были делать многое — кормить домашний скот, работать на участке, делать домашние дела, смотреть за детьми — все время продолжая вязать.

 

 

 

На этих фотографиях женщины носят корзины с торфом. Им топили печи, поэтому он требовался постоянно. Везде можно было встретить женщин с корзинами за спиной.

В памфлете Эдварда Стандена, опубликованном в 1844, он писал: «Шетландская женщина вязала с детства, ее клубок и спицы сопровождали ее повсюду — в поле, в промежутках отдыха, даже во время тяжелой работы ее пальцы были заняты, ее можно было встретить на холмах с тяжелой корзиной на плечах, согнувшуюся под тяжестью, но все еще вяжущую».

Молодые женщины с хорошим зрением и проворными пальцами всегда имели в работе два проекта: носки из темной пряжи, которые вязались в случайные моменты или в сумерках, и тонкую кружевную шаль или вуаль, которые вязались длинными вечерами или в выходной день, которым дочери в семье баловали себя по очереди. Пожилые женщины всегда вязали носки, для семьи или на продажу. В каждом доме всегда было несколько пар носков на продажу, дожидающихся своего часа. Если не удавалось продать, они обменивались на товары в деревенской лавке.

Женщины были в бедственном положении и стремились заработать несколько дополнительных шиллингов, чтобы купить необходимые продукты, которые нельзя было произвести на собственном участке. Но трак-система, на которой базировалась шетландская экономика, означала, что женщина получала товары в обмен на свой труд, но никогда — наличные деньги.

Трак-система (Truck-system) — система оплаты труда рабочих товарами. Она была широко распространена в 18-19 веке в Британии, а также в других странах.  Система была эксплуататорской, часто товары можно было получить только в магазине этой же компании, нередко по завышенным ценам, стоимость их вычиталась из зарплаты. Иногда к моменту ее получения от нее уже мало что оставалось.

Такая же система была и в США, и об этом была написана популярная в 60-е годы песня о шахтерах штата Кентуки «16 тонн» (Sixteen tons), которую исполнял Поль Робсон своим прекрасным басом. Целую строчку автор взял из письма своего брата:  «You load sixteen tons and what do you get? Another day older and deeper in debt,» (Ты нагрузил 16 тонн, и что ты получил? Еще на день старше и еще глубже в долгах). Другая строка — от их отца, тоже шахтера, который сказал: «I can't afford to die. I owe my soul to the company store.» (Я не могу себе позволить  умереть. Я заложил свою душу в лавке компании).

На Шетландах торговцы делали двойную прибыль, покупая шали. Во-первых, при продаже шали на материк, где они ценились очень высоко, и во-вторых, прибыль на товарах — обычно бакалее и тканях, обменянных на вязание. Вдовам нечем было платить ренту. Море давало, но оно и отбирало, и молодые шетландские вдовы не были редкостью.