Эйна ставит таймер на тридцать недель - столько вызревает ее пирог.

После закваски из стылых февральских дней она добавит холодный белый творог,

Снежную кашу, мартовскую крупу, крупные хлопья скатает в огромный ком; 

Мерзлый асфальт  она прочертит потом.

Эйна терпеливо считает дни:  тридцать недель, на холоде и в тени.

 

Ванда курит - горький  лиственный дым стелется по скверам и по дворам. 

Ванда рисует красным и золотым, хной по коже, тушью по небесам -

Пальцы в пятнах, кофе опять сбежал мутными лужами прямо на тротуар;

Тихо гаснет рыжий лесной пожар.

Ванда плачет, кутаясь в яркую шаль - каждый вечер ей себя очень жаль. 

 

Ханна любит солнце и васильки, легкие юбки и ходить босиком,

Грозовые тучи кормить с руки, запивать закат парным молоком.

Нос у Ханны вечно в желтой пыльце, ленты в косах и легкий веселый нрав,

В рюкзаке ракушки и ворох трав.

Ханна ведет дневник и не помнит сны;  ее письма пахнут смолой сосны.

 

Младшая, Дженна, верит в цветочных фей, эльфов, пикси, прочую чепуху, 

Запускает кораблики в первый ручей, вышивает цветами  по старому мху.

С Эйной у младшей вечно полно хлопот: дни коротки и снег никак не сойдет,

Синим пролескам зябко в тени ворот...

Лед на реке ломается, как стекло.  Эйна смотрит на Дженну - и ей тепло.