Я.
Ниспадающая. 
Ничья. 
Беспрекословная, как знаменье. 
Вздорная.
Волосы в три ручья. 
Он - гримаска девчоночья -
Беспокойство. 
Недоуменье.
Я -
открытая всем ветрам,
Раскаленная до озноба. 
Он - ест сырники по утрам, 
Ни о чем не скорбя особо.
Я - 
Измеряю слова
Навес,
Переплавляя их тут же в пули,
Он - сидит у окна на стуле
И не сводит очей с небес.
Мы- 
Не знаем друг друга.
Нас -
Нет еще как местоименья.
Только - 
Капелька умиленья. 
Любования. 
Сожаленья. 
Он - миндальная форма глаз, 
Руки, слепленные точёно... 
В общем - в тысячу первый раз, 
Лоб сжимая разгорячённо,
Быть веселой - чуть напоказ -
И, хватая обрывки фраз, 
Остроумствовать обречённо, 
Боже, как это все никчёмно - 
Никогда не случится "нас" 
Как единства местоимений, 
Только горсточка сожалений. - 
Все закончилось. 
Свет погас. 
Я. 
Все та же. 
И даже 
Ночь 
Мне тихонько целует веки.
Не сломать меня. 
Не помочь. 
Я - Юпитера дочь. 
Вовеки. 
Меня трудно любить Земным.
В вихре ожесточённых весён 
Я порой задохнусь иным, 
Что лучист, вознесён, несносен... 
Но ему не построят храм, 
Что пребудет велик и вечен - 
Он ест сырники по утрам 
И влюбляется в смертных женщин. 
Я же 
Все-таки лишь струна. 
Только
Голос. 
Без слов.
Без плоти. 
Муза. 
Дух. 
Только не жена. - 
Ветер, 
Пойманный
На излёте.

***

Детское
Я могу быть грубой – и неземной,
Чтобы дни – горячечны, ночи – кратки;
Чтобы провоцировать беспорядки;
Я умею в салки, слова и прятки,
Только ты не хочешь играть со мной.

Я могу за Стражу и Короля,
За Осла, Разбойницу, Трубадура, –
Но сижу и губы грызу, как дура,
И из слёзных желёз – литература,
А в раскрасках – выжженная земля.

Не губи: в каком-нибудь ноябре
Я ещё смогу тебе пригодиться –
И живой, и мёртвой, как та водица –
Только ты не хочешь со мной водиться;
Без тебя не радостно во дворе.

Я могу тихонько спуститься с крыш,
Как лукавый, добрый Оле-Лукойе;
Как же мне оставить тебя в покое,
Если без меня ты совсем не спишь?
(Фрёкен Бок вздохнет во сне: «Что такое?
Ты хорошим мужем ей стал, Малыш»).

Я могу смириться и ждать, как Лис –
И зевать, и красный, как перец чили
Язычок вытягивать; не учили
Отвечать за тех, кого приручили?
Да, ты прав: мы сами не береглись.

Я ведь интересней несметных орд
Всех твоих игрушек; ты мной раскокал
Столько ваз, витрин и оконных стёкол!

Ты ведь мне один Финист Ясный Сокол.
Или Финист Ясный Аэропорт.

Я найду, добуду – назначат казнь,
А я вывернусь, и сбегу, да и обвенчаюсь
С царской дочкой, а царь мне со своего плеча даст…

Лишь бы билась внутри, как пульс, нутряная чьятость.
Долгожданная, оглушительная твоязнь.

Я бы стала непобедимая, словно рать
Грозных роботов, даже тех, что в приставке Денди.
Мы летали бы над землей – Питер Пэн и Венди.

Только ты, дурачок, не хочешь со мной играть.

***
Погляди: моя реальность в петлях держится так хлипко –
Рухнет. Обхвачу колени, как поджатое шасси.
Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка.
Не проси об этом счастье, ради Бога, не проси.

Дышишь мерно, пишешь мирно, всё пройдет, а ты боялась,
Скоро снова будет утро, птичка вон уже поёт;
А внутри скулит и воет обессилевшая ярость,
Коготком срывая мясо, словно маленький койот;

Словно мы и вовсе снились, не сбылись, не состоялись –
Ты усталый дальнобойщик, задремавший за рулём;
Словно в черепной коробке бдит угрюмый постоялец:
Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королём.

Слушай, нам же приходилось вместе хохотать до колик,
Ты же был, тебя предъявят, если спросит контролёр?
Я тебя таскаю в венах, как похмельный тебяголик,
Всё ещё таскаю в венах. Осторожней, мой соколик
У меня к тебе, как видишь, истерический фольклор.

Из внушительного списка саркастических отмазок
И увещеваний – больше не канает ничего.
Я грызу сухие губы, словно Митя Карамазов,
От участливых вопросов приходя в неистовство.

Ведь дыра же между ребёр – ни задраить, ни заштопать.
Ласки ваши бьют навылет, молодцы-богатыри.
Тушь подмешивает в слёзы злую угольную копоть.
Если так черно снаружи – представляешь, что внутри.

Мальчик, дальше, здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ.
Но я вижу – ты смеёшься, эти взоры – два луча.
Ты уйдёшь, когда наешься. Доломаешь. Обескровишь.
Сердце, словно медвежонка, 
За собою
Волоча.

Был ли кто 
 Полюбуйся, мать, как тебя накрывает медь,
Вместо крови густая ртуть, и она заполняет плоть;
Приходилось тебе когда-нибудь так неметь,
Так не спать, не верить, взглянуть не сметь
На кого-нибудь?

Глянь-ка, волчья сыть, ты едва ли жива на треть,
Ты распорота, словно сеть, вся за нитью нить;
Приходилось тебе о ком-нибудь так гореть,
По кому-то гнить?

Ну какая суть, ну какая божия благодать?
Ты свинцовая гладь, висишь на хребте, как плеть;
Был ли кто-нибудь, кем хотелось так обладать
Или отболеть?

Время крепко взялось калечить, а не лечить –
Ты не лучше ничуть, чем рухнувшая мечеть.
Был ли кто-то, чтоб ладно выключить – исключить,
Даже не встречать?..

Был ли кто, чтоб болела память, преснела снедь,
Ты ходила, как тать, и не различала путь –
Ни врагу пожелать, ни близкому объяснить –
И молиться больше так не суметь
Никогда-нибудь.