Любовь измеряется мерой прощения,

привязанность болью прощания,

а ненависть силой того отвращения,

с которым мы помним свои обещания...

Я снова бреду по заброшенной улице

на мыс, где прибой по-змеиному молится,

качая права, и пока не расколется,

качать продолжает, рычит, алкоголится,

и пьяные волны мычат и тусуются,

гогочут, ревут, друг на друга бросаются,

как толпы поэтов, не втиснутых в сборники,

не принятых в члены, а призванных в дворники.

Стихия сегодня гуляет в наморднике,

душа и природа не соприкасаются.

Любовь измеряется мерой прощения,

привязанность - болью прощания,

а совесть - всего лишь в себя превращение,

всего лишь с Началом Начал совещание...

А в море житейском с припадками ревности

тебя обгрызают, как рыбы-пирании,

друзья и заботы - источники нервности -

и все-то ты знаешь заранее,

и жуть возрастает в пропорции к сумме

развеявшихся иллюзий...

Кто был потупее, кто благоразумен -

тот взгляд своевременно сузил.

Но время взрывается. Новый обычай

родится как частное мнение.

Права человека по сущности птичьи,

и суть естества - отклонение,

измена, измена! - проклятье всевышнее

Адаму, а Еве напутствие...

Свобода - для мозга нагрузка излишняя,

она измеряется мерой отсутствия.

А море свои продолжает качания,

толкуя, как древний раввин, изречение,

что страсть измеряется мерой отчаяния,

и смерть для нее не имеет значения.

На пляже не прибрано. Ржавые челюсти,

засохшие кеды, скелеты консервные,

бутылки, газеты четырежды скверные.

Ах, люди, какие вы все-таки нервные,

как много осталось несъеденной прелести

на взгляд воробья - и как мало беспечности.

Модерные звуки как платья распороты,

а старые скромно подкрасили бороды

и прячутся в храме - единственном в городе

музее огарков распроданной вечности.

Лишь музыка помнит, что жизнь - возвращение

забытого займа, узор Завещания. Л

юбовь измеряется мерой прощения,

привязанность - болью прощания...