Хорошо зимой в ресторане!
Не хуже чем в лесу! Ресторанные звуки и запахи могут о многом поведать бывалому посетителю.
Вот вдалеке, за колоннами, кто-то негромко ест суп.
Чу! Звонко застучал вилкой о тарелку нетерпеливый посетитель, словно официанта подманивает. Где-то на возвышении, выпячивая розовую грудку, беззаботно чирикает о чем-то своем глупом ресторанная певичка. Далеко разносится по зимнему ресторану ее писклявая песня. Вот негромко журчит по пищеводу ручеек ледяной водки, убегая от огурчика.
У окна хищная женщина, урча и отрыгивая, терзает зубами куриное крылышко.
Тяжело ворочается лицом в салате увалень-алкоголик. Ворчит, поддатый, причмокивает, негромко ругается басом. Хорошо спится зимой в зимнем салате!..
С наступлением вечера голоса в ресторане звучат громче, смелее. Опытный официант узнает посетителей по голосам: Тамарджоба, Вахтанг! Гамарджоба, Вахтанг!" - воркуют грузины. "Шалом, Марик! Шалом, Марик!" - чирикают евреи. "Еще пять по триста! Еще пять по триста!" - спасаются от мороза русские. В другом углу большой полусонный мужик сосет-посасывает пивко. Как пришла осень, так и закатился Потапыч в заведение и выйдет наружу только по весне.
Молоденькие 40-годовалые девчушки прыгают с коленей на колени, несмело хохочут и дрыгают озябшими ногами. Плохо греют девчушек коротенькие платьица и дырчатые колготки, вот и жмутся они, тянутся к клиентам из южных стран. Иная, побойчее, уже кормится с чьего-нибудь стола, берет прямо с руки лакомые кусочки.
Вот кто-то в сереньком летнем костюмчике, по виду - какой-то замдекана, глодает ножку стула. Плохо интеллигенту в ресторане без денег, голодно.
На моем столе - белоснежные макароны. Величественным сугробом лежат они на твердой от фарфора тарелке с причудливой надписью "Общепит". Клубы густого пара поднимаются вверх. Может, спит кто в тарелке, укрытый теплыми макаронами? Надеюсь, что нет. Ах, какая это красота - два кило макарон, чуть припорошенных сырною стружкой. Даже жалко есть такое великолепие. Жалко, а надо - уплачено.
Соус! Соус! Ясно читаются на белоснежной скатерти следы красного томатного соуса! Боже, сколько лет хожу в этот ресторан и никак не могу привыкнуть к этому зрелищу! Быстро-быстро улепетывает от вилки верткий трусишка-студент. Петляет по тарелке, путает следы. Ах ты, хитрец, соскочил на пол и затерялся между ножками стола - ищи-свищи его!
Чу! Горячее принесли. Возьму в руки горячее. Горячо!
Снова чу! Водку принесли. Рядом поставили. Руку протяни - и твоя она. Но не могу. Столик-то соседний, и официант-зараза следит. Отвлеки его, Петр, пока эти танцуют. Отвлеки. Вот запасливая официантка в "белом" фартучке тащит в свою норку небольшую пачку денег. Суровой зимой пачка спасет ее детенышей от голодной смерти.
У барной стойки из могучего дуба делят что-то два предпринимателя. Токуют по понятиям, смешно растопырив свои толстые пальцы, вот-вот перейдут врукопашную. Шалят, мордатые!..
Встану из-за стола. Нет, тяжело! Посижу еще немного, наберусь сил, отдышусь...
"Пошел-ка ты!.. Да сам ты пошел!" - перекрикиваются завсегдатаи в дальнем углу, хотя и сидят рядом. "Эге-гей, пошли-ка вы оба!" - поддерживаю я веселье. И оно разгорается с каждой минутой!
"Не надо! Не надо! Не надо!" - завела свою тоскливую песню девушка за соседним столиком. "Ну, Катя! Ну, Катя! Ну, Катя!" - уныло отозвался на ее крик самец.
Вот какой-то озорник весело вспрыгнул на длинный, покрытый белоснежной скатертью стол и пошел, будто по морозному насту, похрустывая рюмками да фужерами. Ух, провалился меж столами по самый пояс. Смех, дружеские подзатыльники сопровождают его неуклюжие попытки выбраться обратно... И так почти до самого рассвета... А когда звезды погаснут и все обитатели зимнего ресторана расползутся по норам, печально завоет на луну старый саксофонист..