Не так-то легко оказалось вот так вот взять и переехать в другой дом. Как я ни готовилась, ни собиралась, а всё равно пришлось уже дважды заезжать домой — по маме соскучилась чуть ли не на второй день, какие-то тёплые вещи забыла захватить, пижаму, диски с музыкой. Мама посмеивается, мол, я растяпа-белоручка; папа шутливо грозится сменить замки, чтобы я тут не мельтешила, дескать, коли решила строить взрослую жизнь так уж строй по-взрослому. Я сижу на [моей бывшей] кухне, сижу уже в куртке, жую наскоро сложенный бутерброд с сыром, смотрю на папу, на маму и вижу, глаза-то у них у обоих печальные.
Выросла уже ваша девочка, уже совсем большая, уже и мужчина возле неё.
А я и не знаю, что и сказать-то им, чтобы не горевали так. И не знаю, нужно ли что-то говорить — они ж, наверняка, и так всё это знали с самого [моего] начала, просто вот оно и случилось.
Сижу, хлопаю глазами и сквозь бутерброд блею растерянное «маа... ну, ты чего?.. паап, ну ты-то чего?.. ну, чего вы?.. я же... я же ещё приеду... я же большая... я...».
Когда я выхожу в дверь, то слышу мамино «позвони ему, пусть встретит тебя у метро» и папино «и маме потом... а то волнуется».
Выросла доченька.

А всё, как дура маленькая: шла к метро и любовалась тонким серпиком в небе и вспоминала недавнюю Владимирскую Горку, всю в тумане, Днепр, да скользкий мощёный склон Анреевского спуска в Киеве. А ещё ночную крутизну Прорезной вулицы и тёмный дом-замок с гаргульями на валу Ярославовом.