Все мятель заметает елки
Свет луны - да не греет он.
Соблюдут голодные волки
Нерушимый волчий закон.

На пороге у двери - иней
И от белой вьюге чернее.
- Добрый вечер, товарищ Ордынина.
- Проходите, товарищ Череп.

И гуляет морозец колкий
И ветвями хрустит у окон.
Вожака растерзают волки
За нарушенный волчий закон.

Сколько ж длиться речам безумным
О путях достижения цели?
Предположим, что все мы... умерли -
Все равно продолжаться метели.

Языками пожара дразнится
Молодая зеленая ель.
Где зеленые, белые, красные...
Перепутав, смела метель.
Только шепот негромкий в бане:
"Слова, Господи, Господи, дай!"
Хитрый кот в буреломе канет,
Лишь заслышит облавы лай.

Чтоб не обокрали, не ранили -
Отсидеться в кустах на жопе.
Офицеры - в бой с чемоданами.
Добровольцы - шуба на шубе.

И руками страницы мацали
Пожелтевших от времени книг
Век бунташный, святой 17-й
По лесам разбежался от них.

А в лесах - только вьюги да волки.
Не видать ни домов, ни окон.
Одинокая женщина робко
В волка бросила снежный ком.

Даже тем, кто поныне ловок -
- Им уже не уйти назад.
Эпилепсией остановок
Конвульсируют поезда.

И плывут полустанков останки
Сменой центров, периферий.
И под дребезг стеклянный, стаканный
Азиатскую бороду брить.

Вот сошествия точная мера
И десятками тысяч дней
От Паимра и до Памира,
Незаметно, в тряске и сне.

Только шепот негромкий в бане:
"Слова, Господи, Господи, дай!"
Хитрый кот в буреломе канет,
Лишь заслышит облавы лай.

И метались метели радостно,
Нагоняя переполох,
Но в тоску опрокинутых досках
Все засохший чертополох.

Вот и небо черно и сине
Я зайду к вам часов... через
До свиданья, товарищ Ордынина,
До свиданья, товарищ Череп.

И холодный металл метели,
Разобьется о бледный лоб.
Серый волк на остывшем теле
Превратится в безмолвный сугроб.

Сколько ж будет мясти до марта
По желтеющей карте равнин.
Как поэма - Иван-да-Марья.
Неразрывностью рельсовых длин.

(с) Е. Багдасаров