Это цитата сообщения tric_trac Оригинальное сообщение

Невесёлое

    У меня растут года. Медленно так. Но неуклонно. А я сижу, как пассажир, и наблюдаю проплывающие мимо вагона картины.

    Вот прадед ведёт меня гулять. Лица его почти не помню, а белый полотняный костюм деда, такой, как в фильме про старика Хоттабыча, врезался в память навсегда. Сейчас, отсюда, не разглядеть, но я уверен: мой прадед был самым добрым человеком. Досадно, кроме этой прогулки у меня не осталось никаких воспоминаний о нём. Разве что день, когда принесли телеграмму... Даже не день. Утро. Раннее утро. Какая-то суета в прихожей... мама заплакала.... Когда родился брат, его назвали Алёшей. В честь деда. Точнее, прадеда. Дедов в моей жизни не было: ушли искать лучшую жизнь. В другом месте, с другими женщинами. Бог им судья.

    Едем дальше. Что такое паровоз, я знаю не по наслышке: родители мои то разъезжались, то вновь сходились, а я путешествовал. Если расходились - то с мамой во Владивосток. Если сходились - то к папе в Таганрог. Так и жили. Вагонные колёса ещё сутки после прибытия на место стучали под моей кроватью.

    Как-то летом решили меня спровадить к родственникам в Молдавию. Вместе с родственниками, раз уж они в ту пору удачно в Таганроге гостили. Прабабушка Мария, прослышав, заплакала: "Знаю я, Боря, ты уедешь, а я умру..." Как ни утешали её, она лишь отмахивалась. Назад я ехал сам. С пересадкой в Одессе. А что? Четырнадцать лет. Вполне взрослый пацан. Жаль, на похороны так и не успел...

    Мне кажется, после смерти бабы Мани в нашей семье, в фамилии, что-то безвозвратно надломилось. Будто разорвалось главное, связующее всех звено. И покатились мы медной мелочью, звеня и подпрыгивая на ухабах, каждый в свою сторону. Сначала родители старались выдерживать хорошую мину при плохой жизни, с оглядкой на "а что люди скажут", а потом, махнув рукой, пустились во все тяжкие. А после уж и я повзрослел. Или тогда же, осознав, что больше никому не нужен. Меня ж бабки воспитывали. Матери было семнадцать, когда она меня родила, а отцу было безразлично: есть, нету... отцовские чувства у него только с рождением Алёшки проснулись. Так что в скором времени, по накатанной, во Владивосток. Правда, самолётом.

    С самолёта далеко видать. И высоту я любил. Помню, прыгал я как-то с сарая на дерево. Брат внизу, а я на крыше. Прогуливаюсь на ней эдаким кандибобером. Супермен. Вылитый. Только трусов поверх брюк не видать. Лето. Последнее школьное лето. Август между девятым и десятым классами. Как лестничный пролёт на крышу: иди наверх, не оглядывайся. Время ж не стоит. Да и я. Всё через него и пространство. Вот и прыгнул. Красиво так прыгнул. Распластался в воздухе, как Тарзан. Лечу. Руки впереди ветку ищут. Нашли. А она возьми, да надломись.

    Сначала мне долго прыжок показывали: вот я разбежался по сараю, оттолкнулся, лечу... А потом по кругу несколько раз: руки хватают ветку - треск - ноги взмывают вверх - голова вниз... Потом ужас. Потом всё забылось. И смотрю я на этот мир с высоты. И понимаю, что снова маленький. Я и большой-то маленький, а в детстве вовсе несмышлёнышем был: ночью в кровати не мог вспомнить, где стенка и постоянно падал на пол, перевернувшись в неправильную сторону. Ещё любил ходить дома, смотрясь в повёрнутое к потолку зеркало. Странное ощущение. Понимаешь, что мир тот же, а ощущаешь пространство вокруг себя совершенно по другому. И дух захватывает, и от зеркала оторваться не можешь. Вот и сейчас всё словно в том зеркале: и то, какое есть, и то, каким оно было. Вижу кладбище на сопочке неподалёку от сараев. Оно там когда-то и впрямь существовало. Только во время моего прыжка на месте кладбища давно уж таксопарк построен. А я кладбище вижу. Прежнее. И по нему между могилками старушки ходят, крестам кланяются, поют что-то, только мне не слышно.

    И не то, чтобы, как в книжках пишут, у меня перед глазами пробежала моя жизнь, нет. Но кое-что, давно забытое, я вспомнил. Не хочу говорить, что именно, но за многое, с годами ушедшее, мне стало стыдно. Одновременно с приходом стыда мир вокруг меня стал кукожиться и собираться в точку. Я нырнул в неё.

    Не туннель, нет. Какая-то чёрная, непроницаемая ни звукам, ни свету узкая кишка. И я то ли лечу в ней, то ли падаю, стараясь не отставать от набирающего скорость белого шарика величиной с мячик от пинг-понга, замеченного мной в кромешной темноте.  Всезнающие особи говорят, что это был край туннеля, к которому я приближался. Возможно. Но тогда он воспринимался именно как летящий впереди мячик. И с ним было не так страшно падать. Позже страх прошёл совсем. Ничего не было. Только падение и мячик, раздвигающий впереди меня эту чёрную эластичную кишку...

    Потом откуда-то издалека я услышал, как брат плачет и зовёт меня. Всё настойчивей и настойчивей:

- Борька, очнись! Очнись, Борька! Вон, солдаты бегут... вставай, Борька! Не надо, очнись... - а я силюсь ответить: "Отстань!", - потому что уже успел забыть про всё и всех. Вокруг меня безвременье и мне хорошо и спокойно в падении через него. А голос у меня почему-то из правого бока пошёл. Не изо рта. Сипло так: "Отстааань..." И вместе с этим словом навалилась боль. Хлынула со всех сторон, будто поняла, что вернулось пространство. Или я вернулся в мир. И этот мир предназначен лишь для одного: быть передатчиком боли. 

    Я счастливый: голова припечаталась в землю, а не в камень, который был всего в нескольких сантиметрах. Солидный камень. С острым верхом. Ну, а то, что рухнул вниз головой - пустяки: чего дураку бояться, коль голова уже давно и так дурная?

    А ещё я счастливый, потому что у меня есть брат. Не знаю, вернулся бы я, если б он меня не тормошил: там, в чёрной кишке, забываешь обо всём. Всё, что казалось жизнью, становится тебе безразличным.

    Книжку, кстати, Моуди позже написал. Я интересовался.

    Сорок лет прошло. Август. Поезд продолжает движение. За окном всё так же интересно: дети, внуки. Когда-то я сойду, а они поедут дальше. Дорога у всех одна, пусть и в разные стороны. Я не спешу, хочу побольше увидеть. Глупо суетиться и выпрыгивать на ходу. Надо успеть пройтись в белом полотняном костюме, держа за руку сына моего внука. Подержать на руках дочь внучки. Съездить в Уругвай, навестить маму и брата. Ещё раз положить цветы на могилы прадеда Алёши и прабабки Мани. И, конечно же, прокатиться на карусели в таганрогском парке.

    Жаль, здесь нельзя смотреть сразу вокруг, как тогда, в кишке. Но вглядываться вперёд тоже увлекательно.