Это цитата сообщения Алевтина_Князева Оригинальное сообщение
ЗАПИСКИ О ПОКОЙНИКЕ. М.А. Булгаков.
Всеволод Сахаров
ЗАПИСКИ О ПОКОЙНИКЕ
М.А. Булгаков
«Театральный роман» начат Михаилом Афанасьевичем Булгаковым 26 ноября 1936 года. Год гибели «Мольера» и других пьес, год тяжелого разрыва с МХАТом и ухода в Большой театр... Но нет в книге обиды и злобной мести. Прошло полгода после катастрофы, и, как пишет Елена Сергеевна, «МХАТ отодвинулся, стал виден яснее, стал сюжетом для произведения».
Отсюда и удивительная легкость, взрыв блистательного остроумия, какое-то упоение собственной смелой фантазией, чувство освобождения и полета мысли, ощутимые и сейчас при чтении «Театрального романа». Автор испытывал то же, но, конечно, острее, сильнее и непосредственнее: «Писание доставляло ему громадное наслаждение... Роман этот он писал сразу набело, без черновиков...» (Е.С. Булгакова). В январе 1937 года начались авторские чтения глав и отрывков рукописи. Но в августе 1937 года Булгаков оставил рукопись ради «Мастера и Маргариты». Он собирался вернуться к ней, даже попытался сделать это тяжелейшей предсмертной зимой 1939/40 годов, искал новое название — «Драматург», «Записки драматурга». И все же «Театральный роман» остался незавершенным, хотя у его читателя создается иное впечатление.
Книга родилась так быстро и легко потому, что у автора «в голове все было решено» (Е.С. Булгакова). Давно копившиеся воспоминания его о МХАТе выстроились, наконец, в остроумную карикатуру, получили неожиданное сатирическое освещение и направление, в них намеренно допущены забавные смещения и преувеличения, то есть разоблачительный гротеск гоголевской школы. На то и памфлет...
Здесь первостепенно важна традиция устного театрального рассказа, идущая от И.Ф. Горбунова и других мастеров эстрадной сатиры. Книга о театре живет острой памятливостью, глубоким знанием и пониманием, очень личными отношениями автора к каждому лицу и эпизоду. Потому-то Булгаков отказался от названия «Театральный роман» (его вернул рукописи Твардовский при публикации в «Новом мире»), подчеркнул в «Предисловии для слушателей» принадлежность своего произведения к иному жанру («это не роман») и нашел новое, тоже, по-видимому, не окончательное название — «Записки покойника».
Да, это театральные мемуары, которые куда правдивее и точнее многих возвышенно-сентиментальных актерских и режиссерских воспоминаний. Мхатовская художница И.К. Колесова пишет: «В “Театральном романе” я не только узнала под вымышленными именами живых людей (а также себя), но и вся обстановка описана с удивительной точностью». И никакая новейшая история театра изменить или отменить эти свидетельства писателя-очевидца не может. Да, это и художественное произведение, где сам театр и все персонажи не равны своим прототипам.
И в то же время в «Театральном романе» мы получили в сжатом и увлекательном виде историю нашего театра, историю сатирическую, язвительную. И ее можно было бы назвать вслед за знаменитой сатирой Салтыкова-Щедрина – «История одного театра». Вместе с тем само название «Записки покойника» и глубокая грусть и горечь, скрывающиеся под блеском гротескной выдумки и сатирических выпадов, позволяют видеть в книге Булгакова лирическую трагикомедию, далекую и от мимолетной злободневности, и от эпически отстраненного спокойствия кабинетного знатока ушедшего театрального быта. Ведь это его живая жизнь, увлекательная и трудная жизнь в театре.
Но если бы «Театральный роман» состоял из одних милых шуток... Обличительная сила и реальная правда этой нестареющей сатиры таковы, что при публикации ее в «Новом мире» ведущие деятели театра во главе с М.Н. Кедровым упорно и изобретательно мешали ее появлению, оказывали мощное давление на журнал, вдову и друзей автора, писали и звонили в разные высокие инстанции, ходили по приемным ЦК КПСС. В этих приемных и коридорах власти, на секретариате Союза писателей СССР вокруг журнальной публикации булгаковского «пасквиля на МХАТ, на Станиславского и Немировича-Данченко» (казенно-доносительные слова влиятельного литературоведа из ЦК И.С. Черноуцана) шла тяжелая и вязкая «подковерная» борьба, хорошо, но, увы, почему-то с большими цензурными купюрами описанная в известной посмертной книге А.И. Кондратовича «Новомирский дневник» (М., «Советский писатель», 1991). Эта книга умело замолчана нашими маститыми театроведами и историками МХАТа.
Угрюмое молчание докторов искусствоведения понятно: пытались запретить публикацию не цензура и партаппаратчики, а выдающиеся актеры умирающего великого театра, уже слышавшие поминально-прощальный вечерний звон в знаменитом спектакле «стариков» «Соло для часов с боем», где играли все друзья и знакомые автора «Дней Турбиных». Сотрудница Музея МХАТа Г.Г. Панфилова-Шнейтер свидетельствовала: «Ортодоксальные «мхатчики» ощетинились, посчитав, что опальный писатель бросил тень на прославленный театр».
И лишь скрытое «попустительство» либерального первого замзав. отделом культуры ЦК КПСС Георгия Ивановича Куницына (1922-1996; помню хорошо этого могучего высокого человека с седой львиной гривой волос и маленькими медвежьими глазками, равно и как своего куда менее колоритного коллегу Черноуцана), дипломатическое дарование Твардовского и В.Я. Лакшина, уговоривших актера В.О. Топоркова (он очень вовремя и с огромным успехом прочел главу из булгаковского романа на мхатовском капустнике) написать обтекаемое послесловие к «Театральному роману», и тактичная поддержка опытного, также обладавшего связями и влиянием «человека театра» П.А. Маркова (он как завлит МХАТа по просьбе Твардовского «самым блестящим образом» написал официальный «внутренний» отзыв о романе, сразу поданный начальству) позволили этому памфлету появиться в печати.
Времена менялись, и в прежде монолитной и сильной тоталитарной власти появились нарастающее расслоение, опасное разномыслие (фронтовик, философ и скрытый «шестидесятник» Куницын всерьез мечтал о ревизии марксизма-ленинизма) и склеротическое безволие. Состарился, уходил в небытие и прославленный театр, увековеченный (а не высмеянный) в острой и глубокой книге Булгакова. Хотя, как заметил Кондратович о МХАТе, «там все же нашлись некоторые негодующие голоса из числа стариков». Так всегда бывает, когда умирает эпоха…
Но и потом не прекращались увертливые самооправдания и лукавые попытки деятелей театра свести «Театральный роман» к мхатовским капустникам и милым шуткам. Да, слушая роман в авторском чтении, беззаботные мхатовцы сначала смеялись, радостно узнавали друзей и знакомых и с гораздо меньшим удовольствием самих себя, но потом замолчали, стали слушать напряженно, загрустили, а В.И. Качалов сказал: «Самое горькое, — что это действительно наш театр, и все это правда, правда...»
Говорят, что в книге звучит глубокая авторская обида, цитируют горькие гневные письма Булгакова. Достаточно вспомнить историю «придворного» МХАТа, чтобы ощутить скрытый яд насмешки в самом булгаковском названии – «Независимый Театр». Все это так и вместе с тем не так. Ибо реальная правда выше всякой обиды. Ведь слово «Театр» справедливо начато Булгаковым с большой буквы, он как драматург, актер и режиссер понимал все значение МХАТа в трудное для муз и талантов советское время. Елена Сергеевна вспоминала: «Он обожал театр и в то же время ненавидел. Так можно относиться к любимой женщине, которая от вас ушла».
Надо было пройти через многолетние, изматывающие и оскорбляющие автора репетиции «Мольера» и трусливое снятие пьесы театром сразу же после разгромной статьи в «Правде», через скрытые притеснения, обычные закулисные сплетни и вечные доносы, постоянное режиссерское выкручивание рук, гибель во МХАТе всех своих театральных замыслов и начинаний, чтобы написать острый, проницательный и грустный «Театральный роман». В этой горькой книге чувствуется желание освободиться от всех болей сразу, но язвительная насмешка — не злостная клевета, памфлет — не пасквиль. И все же булгаковский «роман с театром» полон подлинного веселья.
Казалось, возвращались веселые времена пьесы «Багровый остров». Написан еще один памфлет о театре, высмеивающий и вместе с тем глубоко исследующий текущую театральную действительность, конкретный театр, реальных людей. И все же это не только памфлет и не только роман...
Значит, опять «все сразу»? Да, таков уж Булгаков-художник. И все же образы «Театрального романа» построены по иным законам, нежели герои и события «Белой гвардии» и «Мастера и Маргариты». Драма и комедия нашего театра у Булгакова блистательно сценична, написана по правилам русской классической драматургии. МХАТ и его люди стали емким и выразительным художественным образом. Эти комические персонажи как бы сыграны, показаны в шаржированном виде на маленькой сцене замечательным комическим актером и выдающимся режиссером подлинного МХАТа и до конца понятны только современникам, знатокам, людям театра. Личное в них не только допустимо, но и первостепенно важно. Смешно требовать от дружеского шаржа и сатирического гротеска эпически отрешенной объективности.
Таковы законы булгаковского памфлета, иногда приближающегося к пасквилю, то есть смело намекающего на реальный театр и конкретные личности. Об этом стоит напомнить сегодня, когда того МХАТа давно нет, и работающие в Камергерском проезде и на Тверском бульваре театры к детищу Станиславского никакого отношения не имеют и лишь в коммерческих целях пользуются распиленным пополам старым знаменитым «брендом». Их претензии, соперничество и склоки просто смешны. «Оба хуже», - говорил в таких случаях один большой поклонник театра Станиславского и «Дней Турбиных».
И еще одно. Зрячая сатира Булгакова в этой книге о любимом театре идет до конца, безоглядна и беспощадна, но она гуманна, не стремится кого-то или что-то сокрушить. И тяжело было видеть, как в спектакле Театра на Таганке «Театральный роман» очень немолодой режиссер пытается использовать силу булгаковского обличения, чтобы свести свои амбициозные личные счеты со Станиславским. Но это ему не удается в силу их очень разного положения в истории нашего театра и производит комичное и в то же время грустное впечатление. Прав был Тютчев: "И старческой любви позорней / Сварливый старческий задор".
«Театральный роман» М.А. Булгакова, написанный семьдесят лет назад, живет, увлекает, смешит. И не нуждается в очередных суемудрых «расшифровках» и пространных ученых примечаниях, каковыми наши очень серьезные литературоведы уже снабдили не стоящие того романы-фельетоны Ильфа и Петрова и даже злобно-неправдивые «мемуары» В.П. Катаева. Недаром Твардовский, прочитав рукопись, воскликнул: «Да это подарок нашим читателям — настоящее семейное чтение!» Всем нам надобно понять и помнить серьезные уроки этой веселой книги великого драматурга о русском театре.
(C) Vsevolod Sakharov, 2008. All rights reserved.